Графомания, оказывается, лечится

Питчинги – презентации кинопроекта с целью привлечения инвестора – пришли к нам с Запада. И быстро стали популярными. Фото с сайта www.ivafilm.com

В полдень звонит знакомая продюсер: «Хочешь пойти со мной вечером на встречу со сценаристами фильма... (фильм не называю, могу лишь сказать, что о бюджете его слагают легенды).  «Не знаю…» – ломаюсь я. Скажу пару слов об этой моей приятельнице. Она из настоящих, в том смысле, что за ее плечами в общей сложности девять художественных полнометражных картин. Ого, позавидуете вы, какое ценное знакомство. Остыньте, соблазнить ее чужими сценариями уже невозможно. С некоторых пор она воплощает только свои идеи. И я ее по-человечески понимаю. Процесс добывания денег на фильм подобен работе горняка середины XIX века. Так что платить «бездельнику сценаристу» после всех титанических усилий уже не хочется. Почему экономия на сценаристе? Потому что писать сценарии могут многие, надо всего лишь понять алгоритм, – здесь я цитирую уже ее.

«Вот ты любишь писать о женщинах, – учит она меня временами, – это неправильно. Героем должен быть мужчина. Любовь – сюжет второстепенный. Идем дальше, сколько твоей героине лет? Скоко, скоко?..  Да будь я твоим продюсером, мне даже актрису на эту роль не найти. Какая наша Мерил Стрип? Ты о чем? Запомни, нет их в нашей русской природе. Те, что по таланту могут, так им после очередной пластики, как Вию, веки поднимать надо, сами они у них уже не поднимаются. В общем, Наташа, не выеживайся. Пиши то, что народу надо». А что этому народу надо, я, по ее словам, не совсем понимаю. Самое время отправиться на встречу с гениями современной киноиндустрии. «Понимаешь, –  добивает она меня последним аргументом, – учиться сегодня надо только у молодых и рьяных. У них кровь кипит, мозг работает, ограничений, условностей и помрачения нет». В общем, спешим с ней к месту сбора.

Пришли. Оглядываемся. Я чувствую себя примерно как третье сословие в кругу инкруаяблей. Сравнение с французскими стилягами времен Директории приходит на ум сразу, как только я вижу эту стайку бойко одетых инженеров новой русской души. По мере наблюдения за ними это впечатление только усиливается. Инкруаябли гнали суковатой палкой прочь из кварталов презренных санкюлотов. Нынешние  с тем же напором гонят прочь презираемый ими киносовок. Но не будем о насущном. Итак, мы в зале. Небольшое помещение забито до отказа. Юноши с розовыми волосами и серьгой в ухе занимают места в первом ряду, анорексичные девушки с длинными волосами довольствуются лестницей между проходами (хороший тон, как вы понимаете, давно в прошлом). Выходу главных героев на авансцену сопутствует ролик, раскрывающий кредо кампании. Сюжет фильма таков: юноша сидит перед комиссией по отбору сценариев. Его просят рассказать, о чем он написал. Он начинает:  «Утро. Лучи солнца скользят по квартире, заглядывая во все укромные уголки ее. Затем самый стойкий из них подбирается по одеялу к голым пяткам спящего…» Члены жюри переглядываются и предлагают автору описать его собственное утро. «Мое утро, – рассказывает он, – луч скользит по стене, сползает вниз, щекочет голые пятки…» Члены жюри просят испытуемого опустить детали. «Утро, – упорствует автор, –  луч солнца бежит по ноге…» В финальной части ролика – несчастные лица мучеников из жюри и накрывающая эту муку цитата: «Это не лечится!» 

Ролик закончился, из-за кулис появляются люди в черном. Их четверо. Толпа жадно изучает эти лица, чьи удары по клавишам компьютера сразу превращаются в метры кино. Завораживает! Так и ждешь, что кто-то из сидящих рядом произнесет заветное «…Les  Incroyables!».

Лично мне эти четверо всем своим видом и стилем общения напомнили компанию кавээнщиков с Первого канала. Хорошие лица. Простые. После легкой разминки-представления они приступают к обзору присланных по почте заявок. Совсем забыла рассказать, что таковым было условие прихода сюда: присылаешь по электронке синопсис фильма –  приглашают на разбор полетов. Один из сценаристов начинает читку первой заявки:

–  «Муж перед приездом родственников убивает свою жену...» Автор здесь?.. Это комедия? 

Следуют смешки неподготовленных людей в зале: ребята, не забывайтесь. Здесь серьезная работа.

– Это не комедия. Это что-то близко к Хичкоку. Я планировал создать напряжение саспенса, чтобы каждую минуту герой понимал, что его сейчас спалят. На самом деле эта заявка так себе. У меня есть нечто более грандиозное. Смотрите, начинается все с того, что в Следственный комитет РФ поступает звонок. Это все идет в жанре мокьюментари. Потом – первые кадры сняты, и я уйду в плоскость, близкую к автоботу джаз…

– Понимаю вас хорошо. Здесь есть форма, но нет развития сюжета, –  один из сценаристов делает попытку придать разговору некую заданность, все-таки это еще и мастер-класс по сценарному мастерству. – О чем сценарий-то?

