Под небом голубым

В фотопринтных масках и толстовках – по родовому поместью писателя.

Летом в усадьбе Льва Толстого газоны топчут до 48 экскурсионных групп в день, а в июне к ним присоединяются еще и театральные зрители. Уже второй год на родовой земле классика в Тульской области проводят фестиваль под названием, которое самые заботливые предлагают сменить на более, что ли, русское: продюсеры назвали его «Толстой Weekend», проходит он аккурат в выходные. Но, зная любовь Толстого к русскому языку (при том что говорил он и на нескольких иностранных),  посетители предложили переименовать фестиваль в субботник или воскресник Толстого. Что ж, вопросы и предложения организаторы внимательно читают, тем более что в будущем году, раз бренд уже закреплен, планируют расширить так называемый контент. В первый год искали Толстого в театрах по всей России, в этом кураторы фестиваля включили в программу спектакли по произведениям его современников – Тургенева, Бунина. 

Вот все говорят: надо ставить классику, хватит вашей чернухи. Или – давайте нам классику не замшелую, а современную. И что же? Оказывается, собрать спектакли по произведениям графа не так-то просто. Еще сложнее увидеть (в смысле признать), что сегодня за Толстого театры берутся поверхностно. Скорее всех интересует «байопик» – жизнь самого знаменитого Льва с многодетной семьей, вегетарианством, опрощением, «уходом из рая». Его литературного двойника Левина из «Анны Карениной» считают клоуном и недотепой – такую парадоксальную мысль высказал немецкий драматург Армин Петрас  на публичной встрече в Ясной Поляне. Кстати, любопытно было услышать, как сегодня понимают этот роман в Европе. Очень просто – как историю о том, что люди, которые зарабатывают деньги, еще способны любить.  Так же емко могут отозваться  и о близкой по звучанию «Леди Макбет» Лескова: это, по мнению европейцев, повесть о женщине, что возвращает обществу его же агрессию. Да… Но мы-то помним завещанное «непротивление злу насилием»!

«Война и мир» в условиях непогоды. Фото предоставлены организаторами фестиваля

Тульский зритель на удивление неприхотлив, изголодавшись по настоящему театру, на открытие приехал бодро (от Тулы до Ясной Поляны примерно 30 минут на машине), не испугавшись проливного дождя. Из походных средств выдавали полиэтиленовые плащи, ловко запакованные в симпатичные шарики с фирменным лейблом, самым счастливым доставался плед; зонтики скрепя сердце пришлось убрать –  нетерпеливые зрители позади строго напоминали, что им ничего не видно. К началу оперы «Война и мир», которую, урезав до трех часов вместо пяти в исходном варианте, привез в концертном исполнении Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко из Москвы, – дождь стал утихать, но температура резко упала. Так что, выходя на сцену и сбрасывая меховые накидки (в салоне-то «тепло»!), солисты выдыхали пар. Тут даже подмерзшие, как французы зимой 1812-го, зрители начинали ежиться. Особенно комично в предлагаемых обстоятельствах  выглядела сцена бала, где дамы обмахивались веерами. На заднем плане оркестранты грели окоченевшие руки у электрических ламп. Может быть, силу искусства можно прочувствовать, только променяв бархатное кресло на мокрую скамейку?

Не шелохнувшись и синея, трибуна просидела до победного во всех смыслах конца. А у кого-то еще остались силы на дискуссии. Пока одна часть публики благодарно аплодировала, другая возмущалась ярым патриотизмом Прокофьевской оперы. Вот времена-то какие…

Но музыка, разлившаяся по усадьбе, – сама органика. Рассказывают, у деда Льва Толстого, человека екатерининской эпохи, каждое утро начиналось с музыки. Он держал свой крепостной оркестрик. Была отдельная лужайка с пюпитрами, мимо которой он прогуливался. И поутру, когда мальчик-слуга бежал с криком «Проснулся!», музыканты спешно начинали играть. А у Льва Николаевича потом поваром служил бывший флейтист. 

