Что в 1987 году поразило воображение школьников, любивших игру "Что? Где? Когда?"

Фото wikipedia.org

5 января 1987 года, восьмой класс. Девочки, стиснутые в полукруг, стоят сзади, мальчики короткой прямой на корточках впереди. Еще математичка Александра Исаевна и химичка Лариса Егоровна, экскурсовод, кажется, Маша.

Маленькие фигурки на присыпанной снегом Красной площади. Фон сменяется по часовой стрелке: Мавзолей В.И. Ленина, Исторический музей, Государственный университет, магазин, собор Василия Блаженного, Спасская башня.

Черно-белые фото так и подписаны.

Мужских меховых шапок больше, чем мужских голов. Большинство девочек – в папиных. Собирать теплое обмундирование приходилось по родственникам и знакомым: очень хотелось поехать. Шапки, шапки, шарфы, шарфы и горловины свитеров потолще из воротников тоненьких душанбинских пальтишек. Мерзли как цуцики. Дома в такое время обычно плюс пять.

Мы спускались по трапу в Домодедове и визжали.

– У меня в носу замерзает!

– У меня тоже!

Кажется, преференции были у тех, кто летом на самом пекле карабкался по горным склонам, набивая сумки, сшитые из наволочек, пижмой и зверобоем. Активисты и рекордсмены сбора лекарственных трав награждались зимней поездкой в столицу.

Москва детства – сказочное место, сотканное из снов и фантазий. Как будто бы всегда летняя. С дождями и грибами. И еще комары и ландыши. Мы заезжали в Москву по дороге в Крым или обратно. Жили у родственников в Подмосковье и ездили на экскурсии и в театры. На «Кошке, которая гуляет сама по себе» от восторга я вышла во время спектакля в проход. Своды церквей и палат Загорска снились много лет. Еще помню, как прыгала за пятнистой булькающей жабой на парковых ступеньках в Муранове. Как потерялась в «Детском мире»: заворожил висящий высоко-высоко над головой огромный зеленый крокодил, затмивший весь мир и даже папу.

Родители говорят, что зимой мы никогда не прилетали в Москву. Логично: кто в советское время брал отпуск в январе? Но почему-то помню эскимо на морозе, мандарины и хруст снега. Или это тоже сон, но он так укоренился в сознании, что занял место на полке воспоминаний?

Первая «взрослая» Москва – зимняя.

Минус 33, в режиме школьного культпохода.

Нас поселили на окраине, на Дмитровском шоссе, в гостинице «Молодежная». Построенная к Олимпиаде, она входила в систему «Спутника» – бюро международного и, конечно, молодежного туризма. Логотип с буквой С под углом 30 градусов изящной скобкой обнимал сплющенный до овала глобус. Символ сообщал определенно: и Космос, и Земля – наши. Мишка с пятью кольцами на пузе и «Спутник». «Ромашка» Фестиваля молодежи и студентов 1985 года и «Спутник». Все это было про нас! И про наше будущее! А какое настоящее у будущего? Очень крутое. Тогда так не говорили, но чувствовали. Голубая высотка посреди снегов – это модно и молодежно. Интерьер внутренних пространств гостиницы – вестибюли-космодромы, сверкающие лифты-корабли – соответствовал нашему представлению о масштабах ожиданий.

В фойе панно о сотворении комсомольско-пионерского мироздания: дети разных народов и рас, пионеры и не только, а еще шарики, цветы, голуби, солнце и луна.

После международных состязаний в спорте и дружбе «Молодежную» заполняли делегациями по комсомольской линии, на школьных каникулах – подростками со всего Советского Союза.

Встреча детей разных народов принимала традиционные формы – неловкие ухаживания и смелые подмигивания – и даже черты национально-культурного диалога. Чаще других мы сталкивались с синеглазым до неправдоподобия красавцем с Украины.

– Когда на танцы, девчата?

Вася-Вася, ну зачем ты открыл рот?! А ведь свитер бел-пребел, волос черен-пречерен. Это же Москва, Вася, а не колхоз какой-то!

Администраторы гостиницы, терпеливо переносившие наши трепетанья и трепыханья, рассказали самое важное о располагавшемся в стилобатной части здания ресторане. На его сцене кто только не выступал! Даже знаменитое далеко и широко за пределами Юрмалы варьете «Юрас перле»: шикарные полуголые девушки в блестящих купальниках с ум застящим макияжем! Еще не вечер, конечно, но нам было уже не увидеть танцующей самую известную участницу ревю – Лайму Вайкуле. К концу 86-го она двигается меньше, а поет больше. В желтом костюме в крупный черный горох: рукава пиджака закатаны, юбка-годе с расклешенными клиньями из черного шифона и такая же невесомая лента вплетена в моднейшую косу-лесенку. Силуэт и образ с того берега! Только-только она с Валерием Леонтьевым спела «Ах, вернисаж, ах, вернисаж!» на «Новогоднем огоньке» в телевизоре. Просто бомба, хит!

