Имитация покаяния

Церковь Рождества Богородицы чудом уцелела, на ее месте хотели установить памятник поэту Шота Руставели. Фото Depositphotos/PhotoXPress.ru

В большинстве старых грузинских фильмов важнее фон. Кино пришлось расцветать в советское время, и любовь к родному краю, желание показать его во всей красе независимо от идеологии были интереснее сюжета. Старые фильмы среднего качества тем и интересны. Это требует отдельного рассказа.

Есть тонкий мудрый юмор выдающихся короткометражек. И есть великое кино, не только острое и правдоподобно смешное в «Голубых горах, или Неправдоподобной истории» с точными характерами и безошибочными ситуациями. Есть кино – суть, где фон неважен. Примечательно, что большей частью это – притчи. Притчи, неразрывно связанные с советским периодом. Февраль в истории Грузии трагичен, 25 февраля 1921 года 11-я Красная армия вошла в город. Так называемый Шулаверский комитет, созданный большевиками во главе с Филиппом Махарадзе, убийцей Илии Чавчавадзе – писателя и общественного деятеля, канонизированного Грузинской церковью, – послал телеграмму в Москву о восстании в Тбилиси (которого в помине не было) и призыве Красной армии. В общем, все было разыграно по сталинским картам. С тех пор словосочетание «Шулаверский комитет» стало синонимом предательства.

...По Сололакской улице (потом Кирова, теперь Леонидзе, в честь Гоглы Леонидзе, выдающегося поэта и писателя, это по его рассказам снято «Древо желания», второй фильм из трилогии Абуладзе), ведущей на площадь Свободы, входила Красная армия в Тбилиси. А площадь и тогда была площадью Свободы, до того побыв Штабной и Эриваньской, в честь Паскевича-Эриваньского (эти законы парных случаев, рифмы судьбы и истории: подавил восстание, революцию в Венгрии, Польше, взял крепость Эривань и т.д.), потом ставшей площадью Берия, потом Ленина, теперь – снова Свободы.

И жизнь изменилась. Настолько, что до сих пор многие не могут сойтись в воспоминаниях. Менялся и облик города. Снова менялся. Например, тот же район Сололаки, сквозь который шла Коджорская дорога, из богатого буржуазного жилого квартала с небольшими частными клиниками и большими торговыми школами, гимназиями и пансионами, стал жилым – для коммуналок, партийной элиты и в то же время бедноты. Трагедии и нищета посыплются как из рога изобилия. Судьбы некоторых  жителей Сололаки станут основой для культовых фильмов великих режиссеров. Некоторые их них заслуживают отдельного рассказа. И люди, и улицы.

Декорация дома Авеля с семьей из картины Тенгиза Абуладзе «Покаяние» – Дом и писателей Грузии, с богатейшей историей спасений и гибели – во время известного заседания Союза писателей 1937 года, когда практически все проголосовали «за», когда уже был расстрелян Тициан Табидзе и другие на очереди, Паоло Иашвили вышел и застрелился.

На этой же улице, почти напротив, выселяли семью Алихановых, впоследствии репрессированных, один из членов семьи ранее стоял у истоков создания Тбилисской консерватории. На кухне еще жарилась яичница, стол был накрыт, но садилась за него уже другая семья. Этот эпизод вошел в фильм Отара Иоселиани «Разбойники. Глава VII». В феврале режиссер справил свое 85-летие. Фильм «Покаяние», снятый в 1984 году, вышел в марте 1987-го – его закрывали много раз, был выписан ордер на арест режиссера. Тогда картину спас Эдуард Шеварднадзе (политический деятель, президент Грузии в 1995-2003 годах).

Странным и естественным образом эти картины соединились, открывая смысл, не усвоенный в жизни и освоенный искусством. И в «Разбойниках», и в «Покаянии» все и символично, и реально. Все события так или иначе имели место, те или иные персонажи имеют прототипов, и смысл конкретнее и объемнее, чем кажется. И в трагедию впрыскивается трагифарс. («Вы не знаете, кто такие коммунисты?» – «Как не знаю: равенство, братство, счастье. Деньги вам нужны?» Из «Разбойников»)