В последующие дни небо чуть развиднелось, но, признаться честно, сидеть на природе перед обычной сценой совсем не хотелось. Природа требовала от искусства подчинения. Поэтому удача фестиваля под открытым небом (раз крышу так и не повесили!) – спектакли в жанре сторителлинга. Этот жанр (в русской традиции его можно сравнить со сказительством) пришел из маркетингового приема, когда  информация передается посредством рассказывания историй. Актеры между собой еще называют его «кино для бедных» или «самогон» – то есть сам придумал, сам гоню. Его можно спутать со стендапом: выходит один человек и весело, расшевеливая аудиторию, пересказывает известный сюжет по-своему. 

Сейчас поясню. Есть такой матерный анекдот о том, как зэк на фене пересказывает «Слово о полку Игореве». Вот сторителлинг примерно так и происходит. Нет-нет, не в том смысле, что высокое рассказывается сниженной лексикой (хотя и такое бывает), а в том, что текст актер-рассказчик пропускает через себя, как если бы он пересказывал события своему другу. 

Вот, например, как объяснить сегодня, что такое средневековая дружина князя в Великом Новгороде? «Друганы, дружбаны, дружинники», – по-пацански объясняет актер Илья Барабанов, и ты понимаешь, что из нашего времени узнаваемый аналог – это чья-то банда (авторитета?). Суть совпадает –  ракурс изменен. В историческом тексте, как в калейдоскопе, могут отражаться эпохи, фильмы, книги, ходячие цитаты. Получается такой аттракцион смысловой «объяснялки». К тому же для сторителлинга ничего не нужно, кроме актера, его личного обаяния, импровизации и воображения зрителя-слушателя. По сторителлингу досталось и детям (толстовские сказки от мастерской московского Центра им. Мейерхольда), и взрослым (легенды о русском средневековье  Мастерской Дмитрия Брусникина). 

Толстому – сочинителю рассказов, историй из жизни для детей, – думаю, точно бы понравилось. Он вообще с ними не занимался методически; когда увлекся идеей школы и крестьянские дети приходили к нему, мог построить урок на изучении всего того, что можно было увидеть вокруг, – росы, птиц, деревьев, чего угодно. 

Иммерсивный театр – еще один модный жанр, который опробовали на фестивале в этом году. Театр в живых декорациях, где зритель не сидит на стуле, а активно передвигается, следуя сюжету. Формат как раз для безграничных усадебных угодий. «Зеленая палочка» квест назвали (авторы – LIQUID theatre). Брат Толстого Николенька придумал в детстве играть в зеленую палочку, а Лева возьми и заболей этой идеей на всю жизнь. Даже философский трактат о ней написал. О рецепте недостижимого общечеловеческого счастья, которое на этой палочке затерянной написано; о ней говорили на его похоронах (быть может, и тот край оврага, где он покоится, – до сих пор ее тайное хранилище). Но это было потом, а когда они маленькими играли, нужно было пройти по щели в половицах и не упасть, стоять в углу не думать о белом медведе и целый год не видеть зайца. 

Надев на зрителей  маски с фотопринтом портрета писателя и толстовки, подпоясанные бечевой (Толстых вышло штук по 15 – приземистых и высоких, худых и полных, в очках и без; окладистая борода на масках мешала всем), повели тропой сквозь сад и поле. Мы «забрели» в школу, где, усадив нас за парты, школьный учитель (по сюжету, тот строгий немец, что всегда ругал Леву на уроках) задал домашнее задание – ответить на три вопроса: кто есть я? что есть мир? и (это уже попахивало Чернышевским) что мне делать? 

Потом хохочущая стайка гимназистов завела нас к накрытому в чистом поле столу. Свежеиспеченный хлеб, яблоки, чистая вода. Пока дружно жевали горбушки, гимназисты носились, как дети на обеде скучных взрослых, и вдруг – выстрел. Пиротехнический фокус заставляет всех застыть. Один из гимназистов падает в траву, и пока из динамиков льется запечатленный век назад на фонографе голос писателя, актер лежит, словно Андрей Болконский под небом Аустерлица. Мы, сбившись в тесную кучку, слушаем простые заповеди Толстого. Голос разносится над полем.