Феномен Арбата

Когда-то Арбат действительно нельзя было пройти до конца...

В 1997 году я училась в начальной школе. То ли на волне юбилейного года, то ли в действительной любви к Москве Лужков тогда внедрил предмет «Москвоведение». Помню, как мы заучивали кремлевские башни, кольца, бульвары. Ничто тогда не предвещало, что спустя 20 лет и я буду с энтузиазмом рассказывать об этом детям – предмет почил в бозе, и теперь знакомство с историей города (и мировой культурой, которую тоже изъяли из общепредметного списка) всецело ложится на родителей и экскурсоводов. Но ближе к делу.

Учительница спрашивает: «Дети! Какая главная улица в Москве?» Что такое «главная», она не пояснила. В воздух взметнулись маленькие ручки. Маша сказала: «Арбат». Миша сказал: «Арбат». Я сказала: «Арбат». Все хором говорили это слово, как заколдованные. Но учительница молчала нам в ответ, продолжая теперь уже спрашивать по очереди весь класс. Это было похоже на какой-то психологический расстрел. У нас у каждого был всего один патрон с именем Арбат, и он уходил вхолостую, а мы падали, пораженные какой-то страшной неправдой. И вот тогда встал Гриша и сказал слово, которое раздалось, как гром. Он сказал: «Тверская». Наступила тишина. Слышно было, как жужжат лампы и как за окном падают снежинки. «Правильно! – сказала учительница, – молодец, Гриша».

Даже у стены Цоя городских жителей сменили китайские туристы. Фото РИА Новости

Это был удар в спину. Мы все очень расстроились, что Арбат вдруг перестал быть для нас главной улицей. То, что Гриша предал нашу любимую улицу, нас тоже опечалило. Но потом как-то привыкли жить и с осознанием Тверской. Но Арбат был в сердце. И сейчас мне хочется спросить ту учительницу: а права ли она была?

В детстве прогулка по Арбату воспринималась как путешествие в сказку. Я застала его в 90-е с полигоном для творчества, перформансами, как бы сказали сейчас. Художники, фокусники, брейк-дансеры, музыканты – это был настоящий цирк под открытым небом, с размаху завоевавший впечатлительного ребенка. Тут была выставка кошек, где посетителей встречали вальяжные белые персы, тут фокусы показывал смешной дяденька в шляпе, а вот тут играла девочка-скрипачка – она теперь выросла во взрослую тетю, так же как я. «Никогда до конца не пройти тебя», – в детстве я не верила Булату Окуджаве и ходила по Арбату намеренно, иногда даже по два раза, доказывая, что это возможно физически. Ребенок все воспринимает буквально.

Потом Арбат неожиданно стал символом взрослости. Мы пробовали «аскать» – так это называлось, от английского ask – «спрашивать», «просить». Я пела, кто-то бегал со шляпой и собирал деньги. Тогда еще никто не подключал «усилки» и микрофоны, не ставил барабанные установки – горланили как могли. Однажды какая-то женщина из Питера попросила гитару, села на чехол, проорала что-то, не взяв ни одного аккорда, и положила нам сразу 500 рублей со словами: «Я вошла в ваше положение». Тогда это были гигантские деньги. Мелочь сгребалась в кепочку и отдавалась в «Макдоналдсе» мальчику-стажеру. Он несколько раз краснел и белел, пока пересчитывал звякающие рубли и копейки, и в финале выдавал: «Спасибо, что без сдачи».

Ну и конечно, была стена Цоя, дешевый портвейн, ночные гуляния по дворам, юношеский максимализм и прочие мракобесия: стоило завернуть в один из переулков, и там ждала «стекляшка» со всеми необходимыми напитками, рядом мигал небоскребистый, зубастый Новый «Арбат», но у нас была своя жизнь. Мы действительно тогда, можно сказать, жили на Арбате.

Потом было проваленное поступление в Щуку, и Арбат остался редким местом для посещения в студенчестве – все тусовки перебрались в квартиры, на шумные «вписки». Нас часто ждали не на самом Арбате, а около: на спектаклях в ГИТИСе, на лекциях в Литературном, на ночных показах в «Художественном», после которых не спеша сквозь Арбат шли к Смоленской еще в тишине и покое солнечных лучей или в полуночных снежинках.

И долгое время Арбат был в тренде. И даже породил по всей стране своих «клонов». В каждом городе есть свой «Арбат» – это небольшая пешеходная улочка в центре, непременно с сувенирами, кучей самой разной еды, поющими музыкантами, неформалами и входящая в must have путеводителей. Хотя даже по фото трудно отличить московский Арбат от саратовского проспекта Кирова, или нижегородской Покровки, улицы Ленина в Орле, или улицы Баумана в Казани. По ощущениям тоже похоже – вроде ничего особенного, обычная улочка в центре, которую выбрали на кастинге из числа многих и сделали пешеходной. Чаще всего более интересные, аутентичные места находятся где-то не на самой улице, а около. Подобный Арбат – это своеобразный паспорт туристического города. Нет у тебя паспорта – не поедет к тебе турист.

Но многие понимают, что улицы эти откопированы: та же брусчатка, меланхоличное завывание «Ойо» под гитару и туристы, туристы. Создав себе подобных, Арбат как будто стал никому не нужен. Но сам Арбат при этом никуда не делся, кажется, теперь он превратился в чулан забытых явлений. Весь обвешанный лубочными сувенирами, истыканный ростовыми куклами, молящий и просящий флаерами «Приглашаем, приглашаем!..», он теперь заклеймен. Его называют пошлым, попсовым, неинтересным. Молодежь ушла на хипстерские заводы, музыканты – на ставший пешеходным Кузнецкий Мост. Москвичи Арбат теперь пробегают в спешке, и только китайцы с путеводителями фотографируются у Пушкина с Натали, у Булата Окуджавы, у Золотой Турандот. Впрочем, китайцы теперь везде, так что это не показатель.

И винить его в этом невозможно. Наоборот, его даже как-то жаль, как старого друга, с которым разошлись по интересам. И он сам как будто устал от себя такого, туристического, переполненного, словно взывает вернуть к себе трамваи, убрать туристов и воскресить Окуджаву. И не понимает – как из любимого москвичами места вдруг превратился в попсу? Не мы ли сами его таким сделали, улицу с многовековой историей, не раз воспетую стихами и прозой?

И теперь, пробегая иногда по Арбату, чаще в театр, я не обращаю особенного внимания на то, где я: пешеходные зоны в городе умножились, многие из них выглядит значительно свежее и интереснее. Ах, Арбат, мой Арбат, бывшая главная улица, неправильный, но такой страстный ответ в исчезнувшем школьном предмете, что же у нас с тобой теперь случилось? И только вот так, пробегая, кинешь иногда сторублевку какому-нибудь одинокому музыканту и подумаешь про себя: «Я тоже была в вашем положении».