Прототип художника Сандро Баратели из «Покаяния» – художник и общественный деятель Дмитрий Шеварднадзе, и в фильме речь идет о реальном храме. Большевики взорвали достаточное количество храмов в Тбилиси: военный собор Александра Невского на Гунибской площади (ныне – проспект Руставели), Ванкский собор (и там, и там были кладбища), Голубую мечеть у Метехского моста. В 1937 году Берия собрался уничтожить Метехи, церковь Рождества Богородицы, и построить памятник Руставели, отпраздновав, таким образом, юбилей великого поэта. На ноги встала вся интеллигенция Грузии. Храм с древним фундаментом (V век), восстановленный в XIII и XVIII веках, отчаянно защищал и Дмитрий Шеварднадзе. Он учился в Мюнхене, был фактически первым театральным и кинохудожником, организовывал экспедиции для изучения древних росписей в церквях Шида Картли, Южной Грузии, собирал картины, стал одним из основателей Национальной картинной галереи (сегодня носящей его имя). Наряду с братьями Зданевичами много сделал для спасения картин Пиросмани. Берия намеревался назначить его директором здания-копии Метехского храма, где был бы музей, он отказался. В 1933 году перенес в Метехскую тюрьму (вокруг Метехи на месте бывшего царского дворца с XIX века была тюрьма, потом построили более просторную) Грузинский музей искусств: «Это тюрьма должна стать новым Лувром». Какими усилиями он спас Метехи, неизвестно, но за это он поплатился жизнью: его расстреляли в декабре 1937 года.

И в «Покаянии» говорится именно о храме Богородицы. Более того, знаменитая фраза в конце фильма про дорогу в оригинале звучит так: «Эта дорога ведет к храму Богородицы?» Надо сказать, что в грузинском языке слово «храм» не несет в себе тех коннотаций, которые есть в русском. Большей частью это обычное нейтральное слово. Конечно, под храмом подразумевается слишком много для отбора отдельных слов. И выбор улицы, не ведущей к храму, потому что это улица Варлама, тоже не случаен: сравнительно недалеко от этого места находится здание бывшего КГБ, где в подвалах проводились допросы и пытки. Впоследствии дом стал просто жилым. Но улица, на которой стоял дом, в советское время называлась улицей Дзержинского. И все это находится недалеко от той дороги, по которой шла постаревшая Фуфала из «Древа желания», – именно такой задумал режиссер свою героиню.

Единственное не символичное в «Покаянии», – что покаяния так и не случилось. По-гречески «покаяние» – «метанойя», то есть полное изменение образа жизни. На иврите – «тшува», что означает ответ и возвращение к Богу. Выкинутый труп – не покаяние. Выкапывание не выкуп, выкуп не спасение. Все похоже на имитацию. Улица все так же названа в честь Варлама Аравидзе – в честь Никого («аравин» по-грузински – никто), все так же печет пироги Кети (у героини тоже есть прототип), все так же их покупают те же люди. А если что и происходит – очень редко в рамках отдельной семьи, отдельных людей, и не больше. Или больше не надо? Ничего не меняется.

Тишь да гладь любого времени кажется тревожной. Это еще Пиросмани чувствовал. Эраст Кузнецов пишет: «Ощущение разлаженности мира неожиданно ставит Пиросманашвили в ряд тех больших художников начала века, которые это ощущение передали. И истинное его родство – с его современниками, одновременно с ним и до него выразившими сходное: тревожное предчувствие катастрофы».

Примерно это же чувствуется в фильме Иоселиани «Пастораль». И как солнце, музыка освещает свет любому: и злу, и добру. Как и язык. Все это нейтрально, и играют и слушают палачи и жертвы, иной раз меняясь местами. И кабинка танка в «Разбойниках» крутится, благо нет разницы, стрелять в купол церкви, в человека, животное, дерево – на все четыре стороны. Нет в жизни строго распределенных ролей. Пожалуй, за исключением абсолютного зла. И зло обыденно. И уже разницы нет, пыточные инструменты – почти слесарные, обычная сумка... Убийство обыденно. И в большинстве из нас не сидит ли страшное зло? В конце концов, и Шаламов о том же. Как обыденно моют на кухне пыточные инструменты, обыденно едят и обыденно продолжают жить. И не забыть пожалеть убийц, это ведь чаще случается, чем покаяться. И слово словно вытащено из архивов совести, которой тоже нет, а та или иная конфессия и выполнение обрядов, неважно каких, ее успешно заменяют. Что там было у Довлатова про 4 миллиона доносов? И можно спокойно есть и пить под пытки, убийство, стрельбу. Это так обычно, что невозможно пересматривать фильм еще раз.

Сама действительность порою подкидывает такие смыслы, что гадать  не перегадать. Скажем, плитка на веранде Дома писателей (построен в 1905 году), бывшего особняка выдающейся личности, мецената Давида Сараджишвили, уникальна. Вторую такую у известной итальянской фирмы заказывали только один раз: на «Титаник»... В конце 80-х молодежь взорвала могилу Филиппа Махарадзе, и реальность вспыхнула притчей, и история загорелась реальностью, и никого ничему снова не научила. Были рыцари, стали разбойники. И они кочуют по векам. У Отара Иоселиани их играют одни и те же актеры. Они почти бессмертны, как пустота вокруг. Пока земля еще вертится. Иногда покаяние приходит, но, как правило, когда уже поздно.