– Взяв за основу жанр мокьюментари, нужно потом оттолкнуться от основы «Ведьмы из Блэр. Курсовая с того света», чтобы создать новый жанр фильмов, – не сдается автор. – Смотрите, сейчас самое большое количество лайков в Интернете собирает гэг. Нужно, чтобы поведение персонажей и диалоги напоминали этих героев из YouTube.  Понимаете меня? Как вам это? Мне хочется узнать, что вы думаете о стилистике этого фильма и его прокатной судьбе. 

– Я не могу обсуждать прокатную судьбу фильма, сценария которого не видел.

– Сценарий есть. Мне хочется здесь обмануть зрителя. Он готовится смотреть документальный фильм про Следственный комитет и не готов к тому, что это все потом перерастет в черную комедию.

 – Я вас понял, – главный сценарист Школы пытается помочь юному коллеге выбраться из потока сознания. – Я хочу вернуть вас к той заявке, которую вы нам прислали. Меня больше всего заинтересовало, что этот ваш герой, муж… Он же, как я понимаю, любил свою жену, прожил с ней 10 лет и случайно (я полагаю) убил ее перед приездом родственников. Это великолепная черная комедия.

– Надо сделать так, чтобы он ей разнес башку, как у Тарантино, –   загорается инкруаябль. И опять зря! Мастера жанра, поняв всю тщетность попытки  вытянуть из автора его глубоко законспирированные мысли, спешат перейти к рассмотрению следующей заявки.

– Парень приходит из армии. И перед тем как он уйдет в большой спорт, его увлекают разные молодежные субкультуры… И он мечется, не понимает, куда ему лучше пойти: в граффити или в спорт. Спорт хорошо. Но субкультуры затягивают. 

Дальше, как вы понимаете, диалог повторяется. Автором следующей заявки оказывается парень, сидящий впереди меня. Я изучаю его затылок. 

– «Вдовец 60 лет, – зачитывают его сочинение со сцены, –  воспитывает сына-дауна. Он всю жизнь мечтал танцевать. И отправляется в Бельгию, чтобы научиться этому»… Классная история!.. У парня синдром Дауна, а он захотел танцевать.

– Это отец захотел танцевать, – поправляет чтеца молодой человек, голос которого мне кажется очень приятным (похоже, это первое исключение из инкруаяблей). – Я представлял себе это так: сына этого человека могут вылечить только в Бельгии, и они вместе отправляются туда. Там есть театр танца. И однажды, попав на представление этого театра, отец решается осуществить мечту своего детства и научиться танцевать… История про ваших и моих родителей. О поколении людей, которые в силу обстоятельств занимались не тем, чем хотели, и сегодня они оказались не у дел.

Хороший парень, с теплотой думаю я об авторе. 

– Это классная история, – старший коллега явно разочарован. – Но она уступает другой, более интересной теме. Есть проблема у ребенка, и мы знаем, насколько это тяжело – адаптировать его к нормальной жизни. Вся часть про взрослого – это второстепенный сюжет. Да, его можно развивать. Старшее поколение привыкло, что им нужно положить жизнь за другого человека, наплевав при этом на себя. А нужно просто самим жить интересно, тогда и дети будут расти нормальными. И вот еще что: мне коллеги подсказывают, где найти  актера на роль главного героя, которому около 60… Мы живем в России, делайте скидку на это. Так что возрастной герой – только второстепепенный персонаж.

– В любом случае твоя заявка имеет все шансы на воплощение, – подытожила работу автора четверка после легкой перепалки. – Работай дальше над сценарием. Мы с тобой!

– Наука уходит далеко вперед, – переходят они к сочинению девушки. – Появляется возможность фиксации ДНК человека после его смерти: его генетики, воспоминаний, манеры поведения. Семейные ценности – новый культ века, но закон при этом позволяет женщине иметь только одного ребенка. Лишних или случайно появившихся детей концентрируют в колонии в виде биомассы. Любая семья, у которой погиб ребенок, может взять биоматериал и вживить ему личность своего погибшего ребенка. Лишние дети мечтают попасть в семью, даже если их личность будет заменена… 

Мы прослушали 40 заявок из 180. Убийства, мафия, гномы, Салтычиха, супергерои, роботы, карлики, инопланетяне, детективы, спортсмены, следаки – все это пластами легло в моем неотягощенном сознании. Потом, заряженные новым знанием, брели с продюсером по Новому Арбату. «Мда-а, – прервала она молчание, – все-таки как полезно иногда подержать руку на пульсе времени!» «Кто бы спорил!» – и я проводила глазами тарелку с инопланетянами, быстро уплывающую за горизонт.