Мария Давыдова
Вот такое поколение – смотрит и улыбается!
Франц Халс. Смеющийся мальчик. 1625. Маурицхёйс, Гаага, Нидерланды
Подними шапку
– Славик, подними шапку!
Сейчас же подними шапку!
Ты меня слышишь? Подними шапку!
Что ты улыбаешься? Улыбается он! Подними шапку!
Как тебе не стыдно так с бабушкой обращаться?! Я говорила твоим родителям: еще наплачетесь с ним, повернется и пойдет, и слушать не станет, что вы там лопочете! Это поколение такое наросло, им плевать на старших – смотрит тебе в глаза и улыбается. Им все божья роса. Наглые.
Подними сейчас же шапку! Говоришь ему, а он стоит и хоть бы хны – подними шапку! Вот скажу твоей матери, пусть сама водит тебя на занятия! Подними шапку! Хулиган какой растет, а никому и дела нет!
Все, доигрался – я ухожу. Я говорила твоим родителям – терпеть не буду! Я говорила...
Ба, ты куда? Стой, ты куда?! Вот, послушай, какая прикольная музыка – держи один наушник. Ой, ба, погоди, не уходи, у меня шапка упала. Чуть не наступил. Хорошо, что заметил...
Ходить как человек
Огромный сетевой магазин. Чудесная барышня-старшеклассница в розоватой шубке, белоснежных кроссовках и свежей стрижке. Ее мама – на полголовы ниже и на один размер субтильнее – примеряет курточку.
– Мам, ну фу и фу – барахло, повесь на место, не позорься!
– Но мне же нужна куртка! А что: хорошая куртка.
– Мам, повесь! По-вееесь!
– Но мне нужна куртка!
– Ну, хочешь, я тебе свою отдам, прошлогоднюю? Будешь хоть ходить как человек.
Вокруг женщины и дети
Конечная – она же начальная – остановка общественного транспорта. Черноволосый молодой человек, одетый с ослепительной грацией и изяществом – белые, несколько утомленные жизнью брюки, почти белый свитер, черная кожанка – обсценно, громко, да еще и по громкой связи, беседует по телефону.
Холодный северный ветер, безнадежное серое небо, граждане, понурясь, терпеливо слушают, кто, куда и на какую букву был и будет в ближайшее время однообразно, без творческого блеска в глазах послан черноволосым красавцем, и с надеждой поглядывают на стоящий поодаль автобус. На автобусной остановке, на холодной лавке, дремлет слегка подогретый после смены немолодой рабочий человек.
Автобус, как всем известно, рано или поздно подойдет. Когда-то, по какому-то одному ему ведомому расписанию – и ни минутой раньше. Все призывно глядят на автобус – уж очень задувает за воротник. Автобус стоит. Юноша выражается с каждой минутой все громче и веселей.
А тут подходит дивная сиреневая дама – сиреневая курточка, сиреневый шарфик, энергичная, серебряная стрижка отливает сиреневым, на губах фиолетовая помада – и немедленно открывает военные действия:
– Ты почему выражаешься?! Ты почему выражаешься – я тебя спрашиваю?! Безобразник какой! Ты почему выражаешься?! Тут, между прочим, женщины и дети!
Граждане оглядываются в поисках детей, никого подходящего не находят и готовятся слушать дальше.
– Думаешь, штаны белые надел, телефон купил и тебе все можно?! Мужчина! Мужчины! Вам, что ли, все равно?! Вокруг женщины и дети, мужчины, где вы?! Перевелись? Неужели ни одного мужчины теперь нет?!
Дремлющий пролетарий что-то мучительно выражает на лице, приоткрывает один глаз и откашливается.
– Мужчина, мужчина, я и к вам тоже обращаюсь!
Рабочий человек открывает второй глаз и достает из воротника рот:
– Слышь, парень, мать твою, бабушку, тетю, дядю, племянников и будущих детей, всех до седьмого колена тудыть-сюдыть-растудыть во всех позициях и всеми способами, описанными в древней индийской литературе! Тут, не видишь че ли, тудыть-сюдыть, так-растак, имел-не имел вашу мамашу на люстре в красных носках – здесь, не видишь, – женщины! Ты меня понял, парень?
Оглядывается мутно:
– И дети!
Черноволосый красавец упавшим голосом говорит в телефон:
– Маша, я тебе потом перезвоню, хорошо?
Подходит долгожданный автобус.
Вам надо замуж
Уборщица у нас в доме довольно молодая женщина, красивая по-своему: как с родины привезла яркий, кремовый загар, так и не растеряла до сих пор, мотаясь с ведром и шваброй по подъездам.
Мы познакомились давно, еще когда я Петю-младшеклассника провожала в школу по утрам.
Возвращаюсь от школы зимой, а она очень часто стоит у подъезда в какой-то неубедительной кацавейке.
