Самый красивый зал Ленинки возвращают читателям

Героиня Ирины Муравьевой в той самой курилке Ленинки. Кадр из фильма «Москва слезам не верит».1979

В Москве приятных городских новостей случается не так чтобы  много. Но этой зимой пришла новость, которую лично я уже и не ждала, зная истории наших долгостроев. После реставрации открывается самый большой (говорят, самый большой в Европе) читальный зал в Российской государственной библиотеке, в народе – Ленинке. Тот самый, с паркетом и галереями по обеим сторонам, невероятно высокими потолками (около 10 м), зелеными настольными лампами, окнами во всю стену и бронзовой статуей вождя. Целый читальный полигон с дубовыми партами-столами, который никогда не казался неуютным из-за своих размеров, наоборот – теплый свет лампы в зимних сумерках, шелест страниц, скрип ручки создавали несравненную атмосферу. Мне всегда нравилось ощущать свое «одиночество в толпе» именно здесь; ты вроде бы в людном месте, а на самом деле уединен – для себя, своих мыслей, книжных миров, наконец. И главное – дышится свободно. Много людей, книг, но из-за геометрии интерьера совсем не замечаешь «перенаселенности». Возможно, потому,  что, как теперь я узнала, проект зала (он был открыт только в 1958 году – в последнюю очередь) архитектор Владимир Гельфрейх создавал в традициях коронационных залов итальянских палаццо. 

Я ждала его открытия больше пяти лет. Он закрылся, когда мы были на втором или третьем курсе филфака, и мы его страшно любили. Впервые придя в это монструозное здание около одноименного метро, мы только его и знали, засиживались здесь допоздна после лекций за конспектами. Уже потом, пересмотрев в сознательном возрасте картину «Москва слезам не верит», я поняла, что раньше ценилось в библиотеке совсем другое место.

– А я в научный зал Ленинской библиотеки пропуск достала, – говорит героиня Ирины Муравьевой, красуясь перед зеркалом.

– Зачем? – недоумевает строгая Катерина Веры Алентовой.

– Представляешь, какой там контингент: академики, доктора, философы! – объясняет недогадливой подруге бойкая Людмила. 

– Ну и что? Будешь смотреть, как они читают?

– Много ты понимаешь, там еще курилка есть! 

Студенты всегда составляли если не большинство, то значимую часть зала № 3. Фото агентства «Москва»

И дальше плывут кадры из Ленинки, увековеченный третий зал: по два читателя за каждым столом, и у всех целые стопищи книг. И тут в отличие от нынешних фильмов практически нельзя усомниться в подстроенной картинке. Когда в библиотеке к какой-нибудь юбилейной дате достают из архивов фотографии, все так и выглядит: читальные залы битком, все сидят буквально плечом к плечу. Правда, кто-то в кадре – как и сегодня –  спит, положив голову на руки. 

Научный зал существовал тогда не для широкой публики, это сейчас в него не нужно особого пропуска. Но Меньшов заснял третий – самый красивый – и сменил локацию для курилки; уж не знаю, где она тогда была на самом деле, но я ее застала, как говорится, на излете, незадолго до всех запретительных законов, в самом низу, между туалетом и буфетом, где  всегда плотной стеной стоял дым. Чем дышали сами курильщики в маленькой комнатушке, представить было невозможно. Я тогда  даже пару раз пожалела, что не курю и потому не могу, как Муравьева, с легкостью подсесть к философам, чтобы потом рассказывать: «Все-таки несерьезный народ эти мужики, посмотришь – вроде солидный человек, кандидат наук каких-то, я ему черт-те что плету, такую лапшу на уши вешаю, а он ничего,  слушает, головой кивает, поддакивает»…

Пока шла реставрация третьего зала, я обитала двумя этажами выше. В зале, где тоже был вождь – только на портрете, изображенный за работой в кабинете. Здесь было тесновато, но местечко было уникальное. Я всегда старалась сесть у окна, откуда открывался вид на мою «маленькую Венецию». Так я называла этот пейзаж: шпиль особняка на Знаменке, купола храма Христа Спасителя, колонны дома Пашкова. А если все это еще на фоне летнего заката!

Незаметно для меня в Ленинке прошли мои студенческие годы. Когда я только пришла в университет – а наше здание на Пироговке известно первыми Высшими женскими курсами, то в местной библиотеке мне тоже очень нравилось. Там стоял «многоуважаемый шкаф» конца XIX века и старинные венские стулья. Но вскоре я и сама не заметила, как переселилась в просторную Ленинку. Дома писать и читать было решительно невозможно, и все работы – сначала студенческие, затем постстуденческие я писала здесь. И меня это страшно выручало. Мало в Москве таких мест. 

Здесь можно найти любую книжку, сюда я контрабандой проносила из буфета походную кружку с чаем, здесь меня никто не трогал, и я распоряжалась собой сама в благословенной тишине и сосредоточении (его все больше не хватает сегодня). Публичная библиотека – возможно, одно из самых нужных общественных изобретений двухвековой давности. Поэтому я могу ответить на вопрос, вытеснят ли гаджеты печатные книги? Я хочу верить, что нет. 

Часто библиотеки ассоциируются с мертвой тишиной и тучей отягчающих правил, которые многим действуют на нервы. Помню, моя однокурсница подобные места не переносила на дух. И я ее поняла, когда однажды решила опробовать Библиотеку искусств на Дмитровке. Сначала меня попросили показать диплом о высшем образовании (минимум), за первые полчаса успели сделать выговор: ни в коем случае нельзя доставать бутылку с водой. Шаг вправо, шаг влево… Больше я туда не пошла.

…Кажется, что время в этом книжном гиганте, замке сталинского ампира, остановилось. Сюда приходят еле передвигающие ноги старички и ведут свою неведомую жизнь, вступают в политические дебаты в столовой (где, кстати, до сих пор пекут вкуснейшие булочки), за ними – осколками уходящей эпохи я все эти годы пристально наблюдала, их почти не осталось – вымерли как мамонты. До сих пор даже при электронном каталоге по стенам в тонюсеньких трубках-желобах бегут капсулы с бланком заказа, запущенные вручную. В одну из библионочей я пришла на экскурсию по недрам книгохранилища и впервые увидела бесчисленные шкафы, клетки лифтов, представила, как были созданы секретные отделы запрещенных книг в 20-х, как строились кулуары в 30–50-х… Вокруг здания свой давно устоявшийся пейзаж: памятник Достоевскому, его таксисты называют «мужик с геморроем» за то, что он как бы болезненно соскальзывает с постамента. Если завернуть за угол, возле вытяжки метрополитена можно увидеть целый табор бомжей, они всегда здесь зимуют. А дальше, на подходе к «Боровицкой», в теплое время года – книжный развал безумных библиофилов. Такая знакомая и приятная глазу картинка.