Апология физики, в которой она не нуждается

В теоретических работах выдающегося физика Энрико Ферми уже был заложен принципиально новый уровень технологического развития. Фото с сайта www.energy.gov

Очевидно, что к тому есть какие-то рациональные причины. Ведь специально никто не занимался, как сегодня сказали бы, раскручиванием науки. Религия, к примеру, гораздо старше, чем наука, однако и она вынуждена приспосабливать (адаптировать) достижения той же физики к догматам веры. (Сегодня, скажем, и католическая, и православная церкви пытаются активно использовать космологическую концепцию Большого взрыва для подтверждения акта разумного творения Вселенной.)

Немного упрощая, можно говорить, что наука – это то, чего не может быть; то, что может быть – это технологии. Не случайно великий немецкий физик и философ Готфрид Лейбниц (1646–1716) характеризовал математику как науку о возможных мирах.

Один из источников счастья для человека, посвятившего себя науке, – возможность получать результат. Фото Pixaba

Вот как сформулировал в беседе со мной этот феномен российский физик, лауреат Нобелевской премии за 2003 год Виталий Гинзбург: «В физике было и есть некое глубокое единство. Люди моего поколения и предыдущего свободно ориентировались почти во всей физике. Нельзя, конечно, знать все в деталях, но они старались подходить широко. Лев Давидович Ландау – классический пример (не случайно он создал свой знаменитый курс теоретической физики), Игорь Евгеньевич Тамм – они интересовались буквально всем. Я из того же поколения… Несомненно, огромный объем материала, имеющийся в распоряжении ученых сегодня, почти неизбежно приводит к специализации. Это сказывается. Но все равно, повторю, нужно стремиться быть образованным достаточно широко».

И еще одна цитата академика Гинзбурга, позволяющая, по-моему, ухватить главное в феномене потрясающей эффективности «физикалистского» подхода к объективной реальности: «В теоретической физике впереди телеги идет все-таки лошадь – в первую очередь для физика важна физика, хотя и математику он должен знать. У меня хватало ума вовремя понять, что та или иная проблема мне не по зубам. Очень важно уметь понять, что эта задача не для тебя. Один из источников счастья для человека, посвятившего себя науке, – возможность получать результат. А если ты взялся за задачу не по своим силам – можешь годами ею заниматься, но удовольствия никакого не получишь».

Анализируя поистине всепроникающую способность физики и основанных на ней техники и технологий, мы можем говорить о том, что уже сама антропология дает нам основания для утверждения о безальтернативности техногенного (физикалистского) пути развития человеческой цивилизации. Или, другими словами, создание технологических систем на основе научных исследований – это антропологическое, внутренне присущее человеку свойство. Ничьей злой воли или хитроумного замысла в этом нет.

Не следует, однако, думать, что это исключительно какие-то «глобальные» тенденции, неуловимые обыденным сознанием человека и не влияющие впрямую на социальное поведение членов общества. Даже такой рафинированный, «заумный» раздел современной физики, как физика элементарных частиц, оказывает сегодня гигантское влияние на социум. Приведу выдержку из Стратегического плана Управления науки Министерства энергетики США (февраль 2004 года). Вот что говорили составители этого документа относительно значения развития технологии ускорителей элементарных частиц для процветания американской нации:

«Ускорители поддерживают фактически каждое действие Управления науки Министерства энергетики США и все более и более научное предпринимательство в целом. От биологии до медици­ны, от материалов до металлургии, от элементарных частиц до космоса ускорители обеспечива­ют наше окно в микромир, формируя базис для научного понимания и приложений, охватываю­щих многочисленные области.

В течение прошлого столетия ускорители частиц изменили способ, которым мы смотрим на при­роду и Вселенную, где мы живем, и стали неотъемлемой частью национальной технической ин­фраструктуры. Например:

– в Соединенных Штатах каждый день 10 000 раковых больных проходят курс лечения элек­тронными лучами от линейных ускорителей;

– использование ионных пучков от ускорителей, чтобы внедрить легированные уровни в по­лупроводники, является неотъемлемой частью для много миллиардной в долларовом ис­числении промышленности полупроводников;

– рентгенолитография с интенсивными пучками рентгеновского излучения от синхротронных источников излучения используется для травления микрочипов и других полупроводниковых приборов. Ускорители также используются для точного, неразрушающего датирования архе­ологических образцов и предметов искусства.

Поскольку мы смотрим в будущее, мы выступаем с необходимой инициативой в исследовании и развитии ускорителей, чтобы раздвинуть границы науки, расширить сотрудничество и занимать­ся образовательными программами».

В этом вся современная и политика, и геополитика.

И тем не менее именно сегодня, в век, казалось бы, триумфа научно-технического знания, ставится под сомнение сама идея научной рациональности. Это похоже на чисто психологическую реакцию сопротивления новому и еще малоизвестному будущему. Американский экономист и социолог, лауреат Нобелевской премии Алвин Тоффлер, назвал этот феномен «футурошок» (то есть «потрясение перед будущим»). Естественная защитная реакция от футурошока, возникающая в человеческом обществе, – принижение значения науки, превращение науки в одно из предприятий группы ученых, которое не имеет никакого преимущества перед другими способами познания действительности.

Допустим, мы согласимся с тем, что физика как рациональный способ познания окружающей действительности оказывается в принципе порочна, и, после того как мы применяем этот способ, наступает множество негативных последствий. Но какую концепцию, помимо физической научной рациональности, помимо научного мировоззрения можно в принципе помыслить?

Например, в XVI–XVII веках, во времена Галилея и Ньютона, существовала такая альтернатива – натуральная философия. Как отмечал английский философ Джон Локк, «приобретение и усовершенствование нашего знания субстанций… исключительно через опыт… заставляет меня подозревать, что натуральную философию нельзя сделать наукой». То есть Локк никак не относил натуральную философию к науке, к science. Существовали и эзотерические учения. За этими учениями – опыт многих тысячелетий.

Но ни одна из этих концепций не смогла развиться в социальный проект, сравнимый по своему воздействию на цивилизацию с наукой. Можно, наверное, назвать это и диктаторскими функциями естествознания. Но готовы ли мы отказаться от того вещественного мира (второй природы), который создало естествознание, хотим ли мы променять техническую реальность на иллюзию?