Спустя всего неделю мы слушаем их на концерте в каком-то спорткомплексе. Это был точно не «Олимпийский», гораздо компактнее, но спортивные трибуны и пар изо рта точно помню. На сцене криоэффектно стелется белый дым погуще, и все по-настоящему, вживую!

Северная часть Серпуховско-Тимирязевской линии метро еще не построена, значит, до ближайшей станции, скорее всего до «Новослободской», мы добирались наземным способом. Душанбинских навыков штурмовать болезненно чихающие на московском морозе автобусы нам вполне хватало – сложности начинались внутри. Заиндевевшие окна, конечно, романтично узорчаты, но ничего не видно. Выходим – не выходим? Остановка наша – не наша? Если удалось сесть, можно надышать кружок-иллюминатор, но практической пользы от такой ограниченной визуализации немного.

Мы не ориентировались в городе: каждый шаг – приключение, жизнерадостная суета, веселье по любому поводу. И даже, наверное, понимали комичность и провинциальность такого поведения и уж точно видели свое отражение в насмешливых полувзглядах аборигенов, но разве это повод притихнуть, замереть?

Бежим по улице Горького, захлебываясь холодным воздухом, опаздывая к началу спектакля. Щеки горят, ноги скользят. Дурами с морозу вваливаемся – тихо вы! – в темный зрительный зал. Вячеслав Невинный и Станислав Любшин играют что-то из японской жизни. На авансцене стул, на нем Невинный, на коленях у него красавица, нога на ногу в сеточку. Может быть, даже Вертинская. По окончании диалога он хлопал ее пухлой ладонью по заднице. Поразительно, что делают народные артисты!

В магазинах есть продукты, включая конфеты, с которыми почти невозможно встретиться в душанбинских торговых точках, – гнусные батончики местной фабрики «Ширин» (то есть «Сладкий») не в счет. Сами гастрономы самообслуживания – отдельный аттракцион. Например, берешь диковинные польские мороженые фрукты и кладешь в металлическую корзинку, не дожидаясь по ту сторону прилавка благосклонного внимания третьего подбородка продавщицы.

Казалось бы, зачем нам клубника со льдом? На душанбинском базаре это самая дорогая ягода: среднеазиатский климат не для нее, а тут она в красивой упаковке. Для советского человека, а уж тем более для советского ребенка крайне важный мотив. К тому же она тает в метро, течет по рукам: об этом потом можно несколько месяцев рассказывать.

Острая клубничная недостаточность остается с тобой навсегда. Кажется, правило касается не только клубники.

Еще у меня спецзадание: привезти для большой семьи макарон. Жалок удел старшей и послушной дочери: тащить жратву, когда одноклассницы ударяют по столичным шмоткам. Не могу не купить их. Я должна. Длинные картонные коробки со спагетти, неловко увязанные в стопку, они всю дорогу норовили расползтись и наконец-то, к злорадству особенно ехидных, рассыпались на платформе Казанского вокзала!

Долгая дорога домой с пересадкой в Ташкенте. Соседи в плацкартном вагоне – «узбеки», ташкентские ровесники. Школьные коллективы возвращаются с московских каникул. «Узбеки» какие-то нахальные и развязные. Ходят курить в тамбур, недвусмысленно завешивают отсеки простынями. Орут, матерятся и вообще. Мы, сексуально завязанные, упорно играли в «Что? Где? Когда?» и чувствовали свое интеллектуальное превосходство. К концу путешествия вполне подружились.

Поезд в Душанбе отходил вечером. Мы целый день гуляли по Ташкенту: и солнце, и тепло, и лепешки, но разве сравнишь с нашими? Постановили: в Душанбе нет таких проспектов и размаха, но он гораздо прекраснее. А эти хотят выглядеть Москвой, а получается не очень. Даже телебашню поставили в подражание столичной, но нас не обманешь копиями.

Окна гостиничного номера в «Молодежной» выходили и по-прежнему выходят на Останкинскую телебашню.

30 лет я живу в Москве и 20 из них работаю на телевидении – ни разу не была ни на смотровой площадке телебашни, ни в ресторане «Седьмое небо». Только со знанием дела рассказываю интересующимся: нет, в самой башне сотрудники телекомпаний и радиостанций не работают, там только инженерные службы телецентра и экскурсионное бюро. Кстати, в самом телецентре регулярно встречаю школьные экскурсии.

– А сейчас, ребята, мы пойдем в студию, где снимают программу «Вечерний Ургант». Идите все по правой стороне, не растягивайтесь!

– Быстрей фоткай, а то уйдут – не догоним!

– Еще кто кого не догонит?!