Александр Мелихов
«Причесон, как сладкий сон. Лишь дружинники не постригли...»
Кадр из фильма «Стиляги». 2008
Наш роман с этой страной в 70-х был в самом разгаре, дружба советских народов в самом раcцвете, а шабашка оставалась последним убежищем романтиков, не признающих стройотрядов из-за их комиссаров.
Но вот наша летняя шабашка подошла к концу, осталось дать местным теткам прощальный концерт в бараке культуры. Но еще за пиршественным столом, с которого ракетами устремлялись в небеса пробки из длинношеих бутылок золотого токайского, что-то начало искрить между участниками нескучного форума.
– «Ведь мы ребята, ведь мы ребята 70-й широты!!!» – Бахыт с Юркой выкрикивали песню дурашливым фальцетом.
– «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах», – Иван Крестьянский Сын выкладывался по полной, со слезой, чего никак не мог вытерпеть Лбов, после каждой строки вставлявший веселевшие его самого добавки – либо «в стоячку», либо «в раскорячку».
А Олег с Борькой вопили: «Эх, не хочу я воевать, я не умею воевать, войны не надо мне опять!!!»
– Может, еще раз сбацаем на языке оригинала, ин инглиш? Я тебе могу надиктовать слова! – прокричал ему в ухо Борька, и Олег отчаянно замотал головой:
– Не надо – английский должен оставаться священным языком, как санскрит, как иврит… Для меня американский рок – это сказка! Штатники умеют лучше всех забивать на все! Битники, хиппи!.. Нам всовывают в голову трудовую Америку, каторжную, вроде нас самих, а я люблю бесшабашную Америку!
– Я же тоже пробовал хипповать в советской версии – срамота! Тоже мне оттяг… Под надзором гэбухи!
– Конечно! Это только у них можно – не прозябать, как старшие велят, а упиваться жизнью, беситься с жиру или бесноваться, только бы не тлеть! А у нас все под руководством партии и правительства! Из-за них же мы и в стройотряды не ездим, только на шабашки!
Мохов и на другом конце стола что-то все-таки расслышал:
– Аляску русские первые обследовали, штатники только к рукам умеют все прибирать!
Своим гудом он умел продавить любой бедлам.
– Это ты про Массачусетский технологический институт? – попытался перекричать Борька, но Мохова было не сбить:
– Они за бабки лучшие мозги переманивают, а нам от сохи приходится начинать! Но они потом все равно перекупят! Новоархангельск переименовали в Ситку, лучше пусть индейское название, чем русское, – у них «славянин» означает «раб»!
– У нас рассказывали, как два брата приехали в Москву, отоварились, – Лбов не желал, чтобы перекрикивали чем-нибудь патетическим, – а одного чего-то перемкнуло: пойду да пойду в мавзолей. Короче, наш дурак отстоял очередюгу, посмотрел на Сталина, тот еще в мавзолее лежал, и брякнул прямо у гроба: «Ничего себе личико отъел». Ну, его под белы руки – и в кутузку. Брат пришел на свиданку: «Я тебе говорил, не суйся в чужой склеп». Повязали и его.
– Правильно, – продолжил Мохов, свирепо светя синими фонарями из глубоких глазниц. – Народ всегда знал Сталину цену, моя мать его только так и звала: черт рябой! А вот когда интеллигенция начала вместе со Сталиным обвинять народ…
– Понятно, интеллигенция во всем виновата! – распрямился розовенький Боря. – Говори уже прямо: евреи!
– Не заносись, – прозвучало в ответ, – не все евреи интеллигенты, и не все интеллигенты евреи!
– Мужики, мужики, – забренчал Олег пустой кружкой по пустой бутылке, невольно откидываясь, чтобы осколки не брызнули в глаза, – у народа и у интеллигенции есть общий враг – начальство! Пока оно нас держит мордой в землю, мы должны быть заодно! Предлагаю в знак примирения подвергнуть казни через расстреляние лизоблюдскую книгу «Три мушкетера»! У нас герои не служат царям!
«Три мушкетера» были установлены над помойкой.
– По прислужникам хозяев мира – огонь!
Звон в ушах, огонь из ствола – из мушкетеров полетели белые клочья.
И тут же прогудел другой приговор:
– Так вы и сами прислужники хозяев. Штатники ведь и есть хозяева мира, мы последние, кто им противостоит.
Ну, Моха ничем не сшибешь! Кто-то сказал, что прощальный концерт всех помирит.
|
|
СССР 1984 года. Слет энтузиастов пробующих на себе жизнь американских индейцев. Фото РИА Новости |
– Если б мне вздумалось, о Западный мир, назвать твое самое захватывающее зрелище, – завел Олег, борясь с полутора литрами токайского, уводившего его куда-то вдаль и выше, – я не упомянул бы ни тебя, Ниагара, ни вас, бесконечные прерии, ни цепи твоих глубочайших каньонов, о Колорадо, ни пояс великих озер Гурона, ни течение Миссисипи – я бы с благоговейной дрожью в голосе назвал день выборов! На пространствах Севера и Юга, на двух побережьях и в самом сердце страны ливень избирательных бюллетеней, падающих, как бессчетные снежные хлопья, спор без кровопролитья, но куда более грандиозный, чем все войны Рима в древности и все войны Наполеона в наши дни!
