В поисках Зарядья

До пустыря здесь стояло лишенное архитектурной привлекательности здание гостиницы «Россия». Фото РИА Новости

«Первые недели в Москве ютилась, где попадется, затем получила комнату в коммунальной квартире, в Зарядьи». Семь  лет назад это предложение, вычитанное в «Гадюке» Алексея  Толстого, изменило мою жизнь. Сначала был ступор: как так, я москвичка, и не знаю о существовании некоего Зарядья? А потом случилось невероятное открытие: оказывается, прямо у стен Кремля когда-то существовала именно та Москва, которую я ищу. Непричесанная, обшарпанная до невозможности, со своим московским духом, двориками, стенами, узкими крошечными переулками. Зарядье защемило мне сердце навсегда и стало моей странной зависимостью. Я приставала к друзьям и знакомым с вопросом: что вы знаете о Зарядье? Даже коренные москвичи уныло и равнодушно (к моему ужасу) пожимали плечами. До недавних времен единственным выжившим топонимом было название троллейбусной остановки «Зарядье», я цеплялась за него как за спасительную соломинку, непрочную связь с прошлым.

Пустырь на месте гостиницы «Россия» ощущался вскрытой раной на теле Москвы. Самый «натурный» московский район, вечно подтапливаемый Москвой-рекой, с домами, обвешанными галдарейками (когда 

Новый парк пользуется большой популярностью у москвичей и гостей столицы. Фото агентства «Москва»

вместо внутреннего подъезда внешняя лестница в квартиры), с бельевыми веревками, небрежно брошенными на Китайгородскую стену, погиб в советские времена. Сталину были неугодны трущобы возле Кремля и, согласно новому плану развития Москвы 1935 года, кварталы Зарядья были снесены, пока еще частично. Низенькие домики не смогли бороться против махины Дома наркомата тяжелой промышленности, но строительство последнего прервала начавшаяся война. После войны проект высотки, восьмой сестры наших «сталинок», также не смогли реализовать: историки запротестовали, гэбисты испугались, а Сталин умер.

И вот в 1967-м, аккурат к 50-летию Октябрьской революции, с остатками Зарядья решили расправиться жестоко и до конца. Также жестоко поступили и с панорамой города: лишенная архитектурной привлекательности, на Кремль глядела унылая серая коробочка гостиницы «Россия». Глядела целых 40 лет, принимая миллионы туристов, попав в Книгу рекордов Гиннесса и в фильм «Мимино». И вот в 2006-м над гостиницей возвысились строительные краны. «Россия» растаяла, породив много шуток на этот счет. В народе заволновались: Лужков собирается строить элитные дома возле Красной площади. А потом, как водится, «я что-то нажал, и все исчезло». Что с тобой не так, это место? Почему мы никак не решим, что тебе действительно нужно?

Зарядье сделало меня экскурсоводом. Подтколкнуло к созданию авторских маршрутов. Но где бы я ни водила туристов – по бульварам, по Ивановской горке – всегда в рассказе всплывало Зарядье. После утверждения концепции парка «Зарядье» я пошла дальше: на Варварке разворачивала проектные материалы, выпрошенные у «Мосгорпарка», и рассказывала как древнерусскую былину: «И сказал Владимир Владимирович Сергею Семеновичу, давайте устроим парк, и позвал Сергей Семенович двух добрых молодцев – Марата Хуснуллина, зама по градостроительной политике, и Сергея Кузнецова, главного архитектора Москвы, и создали они конкурс международный, и победило в конкурсе интернациональное дизайнерское бюро». И в самом деле лучше на этом месте на данный момент ничего нельзя придумать, кроме общественного пространства.

Парком я просто бредила. Стоит ли говорить, что я понеслась туда в первый же день свободного доступа. И ничего не поняла. Это как распаковать долгожданный подарок и зависнуть. Я ничему не удивилась, вроде бы все должно быть так. Я знала, что наконец увижу церкви и палаты Варварки во всей красе, что будут разные климатические зоны, амфитеатр сбоку у не достроенной еще филармонии, открывающий невозможно красивый вид на Москву. Отовсюду невероятная красота, щелкают тысячи камер.

Но какое-то странное чувство. Наверное, так бывает, когда исполняется мечта и чувствуешь утрату: а о чем мечтать теперь? К тому же раньше Зарядье было моим личным пространством, я была в него «посвящена», а теперь сюда могут прийти все. И для них это не паломничество в место былой Москвы, а еще одно место для «потусить». И заодно пощупать 14 млрд руб.

Да и кто пришел? «Там какая-то разваленная стена, ничего интересного», – говорит девочка маме, выбегая из Подземного музея с остатками Китайгородской стены и деревянной мостовой улицы Великой. «Прыгайте вниз!» – приказывает шутник одной из бабушек на Парящем мосту. «Ты что, больной?» – культурно отзывается бабушка. Дети посыпают друг друга только что нарванной травой. Мальчик откручивает ветку рябины. Его мама спокойно наблюдает за этой картиной, поедая патриотическое мороженое со вкусом «дальневосточного вулкана», «московского неба», «южных ночей». Мороженому зачет, маме – нет. Зарядье пока похоже на  слишком дорогую игрушку в руках не очень аккуратного ребенка.

И еще другое: чувство, что создается история. Наверное, похожее испытывали москвичи в момент создания ВДНХ, но то был парк тогда еще на окраине, а здесь – прямо у стен Кремля. Такое серьезное изменение города в самом его центре не может пройти мимо москвичей. Недовольные найдутся всегда, наверняка были и противники сталинских высоток и многих проектов, ставших символами Москвы. Это старческое брюзжание и фырканье – попытка «поискать блох» в парке, проектировщике, сегодняшней власти. Но у нас есть факт: парк уже возведен. Скоро появятся дети, для которых он будет существовать всегда.

Конечно, если бы у меня была возможность выбирать между парком и старым Зарядьем, мой ответ был бы очевиден. Но на медиаэкранах нового Зарядья такой опции нет: только полет над Москвой и Россией, «машина времени» и прочие высокотехнологичные аттракционы. Не парк убил Зарядье, а стройплощадка XX века. Но пусть лучше будет парк. В Москве с самого начала заложен ген постоянного изменения, ее нельзя законсервировать, и этот факт нужно принять как есть.

Выхожу на набережную. Там, в отличие от Зарядья, тихо и немноголюдно. Выдыхаю спокойно. Так же выдыхали, выбравшись из рабочего кривого и грязного района, столетье назад. «Жизнь здесь течет крутая и суровая, – писал Леонид Леонов. – В безвыходных каменных щелях дома в обрез набилось разного народу, всех видов и ремесел: копеечное бессловесное племя, мелкая муравьиная родня». Айгуль и Гульнара на открытом огне жарят стейки для всех желающих. Беру позорный драник с двумя «Н» на ценнике, непатриотическую колу и сажусь к реке. Вот для чего я здесь. Не ради парка и новых технологий, а для того, чтобы наконец попасть сюда, в некогда закрытое и такое любимое место. И грезится мне, как к речной пристани подходят торговые суда, коренастые ребята в подпоясанных грязных рубахах таскают тюки с добром на Мытный двор сквозь Проломные ворота. Пылающее солнце заходит над Москвой. Блестит вода, отражая Раушскую ГЭС.  И сквозь детские крики я слышу тишину прошлого: «Глухо и торжественно, как под водами большой реки. Только голубей семейственная воркотня, только повизгивающий плач шарманки, только вечерний благовест».