История крымнаша

В Крым крымнаш ездил в советском детстве. Фото Евгения Никитина

Крымнаш родился задолго до того, как Крым стал наш.

Он много раз рождался, много раз умирал и потом столько же раз воскресал. Он прошел сквозь время и пространство, как мифический герой, хотя он совсем не мифический герой.

Он вышел из Советского Союза. Прошел через постсоветский хаос и наконец определился. За ним – тысячи контекстов, сотни тысяч подтекстов, миллион коннотаций и та самая одна истина, которую он искал всю жизнь – «Крым – наш!».

Советский Союз он помнит плохо, хотя жил в нем много лет. Про Советский Союз он помнит, что там хрипел Высоцкий, водка была недорогой, однажды загорелась гостиница «Россия», о чем-то долго говорил Брежнев, в Москве зимой были сугробы и то ли Леонид Утесов, то ли Аркадий Северный, то ли Алла Пугачева пели красивую песню не то про море, не то про небо, не то про детство, не то про Колыму, не то про Кремль на рассвете.

Но распад СССР он помнит хорошо. Европа и Америка вдруг оказались совсем близко. Как будто не было никогда никаких границ. Также рядом оказались все советские деликатесы, которые теперь можно было купить свободно, на Тверской стояли проститутки, и у одной из них были длинные полные ноги, наркотики теперь тоже всегда были рядом, алкоголь продавался круглосуточно, русская литература вдруг исчезла, как будто ее никогда и не было. А Европа и Америка быстро разочаровали и надоели. Потому что виски, джин, текила и ром оказались похожи на самогон, суши – на недоваренную рыбу, западная колбаса была не такая вкусная, как русская, ну и вообще в Европе и Америке, когда они стали совсем рядом, многое оказалось скучно и тоскливо. В России все было хуже. Но веселее.

Тогда у крымнаша родилась идеология русского реванша.

Она была и раньше. Русские не так обязаны Западу, как это все думают. Алфавит, религия, техника, инфраструктура – все это с Запада, но душа-то русская! И на душу Запад не повлиял никак. Душа самостоятельна, а все остальное не так важно. Что русские не открыли – они могли бы открыть. Что русские не поняли – они могли бы понять. Что русские вовремя не успели – они вполне могли бы вовремя и успеть. Что русские не написали, не нарисовали, не спели и не построили – могли бы и написать, и нарисовать, и спеть, и построить. Что в русских пугает и вызывает отвращение – могло бы не пугать и отвращения не вызывать. Просто так случайно получилось. А могло бы быть по-другому.

Идеологии у крымнаша нет, но стандартный русский набор есть. Там всего понемногу. Там немного той самой русской правды, которую все знают, но которую пока еще невозможно сказать, потому что как только ее скажешь, она перестанет быть правдой, немного пафоса русской литературы, немного русской философии, которая тоже не философия, а все та же русская правда. Немного имперского пресса, немного русского медведя, еще немного русского медведя и немного вечной русской тоски, потом еще немного русского безумия, немного неоправданно высоких в течение 10 лет цен на нефть и немного надежды, что когда-нибудь найдутся слова для артикуляции русской правды и ее можно будет сказать такой, какая она есть. Что она будет как феномен Гуссерля – феноменом чистого содержания самой правды, что она, как вечный двигатель, будет дальше работать всегда на все случаи жизни, что она станет главным русским экспортом и даже важнее для Европы, чем нефть и газ, что Европа уже будет покупать у России не только нефть и газ, но и русскую правду, и русскую правду даже больше нефти и газа, что ее можно будет носить, пить, есть и даже использовать как бензин или яйцеклетку для экстракорпорального оплодотворения.

Крымнашу всегда не хватало прямого действия. Прямому действию все мешало. Мешала русская литература, которая возводила бездействие как идеал русской жизни. Все персонажи русской литературы ничего не делают. А когда начинают что-то делать, то обязательно совершают плохие поступки – то кого-нибудь зарежут, то напьются, то бросаются под поезд, то срубят вишневый сад. А то уйдут с головой в революцию. Поэтому крымнаш уже априори пугался прямого действия.

Мешала русская жизнь. В ней, как и в русской литературе, тоже лучше ничего не делать. Любое действие от политики до бизнеса в итоге заканчивается водкой, депрессией, проклятыми русскими вопросами и оппозиционным шествием, которое тоже заканчивается водкой и проклятыми русскими вопросами.

Мешал русский континентальный климат. Даже после глобального потепления русские зимы все равно холодные. Все равно не чувствуется вкус вина, фруктов, сыра и разных приправ. Все равно можно пить только водку и закусывать колбасой и котлетой, которые уже надоели, но выбора все равно нет. Без них будет еще хуже. Без них остается только пить русскую литературу и закусывать русской правдой.

