Дети воцерковленных отцов

Поколение, выросшее у набожных родителей в девяностые и нулевые годы, ныне столкнулось с сомнениями в чистоте собственной веры. Фото РИА Новости

Большинство из нас, выросших в православных семьях, к 25–35 годам столкнулись с проблемой поиска себя, с неразрешимыми трудностями и вернулись в церковь, к тем правилам, о которых нам говорили с детства, в надежде возвратить жизнь в нормальную колею. Но насколько искренне было это возвращение?

«Второе поколение православных верующих отличается от своих родителей. Отмечается достаточно большой уровень нигилизма в православных семьях, который связан с неумением или незнанием священнослужителей того, как помочь раскрыться молодым горящим верой душам в приходских общинах», – говорит священник Дионисий Голубев. «Нигилизм – это равнодушие к религиозным вопросам, отсутствие понимания ценности основных христианских постулатов», – продолжает он, приближаясь к тургеневскому определению. Однако если развивать эту идею до логического завершения, то началом нигилизма служит вера. Нигилист – это человек, который потерял надежду на Божью помощь и пытается жить своими силами. Не случайно в русском нигилизме большую роль играли семинаристы, дети священников. Если люди, плохо понимающие свою религию, при этом остаются внутри церкви, создается особый род веры.

На поверхностный взгляд убеждения второго поколения православных россиян выглядят самостоятельными. Однако можно ли назвать путем маршрут с известной точкой финиша? «Я остановился на православии, потому что я родился в этой традиции, так как эйдос моего народа сосредоточен в православии, то есть все мои наработки, которые передаются мне по генетической линии, – это мой багаж, который работает в мою пользу. Мне легче прорваться, если я иду по пути православия, у меня есть определенная подстраховка», – говорит Иван. «С 14 лет я стала регулярно посещать храм по зову сердца и «не выпадала» на длительный срок. В другие религиозные группы никогда не вступала и начиная с 13–14 лет твердо ощущала принадлежность к православию. Религию не выбирала сама, это произошло естественно с обращением мамы к Богу. К сожалению, на катехизацию я не ходила, но иногда смотрела лекции в видеозаписи», – рассказывает Мария. «Долго наблюдал за маргинализацией своих родственников, изначально культурных, воспитанных и ответственных людей, впоследствии погрязших в мелких внутрисемейных склоках. Именно тогда начал понимать необходимость именно системы культурных ценностей», – резюмирует Александр.

В этом большая проблема нынешней молодежи. Вместо того чтобы пройти путь согласно со своим внутренним голосом, молодые люди находят простые схемы и рецепты, а зачастую и духовников, мало понимающих нужды духовных чад. Учитывая, что священники физически не могут быть специалистами во всех аспектах жизни, на которые полагается брать благословения (от рекомендаций по питанию до судебных разбирательств), и вникать в подробности жизни каждого члена подчас большого прихода, часто даются усредненные советы на глазок, по монастырскому уставу, без учета реальной ситуации. При этом считается, что христианин должен советоваться с духовником по любому вопросу.

Проблема упрощенчества заключается в том, что на индивидуальном уровне оно жертвует многообразием человеческих отношений, то есть человеческой душой, в угоду идее «правого пути». К упрощению реальности прибегают люди, попавшие в ситуации, ставшие лично для них непереносимыми, и те, кто столкнулся со слишком многовариантной ситуацией, требующей нестандартной, вдумчивой и подчас поистине христианской, но нетривиальной реакции. Зачастую это связано со сложными личными отношениями, как произошло с 30‑летним Владимиром, который посещает мероприятия одной консервативной околоцерковной группировки.

«Молодежь осознанно выбирает православие, видя в нем национальную идею и исторические корни», – уверен священник Дионисий Голубев. Однако распространение родноверия – ответ именно на этот запрос национальной идентичности. Например, специалист в области программирования 30‑летний Александр в ответ на мой вопрос о духовных поисках отвечает: «Был период, увлекся новомодным движением родноверия, якобы реконструкцией дохристианской языческой религии славян». Теперь называет себя православным монархистом и присылает мне материалы в защиту Ивана Грозного.

Для выросших в воцерковленных семьях православие – это тоже знак принадлежности к нации, что‑то, о чем не приходится задумываться: слова, формы поведения, знакомые с детства. Это то, что объединяет тебя с людьми, с которым иначе у тебя не было бы ничего общего. Разговоры о личности в православии сейчас крайне малопопулярны, превалирует групповая идентичность – «я – русский» и «я – православный».

Но не все хотят слиться с коллективом. Иван, 35 лет, рассказывает: «С некоторых пор я стал проявлять интерес к другим религиям, стал искать общее, искать суть. Я начал ее находить в разных религиях». Иван стремится сохранить идентичность человека, находящегося внутри русской культуры: «В настоящий момент я определился с тем, что надо выходить на надрелигиозный уровень. Экуменизм – это объединение форм, а надрелигиозный уровень – это постижение сути любой формы. Я осознанно остановился на православии». Однако этому стремлению препятствует современная церковная политика, ведь Иван наполовину украинец: «Я посещаю храмы разных церковных юрисдикций. Единственное, я знаю, что если ты придешь в украинский храм, тебе ничего не скажут, а если потом придешь в московский, то тебя могут отлучить от причастия. То есть гораздо больше манипуляций. Но для меня это не имеет значения. Я посещаю и московские храмы, и украинские, и даже католические».

Все‑таки я безошибочно узнаю верующих среди своих сверстников. Я знаю, как быть принятой в этой среде, потому что умею обсуждать притчу о блудном сыне, поддержать разговор о том, что в Успенский пост не едят рыбу, или дискуссию о том, надо ли совершать земной поклон перед причастием. Еще я умею говорить нежным голосом и сохранять смиренное и несколько отрешенное выражение лица, которое пристало православной женщине, что в принципе очень полезный для жизни навык. Чего я не знаю, так это того, действительно ли я правоверна в том понимании христианства, которое распространено сегодня в России, потому что религия, культура и образование – это не то, в чем ты рождаешься, а то, что приобретаешь собственными усилиями.