Каждый раз я ей дверь открывала, пропускала вперед и наконец догадалась спросить, почему самой-то не войти.
Оказалось, зарплату задерживают, магнитных ключей на каждый подъезд не укупишь, а общего кода для дворников и уборщиц теперь почему-то нет.
Я говорю:
– Вы так простудитесь каждый раз стоять, запишите мой код и ходите по нему на здоровье.
– Так это же ваш!
– Ну и что, жалко, что ли, для вас кода?
С тех пор мы улыбаемся друг другу с удвоенной силой, а иногда и словечком-другим перекинемся.
Вот сегодня – паркуюсь напротив подъезда, а она стоит на крыльце:
– Здравствуйте!
– Здравствуйте, как ваши дела?!
– Все хорошо. Домой ездила. Дома тоже все хорошо. Я вам что хочу сказать: вам, это... надо замуж! Замуж надо. Чтобы муж, это... был.
От неожиданности спотыкаюсь о коврик.
– Это еще почему?
– Вы еще не старая. А машина старая. Надо новую.
Улыбаюсь:
– Да у меня, когда я и замужем была, машины были старые – еще похлеще этой.
Осуждающе качает головой:
– Плохой муж был, жадный.
Через небольшую паузу, застенчиво:
– А у меня муж такой, как это вам сказать, хороший. Очень хороший человек. И нежадный.
Тычет себе куда-то в рот. И я вижу: справа и слева сияют без солнца во рту ослепительно-золотые зубы.
Мужа ее я видела несколько раз с какой-то тележкой. На тележке стоял ржавый бак. А рядом шла она со своими поломойными орудиями и улыбалась, как солнце, во весь рот и на весь мир своему хорошему, нежадному мужу.
Брюки из прошлой жизни
Говорю я вам, это заговор!
Мой собственный шкаф первым в него вступил по весне: чуть потянешь за дверцу, из недр пластами валится «совершенно нечего надеть».
Вещи меня не узнают, презрительно морщатся. Скукоживаются, чтобы я не знала, как подступиться.
Две пары ренегатских штанов взяли да и перебежали к младшему сыну.
Платье поступило подло.
Джинсы меня больше не любят.
Из укромного уголка достала брюки из прошлой жизни, но те тоже оказались предателями.
Я ношу платье и кофточку старшей племянницы – беременные. Она больше нет, а они по-прежнему да.
Зеркала также участвуют в заговоре: отражают видавшую виды одутловатую женщину трудной судьбы.
Это не я! Это плохое освещение, недостаток сна, дурное пищеварение, стабильно дрянные вести, заговор зеркал и что угодно еще. Но только не я. Потому что я не такая!
Работники лечебных учреждений, а также кассиры в кинотеатрах уже слегка убедили меня в том, что я бабушка своего младшего сына. Я им почти поверила на слово.
Характер стремительно портится.
Девушку с прыщами в кинотеатре, сообщившую мне, что билеты она уже отдала моему внуку, я смерила таким взглядом, что прыщи у нее стали фиолетовыми.
Продавщицу с гигантскими накладными ресницами, спросившую, есть ли у меня интернет и умею ли переводить деньги с помощью телефона («А то я тут научила одного пожилого мужчину, могу и вас научить»), я чуть не стукнула подвернувшейся под руку сумочкой из фальшивого леопарда.
Мужчина, поинтересовавшийся, не в рамках ли проекта «Московское долголетие» я хожу со скандинавскими палочками, долго пытался прочесть ответ по моим губам, прочел и больше никогда не приставал с расспросами.
Говорю вам: это заговор, и они побеждают!
И вот сегодня, окончательно опустив руки, ноги, плечи и уголки губ, прихожу я в хозяйственный магазин, чтобы купить туалетной бумаги – чего же еще. Раз уж все так.
Кефир, клистир, сортир – отныне мой удел.
Бесплотная девушка-эльф, смуглая и раскосая, вместо того чтобы выбить мне мою туалетную бумагу и отпустить с миром, долго шевелит губами – раскладывает на прилавке какие-то пакетики. Посматривает на меня и опять перетасовывает. Снова смотрит в лицо и наконец изрекает: «Вам подарок от нашего магазина».
Лети-лети, лепесток, через запад на восток...
Протягивает на ладони пакетик – крем от трудной судьбы: пакетик 36+. На прилавке остаются лежать печальные 46+, 56+ и почему-то 25+ – далекие и одновременно такие недавние.
Лети-лети, лепесток, через запад на восток, через север, через юг, возвращайся, сделав круг.
Мысленно показываю язык прыщавой кассирше в кинотеатре, знойной даме с ресницами в пол и говорливому дядечке с пивом на лавке. Выхожу из магазина, довольно улыбаясь и помахивая туалетной бумагой. На ладони лежит подарок от смуглой девушки-эльфа – лепесток 36+.
комментарии(0)