Венеция тонет в слезах

Гондолы – эти скрипки для передвижения по венецианской симфонии. Фото Елены Семеновой

Это создание двух стихий странно называть городом. Абсолютно нелогичное в своей хаотичности совершенство с красками, вытертыми до нежности. Город с полностью отсутствующими прямыми углами, которые, оказывается, так раздражают. Но осознать счастье их отсутствия можно только здесь. Перечислять все, вызывающее восхищение, – наивно, глупо своей бесконечностью… Говорят, что Венеция с каждым годом все больше погружается в воду. Это слезы. Наверное, слишком много русских получили возможность приехать сюда. Я это понял, когда вышел на балкон моей гостиницы у моста Риальто. И заплакал... «O-о-о-о-о-о-о so-o-o-o-ole mio...»

К Венеции невозможно привыкнуть. Каждый приезд, нет, каждый новый день все равно будет знакомством. Даже если ходить одними и теми же маршрутами. Или просто выходить на один и тот же балкон. В этот приезд она удивила меня масками. Не карнавальными, что было бы естественно, а медицинскими. Хотя, учитывая театрально-сказочную природу популярности коронавируса, их вполне можно назвать карнавальными. Не возьмусь обсуждать носителей медицинской атрибутики – у каждого своя степень веры в средства массовой информации, – но Венеция оказалась единственным городом, где обилие масок не раздражает. В Москве и других европейских городах они раздражают, а здесь нет. Или это тот самый карнавал, отмененный из страха перед популярной болезнью? Бог с ним. Главное – что над масками. Над ними глаза, полные восхищения великолепным городом.

В первый вечер, изможденные больше вздохами восхищения, чем преодоленными сотнями мостиков через канальчики, мы пали у подножия моста Риальто. Шустрый официант чудом успел подставить стулья. Захлебывающаяся в эйфории русская душа, воспитанная на водочке с селедочкой и грибочками, издала еще один стон и попросила глинтвейна, который после непродолжительного объяснения на ужасающей смеси английского с итальянским был идентифицирован как «вин-брюле». И немедленно уничтожен. Подошедший официант посмотрел на наши пустые бокалы, перевел взгляд на бирюзовую волну Гранд-канала, вызванную появлением гондолы у наших ног, снова посмотрел на наши бокалы. Его удивление можно было трактовать по-разному: куда вы дели глинтвейн, или – принес ли я им глинтвейн, или – не выпил ли я его по пути... Я расплылся в улыбке свежеоткрытой устрицы и пропел, цинично используя мелодию известной итальянской песни «O sole mio»: «A-а-а-а-nco-o-o-o-ore due...» В смысле, еще парочку. Официант воскрес. Расцвел. И убежал. Следующую парочку глинтвейна нам принесла делегация официантов, напевавших мой плагиат. Набережная, а к официантам присоединились посетители с соседних столиков, оторвала взгляды от Гранд-канала, похожего на кипящий суп с гондолами, и замерла в ожидании нашего следующего заказа. Для полного счастья им хватило бы уже исполненного, но русский человек, лишенный детства музыкальным образованием, решил показать, где зимуют лобстеры. В ход пошла «Santa Lucia» с тем же текстом: «A-аnco-o-ore due...»

Мне еще никогда не аплодировала целая набережная. Туристы с восточным разрезом глаз над медицинскими масками попросили разрешения со мной сфотографироваться. Остальные стали с восхищенным нетерпением ждать, когда же мы допьем очередную порцию глинтвейна. Набережная замерла. Над рестораном имени Девы Марии завалился на спину ленивый венецианский месяц, из-за нимба похожий на утомившегося в праведных делах святого. Как мне объяснили позже, венецианский воздух, не обезображенный присутствием автомобилей, при безоблачном небе, а нам несказанно с этим везло всю неделю, позволяет видеть не только сам месяц, но и весь контур луны, что и вызывает религиозные ассоциации даже без глинтвейна. Было слышно, как стучат гондолы – эти скрипки для передвижения по венецианской симфонии. Они хлопают дном по воде, слегка бьются бортами о вертикально торчащие из воды бревна, к которым их привязывают на ночь. Каждая неповторима, у каждой свое звучание, каждая – произведение искусства, совершенство. Perfetto! Как говорят у нас в Венеции.

Абсолютно нелогичное в своей хаотичности совершенство с красками, вытертыми до нежности. Фото Елены Семеновой

Сам собой закончился карнавал коронавируса – гости Венеции из моего хора один за другим стали срывать с себя медицинские маски. В этом был легкий оттенок геройства и едва уловимый флер катарсиса. Хоровое искусство победило искусство рекламы на отдельно взятой венецианской набережной. Не могу сказать, что это поразило меня. Но что-то вокруг изменилось. Постепенно исчез элемент страха, нагнетаемый людьми в масках. Даже мне, не верящему в вирус, наблюдать большое количество людей в масках неприятно. Это вызывает тревогу на подсознательном уровне.

Когда закончились итальянские песни, в ход пошли оперы Верди, потом Россини. На набережной образовалось довольно пестрое венецианское братство. Мы дарили розы бабушкам из Чили, провозглашая тосты за Пиночета, болельщиков «Баварии» я научил кричать: «Спартак – чемпион!», инженер из Монреаля с криками «Эврика!» порывался пить из канала через мою дирижерскую трубочку. Мы на всех языках мира рассказывали друг другу о впечатлениях от этого удивительного города, захлебываясь от восхищения. Они понимали меня, я понимал их. Это был язык Венеции. 

Венеция- Москва