Здесь полно маленьких симпатичных старичков!

Эйфелева башня – предмет вожделения туристов всех мастей.

В Париж я влюбилась с первого взгляда. Звучит банально, но, впервые очутившись в этом городе, поняла – я дома. Это мое третье путешествие в самый романтический город на земле. В нем я рассказала о людях, музеях и природе – обо всем, что удивило и запомнилось на свидании с городом.

День первый

Аэропорт Орли. Очередь к паспортному контролю огромна. «С французскими паспортами направо», – сотрудница аэропорта направляет своих зазевавшихся граждан. Много женщин в арабских одеждах, золотые пальцы и запястья, блестящие переливы тканей. Пожилая женщина в белом. На среднем пальце красивый фиолетовый перстень. Кто ей его подарил и по какому поводу? Может, это подарок молодого возлюбленного. Пробую представить ее в молодости. Должно быть, очень красивая. В очереди много детей. Девочка примерно двух лет ест чипсы и угощает других. Убегает от мамы в соседние витки очереди, огороженные лентой. «Силь ву пле, плиз!» – кричит мама, увешенная сумками, и показывает на ребенка. Очередь ловит ее дочь и по цепочке возвращает на место. «Regarde une bebe tres sympa» («Смотри, какой милый малютка». – фр.) – говорит дедушка внучке, показывая на продолжающую убегать девочку. Внучка поворачивает голову и роняет на пол соску. Мама, идущая рядом, вытирает соску о рукав и засовывает ребенку в рот. Очередь делает виток, и рядом со мной оказывается человек в коричневом бедуинском плаще и зеленой шапочке. Прошел уже почти час. Очередь плачет разными детскими голосами со всех сторон. Как же медленно они работают. Наконец контроль пройден, и можно ехать в город. Отличная штука этот Орливал  (Orlyval) – скоростной поезд вроде нашего аэроэкспресса. Рельсы напоминают виражи огромного аттракциона, но без крутых обрывов и петель.

Я все-таки люблю: бомжи, голуби, мусор на тротуарах, спешащую сквозь запахи толпу... В этом городе я готова любить даже широкие ровные улицы и серые дома, кажущиеся мне одинаковыми. И что продавцы, бог мой, как они любят общаться. Но даже я начинаю разговаривать, когда огромный мужчина в белом фартуке нагибается, чтобы поймать мой взгляд сквозь стекло прилавка, и лукаво улыбулыбается: «Бонсуар, мадам!» («Здравствуйте, мадам!»). Со всех сторон летят понятные слова, я ловлю их, словно маленьких бабочек, чьи названия знаю. Как здесь много негров и арабов, все же они другие, и это нормально – различать своего и чужого. Во всяком случае, среди незнакомцев. Своим может стать любой, но для этого человека нужно узнать… Об этом я подумаю завтра, а сегодня – ныряю в любимый город, плыву по тротуарам вместе с людьми, и мне не хочется уходить с этих улиц.

День второй

Как же здесь грязно, особенно в местах обитания мигрантов. Я отвыкла от такого на московских улицах. Впрочем, грязь вместе с «гостями» французской столицы пропадает там, где начинаются дорогие районы и камеры.

У Собора Парижской Богоматери. В пасмурный день Сена кажется почти черной. Фото автора

Старичок, похожий на Бельмондо, делает мне комплимент, которого я не понимаю, но настроение становится лучше. На улицах меня спрашивают, как пройти туда-то, где находится то-то, принимая за француженку. Некоторые иностранцы так и остаются в неведении насчет моей национальности. Какие-то итальянцы спросили про здание Оперы Гарнье: «Вот ис зис, это большой отель?» – «Это опера насьональ!» – обиделась я. Смущенные моим напором, туристы даже извинились. «Ничего, все в порядке», – заверила их я.

Наконец попадаю в Музей Родена и понимаю, насколько правильным было попасть сюда именно сейчас. Теперь, когда я вижу его создания вживую, понимаю, почему он – великий скульптор. Глаза, выражения лиц. Линии рук, бегущие вены, ногти – все живое. Но и любовь творит с творчеством чудеса. Вот он, «клоделевский» период. Ее работы тоже здесь. Долго не могу отойти от бюста Родена Камиллы Клодель. Невозможно жаль ее.