В Крым крымнаш ездил в его советском детстве. Тогда Крым не был нашим, а крымнаш не был крымнашем. Он был обычным советским либеральным ребенком. Он был сыном либеральных родителей и сам тоже либерал. Он рассказывал антисоветские анекдоты и передразнивал Брежнева. В Советском Союзе крымнаш не оценил Советский Союз. Советский Союз он оценил только потом, после разочарования в Америке, Европе, демократии и толерантности. Тогда он понял, как он виноват перед Советским Союзом. Советский Союз теперь постоянно напоминал о себе. Советский Союз теперь постоянно преследовал крымнаша. Советский Союз стал для него воем собаки за стеной и мозолью на ноге.

Присоединение Крыма сняло его вину перед Советским Союзом; вой собаки и мозоль исчезли.

«Крым – наш» стал русской молитвой. Не менее важной, чем «Отче наш».

Крымнаш стал атлантом русского мира. Он поднял русский мир с колен и поднял его к самому небу. Крымнаш соединил небо и землю.

Санкции и антисанкции мешают крымнашу держать на своих руках русский мир. Его теперь не пускают в страны ЕС и Америку. Он уже не ест тех западных продуктов, которые ел раньше и к которым привык. Но это временно.

Тут есть выбор. Есть варианты. В первом варианте крымнаш наконец одумался. Все понял, что он пошел не туда. Не в тот Крым. Ему теперь за это стыдно, он больше так не будет, и он снова возвращается в лоно демократии. И припадает к коленям Запада. Крымнаш понял, как он был неправ, когда в каждом гомосексуалисте видел врага. Гомосексуалист – не враг! Гомосексуалист такой же человек, как сам крымнаш! И о мате крымнаш тоже поймет, что без мата в пространстве культуры нельзя. И все остальное крымнаш понял тоже – что русский мир сильно отстал и без Европы ему все равно нельзя. Что без Европы он снова уйдет в леса и будет там целиться межконтинентальной ракетой в белку. Что политкорректность лучше духовной скрепы, толерантность – вечного русского хамства, а мультикультурность – русский идеал. Крымнаш прозреет, опомнится, будет стесняться своего крымнашества и снова станет постсоветским странником на длинной дороге из Советского Союза в демократию.

Но есть и другой вариант – крымнаш не опомнится. Он дойдет до конца. Он будет гордо нести санкции и антисанкции. Он забудет вкус западной еды, перестанет ездить за границу и постепенно очерствеет. Он будет царапаться и кусаться, когда услышит слова «постмодернизм» и «трансгендер». Он не будет церемониться с гомосексуалистами и делать реверансов в сторону Запада. Он готов в любой момент остаться без всего, что пришло с Запада, – компьютера, презерватива, гамбургера, светофора и всего остального западного тоже. Он станет подчеркнуто православен и будет креститься в метро и на улице. Санкции Запада приведут к финансовым провалам в России, но крымнаш не собирается сдаваться. Он будет во всем себе отказывать ради Крыма. Он будет агонизировать, но его агония не кончится никогда. Он будет голым и голодным. И даже перестанет пить водку. И даже пиво. Он будет сидеть без воды, света и тепла. Без зубной пасты и мыла. Чая и кофе. Без любимой собаки Бронзы, потому что она не выдержит такой жизни и выпрыгнет в окно. Он будет ходить на ощупь, двигаться наугад и аукаться в безмолвном русском лесу с другими крымнашами. Он будет есть руками и месяцами не мыться и не убирать квартиру. Он будет есть и надевать только то, что пошлет русский санкционированный Бог. Вообще перестанет следить за собой. Он больше не будет выходить из дома и перестанет писать, читать и даже говорить. А зачем что-то еще писать, читать и говорить, когда уже написано, прочитано и сказано самое главное: «Крым – наш!»

Крымнаш – носитель русской правды. Он спрячет в себе русскую правду, никому не будет ее показывать и никому вместе с ней не будет показываться сам. Так лучше сохранится русская правда.

Впрочем, возможно, крымнаш объединит два варианта сразу. Он совместит русскую правду с западной политкорректностью. Без Запада все равно прожить невозможно, и Запад все равно придется терпеть в виде дошедших до России предметов быта и признаков цивилизации. Это будет почти европейский крымнаш, но с нестерпимым русским блеском в глазах и русской правдой внутри.

Крымнаш выстоит. Крымнаш удержится на самом краю. Крымнаш проплывет между Сциллой русского застоя и Харибдой западной демократии.

Крымнаш окажется более устойчив во времени и пространстве, чем новый русский, олигарх или креативный класс. Они уже растворились в постсоветском хаосе. Новый русский и олигарх с креативным классом жили в меняющемся русском мире, и когда изменился русский мир, то они исчезли. Но теперь русский мир уже сформировался навсегда – с Крымом и крымнашем. Поэтому крымнаш тоже навсегда.

Но когда-нибудь все может поменяться. Крымнаш уйдет в подполье и станет сектой, как прыгуны, молокане или скопцы. Одной тайной сектой с непонятным названием станет больше.