Может, выпьем вместе?

Ленинград-Петербург – волшебный город… Фото Евгения Никитина

В тот вечер мне захотелось побродить вокруг Никольского собора, по всем этим набережным и улочкам, среди которых возвышались его золотые купола. Была середина июня. Легкие сумерки белой ночи опускались на блестящее зеркало канала. Беззаботно шелестела молодая листва под порывами свежего ленинградского ветра.

Я бродил без плана, забыв о времени, и в какой-то момент обнаружил, что потерял ориентацию. Купола собора куда-то спрятались, было уже поздно, и я не знал, в какую сторону повернуть. Внезапно впереди возникла одинокая женская фигурка. Она шла неторопливо, словно в задумчивости, и я быстро нагнал ее.

Светлый плащ, кисейная косынка на шее. Лицо, затененное в наступивших сумерках полями шляпы, показалось мне привлекательным.

Шляпа была без перьев, но все равно вспомнилась Незнакомка Блока.

Извинившись за неожиданное появление, я спросил, как пройти к Никольскому собору.

– Да он же совсем рядом, – ответила она приятным, чуть низковатым голосом и вдруг добавила: – Хотите, я покажу?

Я поблагодарил, мы пошли рядом.

– Вы, наверное, живете недалеко? – попытался я завести разговор.

– Да, – охотно откликнулась она и в свою очередь спросила, откуда я.

– Из Казани, уезжаю завтра утренним поездом…

Видимо, чтобы объяснить свою позднюю прогулку, она продолжила разговор:

– Вышла прогуляться перед сном. Очень подолгу не могу уснуть, и это иногда помогает.

Тем временем мы вышли к собору. В ночной тишине слышны были лишь шелест листьев и плеск воды в канале.

– Ну вот, – сказала она, – Никола Морской. Пришли!

И повернула голову ко мне. Во время возникшей паузы рассмотреть ее глаза под полями шляпы мне не удалось.

– А можно мне пойти с вами дальше? – спросил я, запнувшись на секунду от своей смелости.

– Ну что ж, – согласилась она, – давайте пройдемся еще.

И предложила пойти на Пряжку.

Разговор стал более оживленным, но мне никак не удавалось составить верное представление о моей спутнице: кто она – любительница ночных приключений, брошенная жена, оставленная любовница? От прямых вопросов она уклонялась.

– У вас какие-то неприятности? – спросил я, пытаясь вызвать ее на откровенность.

– Ну, можно сказать и так, – нехотя согласилась она, чуть наклонив голову, – но это неинтересная тема.

И вновь заговорила о проблемах со сном:

– Знаете, иногда вместо прогулки я выпиваю рюмку водки – тоже помогает.

– Так, может, выпьем вместе? – еще больше осмелел я и взял ее под локоть.

– Нет уж, спасибо за предложение, – довольно резко ответила она, но не отстранилась.

…Где легко увлечься прекрасными незнакомками.  Иван Макаров. Портрет неизвестной. 1885. Национальный музей изобразительных искусств им. Гапара Айтиева, Бишкек, Киргизия

На набережной Пряжки в дуновении ветра я уловил запах моря – залив был недалеко. Море отняло у меня несколько лет жизни, но не хотелось распространяться об этом.

У дома Блока, где недавно был открыт музей, я вспомнил, как несколько лет назад приходил в этот двор, напоминающий каменный колодец с одиноким тополем в середине, вытянувшимся до уровня крыш.

– Искал квартиру Блока, основываясь на сведениях, почерпнутых в литературе, – пояснил я. – Оказалось, что в той квартире живет то ли Зина, то ли Нюра – теперь уже не помню. В общем, та женщина впустила меня на кухню. Это была самая обыкновенная коммуналка.

– А в музее были? – поинтересовалась моя спутница.

Я подтвердил и рассказал, что любовался видами из окон, особенно в кабинете. И представлял себе, что Блок тоже смотрел в эти окна.

Пройдя по набережной, мы пошли опять в сторону собора, но другим путем. Серое небо светилось в просветах между домами и деревьями.

Она вдруг стала читать любимое мною (как угадала?):

Ты помнишь, в нашей бухте 

сонной

Спала зеленая вода…

Я продолжил.

И повернулся к ней лицом, но снова не рассмотрел ее глаз под полями шляпы.

А дальше мы по очереди и вместе читали Блока, Ахматову, русскую классику – что вспомнится.

Наши пристрастия совпадали. Наверное, от чтения стихов или под гипнотическим воздействием белой ночи между нами проскочила та самая искорка, о которой писали романтики прошлых веков. Одной рукой я уже обнимал свою спутницу за плечи, и она не старалась освободиться. Потом мы целовались как-то безрассудно и безудержно.

Только после первого поцелуя она, резко отстранившись и смешно, по-девчоночьи поправляя шляпу, вдруг строго сказала:

– Я вас прошу, когда мы попрощаемся, не удерживайте меня, не идите за мной, не нужно! Дайте слово! И не ищите меня потом! Хорошо?

Я пообещал выполнить ее просьбу.

Во время поцелуев шляпа ее съезжала то на одну, то на другую сторону, иногда мы подхватывали ее уже на лету.

В перерывах мы рассказывали друг другу о детстве, о родителях, о море – она тоже любила море; вспоминали всякие смешные и грустные истории. И ходили по кругу, по одним и тем же улицам, как сомнамбулы, не замечая, куда идем.

А уже давно светало, и вот, наконец, далеко, за Невским и за гостиницей «Европейская», где я остановился, показалась ослепительная горбушка солнца. Стало совсем светло, и я смог рассмотреть свою спутницу. Она была красива: высокий лоб, серые беспомощно-добрые глаза под густыми ресницами, взгляд, признательный и проникновенный …

– Давайте простимся, – сказала она вдруг на ближайшем из перекрестков, – вы обещали!

Это прозвучало так неожиданно. Я хотел возразить, но запнулся, вспомнив о данном мною слове. Что-то подсказывало мне в глубине души: нарушу обещание – ничего хорошего не получится.

Мы обнялись на прощанье.

Она показала, в каком направлении мне идти, и попросила не оглядываться, как бы мне этого ни хотелось.

Я повиновался.

Было так рано, что никакой транспорт не ходил. Такси тоже не было видно. Я шел, почему-то все убыстряя шаги, вдоль канала Грибоедова, не отдавая себе отчета в том, куда и зачем иду. Но продолжал идти, повторяя в своем стремительном движении причудливые изгибы канала. И пришел в конце концов к щедро обласканной поднявшимся солнцем великолепной колоннаде Казанского собора…

Вот, собственно, и все. Много лет прошло, но до сих пор не могу понять, что это приключилось со мной той белой ночью. Для чего отпущена была мне эта встреча? Не была ли встретившаяся мне женщина фантомом, блоковской Незнакомкой?