– С изумлением увидели демократию, – мрачным гулом, будто из цистерны, отозвался Мохов, недвижный в робе, как синяя ссутулившаяся свая, – в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Все благородное и бескорыстное подавлено эгоизмом и страстью к комфорту – такова картина американских штатов. Поклонение доллару – вот единственное, что Америка подарила миру!
– Душа народа – его литература, – возгласил Олег, стараясь забыть, где он находится (к счастью, токайское не позволяло ему сфокусироваться на лицах слушательниц), – и где же поклонение доллару у Марка Твена, Хемингуэя, Фолкнера, Сэлинджера? И герои Джека Лондона – искатели приключений, а не долларов. Американская литература самая романтичная в мире! Она всего лишь не желает оплакивать разных Антонов-горемык – потому что человек и не должен быть горемыкой!
– О, у них романтичны и чикагские гангстеры! – Олегу показалось, что еще слово, и Мохов полезет в драку.
И тут он увидел, как по проходу к сцене семенит крошечный мальчишка с соской во рту. Не доходя метров трех, он с изумлением, граничащим с ужасом, впился в Мохова яркими глазенками, почти такими же круглыми, как его соска, продолжающая двигаться, хотя сам он застыл в каменной неподвижности.
Олег устремился в коридор и там сполз по стене под портретом Ленина в корчах беззвучного хохота. Надо же так нарезаться этим компотом! Когда он наконец решился выглянуть через боковую дверь на сцену, там шел суд над стариком-индейцем с реки Белая Рыба. Согбенный Бахыт, спиной к нему, в дохе из сколотых булавками оленьих шкур, выкладывал судье, с чего это ему и другим таким же ветхим старцам вздумалось убивать белых людей без всякой видимой причины. А Иван Крестьянский Сын в судейской мантии из надетого задом наперед плаща высился за спиной Бахыта, изображая полисмена.
Бахыт старчески дребезжал, примерно по Джеку Лондону, как достойно индейцы жили до появления этого неугомонного племени белых людей, которые, насытившись, не желают спокойно отдыхать у костра, но обречены все время что-то добывать и чем-то торговать. Торговать, торговать, торговать – белые люди принесли множество ненужных вещей и испортили молодежь, мужчины перестали быть мужчинами, а женщины – женщинами. Парни разучились охотиться и ловить рыбу, а вместо этого начали подражать белым людям, но удавалось им это не лучше, чем щенку удается подражать матерому волку. Девушки начали искать счастья не в вигвамах охотников, а в поселках белых людей, где их превращали в жалких прислужниц и заражали какими-то невиданными болезнями…
Голос Бахыта стремительно молодел, старческую согбенность сменяла гордая осанка, он уже не оправдывался, но обвинял, однако до Олега не сразу дошло, что Бахыт говорит уже не об индейцах и американцах, но о казахах и русских:
– Вы распахали наши лучшие пастбища, наши легкие круглые юрты вы оттеснили своими тяжелыми квадратными избами. Все, что дарило нам гордость, вы сделали смешным – наши стада, нашу пищу, наш язык, наши песни, нашу красоту… И мы, старики, готовящиеся переселиться в другой мир, решили забрать с собой как можно больше вас, убийц нашего народа! Я знаю, ты прикажешь меня завтра казнить – так я тебя казню сегодня!
Бахыт выхватил из-под оленьей шкуры топор и с силой взмахнул им, намереваясь метнуть его в судью.
Олег понял, что нужно срочно разрядить грозу чем-то земным, и рванулся на сцену:
– Маэстро, урежьте рок-н-ролл!
Он взывал к Борису, оцепенело каменевшему в своей бородище Фиделя Кастро у стены с банджо под мышкой, и Борис сразу все понял. В три шага он взлетел на сцену и урезал что-то зажигательное из Элвиса Пресли на священном американском.
А Олег с криком: «Все танцуют!!! Кавалеры приглашают дам!!!» – ринулся в зал и, ухватив первую попавшуюся тетку, принялся отламывать с нею рок-н-ролл. Разглядеть свою партнершу ему так и не удавалось.
– Ты думаешь, это американская?!. Это негритянская музыка!! – докрикивался до него Иван Крестьянский Сын, уже освободившийся от мантии, но Олег лишь отмахивался:
– Негры тоже американцы! Да забей ты, наконец, пляши – видишь же, все пляшут!
Это и было последнее, что стояло у него в глазах: Фидель Кастро голосом Элвиса Пресли вопит со сцены что-то умопомрачительное, а среди разлетевшихся к стенам ободранных венских стульев самозабвенно скачут, дергаются, крутятся серые ватники, ватники, ватники…
комментарии(0)