Варианты судьбы

Необъяснимы порой женские судьбы... Фото Pixabay

Я – некрасивая, неумная, ничего не умею: плавать, кататься на велосипеде, коньках, водить автомобиль (у меня их два: «Ауди» и «Кадиллак» с открытым верхом), фотографировать, посылать СМС, включать компьютер, снимать деньги в автомате, помнить банковские коды. Пишу плохо, языков не знаю, злопамятная. У меня немое сердце. Но когда я в плохом настроении, мой муж – красавец, умница, сколотивший не одно состояние, – садится рядом и говорит: «Не печалься, душа моя, ты радость дней моих и их смысл».

Чудны дела твои, Господи!

Я – 90-60-90! Платиновая блондинка. Красивая. Ноги прямые, длинные. Окончила два университета и аспирантуру. Знаю пять языков, включая китайский и арабский. Могу все: прыгать с парашютом, водить мотоцикл, кататься на горных лыжах, нырять с аквалангом, шить, вязать, штопать, печь, консервировать, варить, квасить, гнать, делать уколы, ставить компрессы и клизмы, писать стихи, любить, дружить, танцевать, гулять с собакой, лечить кошку, играть на арфе, флейте и укулеле. Денег никогда не было. Дальше Кизила не выезжала. Замуж не выходила. Дочь вырастила одна. Где она сейчас, не знаю. А жизнь проходит…

Чудны дела твои, Господи!

Я – веселая, остроумная, лихая. Без меня любая компания – мрак, тоска смертная. Бесплатно превращаю жизнь в ежедневный праздник. Деньги меня не интересуют. Мужики – у моих ног лежат всегда: и когда я замужем, и когда в полете, и в паузе раздумий. Если мне скучно, то все, чао! Должно быть интересно везде – в постели, за чашкой кофе, в огороде, на работе, в походе, в бане, за шахматной доской. Я играю во все игры, азарт у меня такой – сражаться. А еще я гадаю на картах Таро. Могу и вам на удачу бросить. Все сбудется. У меня связь с одним чудесным облаком.

Чудны дела твои, Господи!

Я – идиотка. Ложусь сразу. А мама говорила: нужно томить ожиданием. Зачем? Объятие – самый универсальный способ познания человека и мира. Прикосновение – страница романа. Кожа – шрифт Брайля. Движение сердца к сердцу – опыт, без которого нельзя жить.  Почему же никто не хочет любить? Это так просто: отдать себя до донышка, ничего не требуя взамен. Взаимности нет. Ева всегда одна. Адам всегда один. Но только касаясь друг друга, они не чувствуют себя изгнанными из рая.

Чудны дела твои, Господи!

                  ***

У меня была подруга. Она умерла в Фрайбурге.

Красивая, как майское утро. Говорила на  английском, французском, немецком, как дышала. Ей все давалось легко. Петь, танцевать, вязать, учить и учиться.

Был у нее муж, любивший ее страстно, ревностно, тяжело, безрадостно. И она ему изменяла. Легко. Просто. Без всяких угрызений совести.

Он бил ее.

Однажды она вышла из дома (после очередного скандала) абсолютно голая, потому что не давал ей уйти, срывая и пряча одежды, тряпки и одеяло, в которое она хотела завернуться. Вот она и пошла голая. Прямо в монастырь.

И ее  приняли на проживание. У них там какая-то гостиничка есть. Для приблудных. Несчастных. Бездомных.

Там я ее и навещала, приехав из Мюнхена. Мы сидели на балконе (курили, пили виски) и смотрели, как монахини чаевничают в саду, ими же возделанном до райской красоты.

Булочки ванильные, мармелады разные, белый сервиз, крахмальные белоснежные воротники, крахмальные головные уборы, не знаю, как называются эти белые платки. Позавидовали мы им, вспомнили свой город (родина ведь когда-то была и у нас), молодость, мечты о жизни.

И вот среди этой жизни – мы и сидели. В чужом краю, ненужные – даже сами себе.

Когда она умерла (я ее не хоронила), приехала только на сороковой день, ее муж уговорил меня после кладбища поехать к ним, помянуть – и чтобы я выбрала себе что-нибудь на память. Взяла абсолютно ненужную керамическую чашку с оранжевым цветком на белом поле.

Я его знала с юности. Был красивый, высокий, умный. Тоже о чем-то мечтал.

Мы сидели в разгромленной квартире, он оставлял, покидал это поле боя и ложе смерти, и разговаривали. Пили, конечно, и много курили. Он рассказывал мне о болезни, о больницах, как возил по миру (клиникам) в поисках исцеления, держал ее за руку до последнего вздоха. И плакал... Это было ужасно. И я его впервые в жизни пожалела и простила.

Потом спросила:

– А что, у тебя других женщин не было?

Он посмотрел на меня пристально:

– Почему не было? Много...

– И что тогда ты хотел?

– Она была единственной... 

Чудны дела твои, Господи!

Но почему так чудны дела твои, Господи???