Во дворе аллея деревьев походит на лес, под ногами каштаны и листья, где скульптуры – словно застывшие жители. Длинные ветвистые тени в шуршащих листьях. Лиловые осенние цветы, растущие рядом с пузырящимися корнями. Фонтан с зеленой водой. Из этого дворика я вижу вдалеке Эйфелеву башню и не узнаю ее.

В сувенирном магазине покупаю письма Камиллы Клодель: «Cher maоtre» (дорогой мэтр. – фр.) «Cher maоtre», – так начинается каждое письмо. Пока еще счастливые письма. Что мы знаем о нашей судьбе?

День третий

Булочная. Опять! Я опять забыла, что в европах продавцы берут еду руками! А если вдруг они в перчатках, то все берут этими перчатками – деньги, хлеб, пирожные... Интересно, моют ли они руки перед едой.

Иду дальше, дохожу до канала Сен-Мартен. С каменного покатого берега, исписанного граффити, дети скатываются, как с ледяной горы.

На другой стороне улицы группа мальчишек играет в футбол, мяч вылетает на проезжую часть, его легко пинает притормозившая машина. Чернокожий мальчик выскакивает на дорогу, закидывает мяч обратно и несется сам, мимо машин. Вдоль канала на лавочках сидят пары, проходят гуляющие с собаками. Вода зеленая, как и в Сене. Дохожу до плотины. Начинается дождь.

Много беженцев. Целые семьи, вечерами остающиеся спать на улице. Ужинают, сидя на матрасе и укрывшись одеялом.

Вечером – к Эйфелевой башне. Здесь снуют туристы всех мастей, ветер ледяной, руки мерзнут. Здесь всегда ветрено. И невероятно красиво.

После, окончательно заледенев, сажусь в метро. Почему вагоны одинаково плотно заполнены и в одиннадцать утра и в десять вечера? Не может же быть постоянный час пик. И когда он здесь – час пик? Поезда ходят редко, по сравнению с Москвой где-то в два-три раза, а город растет, похоже, что поездов не хватает. Вагоны тесные, до верхнего поручня людям моего роста не дотянуться никак. О чем думал проектировщик – что невысоких людей не существует? А здесь полно маленьких симпатичных старичков! Зато в вагоне есть стоп кран, за фальшстоп 750 евро. И вот еще ужас парижского метро. На многих лестницах нет пандусов для колясок. А иногда, поднимаясь, приходится по четыре здоровых пролета вышагивать. Ну нет эскалатора, ладно, но ползунки-то можно сделать. Или, дети и инвалиды, сидите дома, ходите пешком, ездите на такси?

Выхожу в город. Ночь.

День четвертый

Остров Гранд-Жатт. Ухоженный, чистый. В Интернете прочитала, что на нем живут богатые люди. У реки много гуляющих с собаками, несколько групп школьников и совсем малышей – им что-то рассказывает человек в костюме волшебника. Отличная идея для детских познавательных уроков! Есть огороженная небольшая пасека. Я приехала сюда найти ракурс картины Сера «Воскресный день на острове Гранд-Жатт». Найти несложно, есть информационный плакат и план-схема с указанием имен и точек написания его работы и картин других художников: Моне, Сислей, Ван Гог...

Также есть схемы – указатели птиц и рыб, судя по последнему, в Сене немало рыбы (названия рыб по-французски, но карася, щуку и сома можно узнать по картинке). Кругом дорожки, цветы, кустарники. Много лебедей. У Нового моста тоже видела этих птиц. «Любовники с Нового моста», «Камилла Клодель», «Жизнь в розовом цвете»… Фильмы, книги, люди, зовущие меня сюда, картины, оживающие на этих улицах, воспоминания, переплетенные с попытками увидеть будущее… Женщина бросает в воду половину багета, и лебеди начинают шумно его делить.

После острова иду к Эйфелевой башне, хочу сделать несколько фотографий днем. Фотографирую ее с моста, потом спускаюсь на набережную. Там застаю свадебную фотосессию. На серых камнях возле воды – лепестки роз. Делаю несколько кадров рядом. Пасмурно, и Сена кажется темно-синей, почти черной.

Говорят, «ослепленные любовью». Но любовь не ослепляет, нет, наоборот, она позволяет видеть этот мир как никогда раньше. Видеть сердцем. Париж подхватил меня, я словно отделилась от своей жизни и памяти. Мне кажется, когда-то я жила здесь и была счастлива. Быть может, вместе с тобой.