Чем занялся Фирс, когда Гаев уехал

Игорь Ясулович сыграл слугу так, словно Фирс – это король Лир на пенсии. Кадр из фильма «Сад». 2008

Есть бородатый анекдот. Старый еврей прожил свою жизнь праведником, но под конец ему стало обидно. Он следовал всем заветам, но не обрел ничего. А всякие другие, которые и субботу нарушали, и ели некошерное, и упоминали имя Бога всуе, они процветают и живут припеваючи. И стал он просить Бога: почему ты не даешь мне хотя бы на старости лет порадоваться жизни, почему нет ни достатка, ни радостей жизненных? Я ведь прошу немного, сотню тысяч долларов… И так он просил и просил. Наконец Богу это надоело, и он, ворвавшись к этому еврею во время молитвы, закричал на него: «Слушай, дай мне шанс! Купи лотерейный билет!»

Сегодня шел вдоль нашего дома. Трое беседуют: на скамейке сидит пожилой, нестарый еще мужчина, стоит сильно пожилая женщина на костылях и рядом просто пожилая дама. Они горячо обсуждали состояние какой-то женщины. Говорят двое помоложе, старая на костылях слушает.

Мужчина: «Говорят: пусть приходит. А как она придет на ходунках?»

Женщина: «Она всю жизнь на это государство работала, и вот теперь никому не нужна».

Мужчина: «Пришла старость, и никому ты не нужен».

Женщина: «Никому вообще до нас дела нет…»

И я вспомнил постоянную тему русской литературы XIX века: судьбу старого дворового, который уже не может быть «исправным слугой» своим господам. Не старого крестьянина, у которого и в старости есть своя изба, семья и дети, а именно дворового – у такого редко когда была семья. Он всю жизнь проводил в городской усадьбе или поместье. Поэтому некому было его поддержать в старости хотя бы куском хлеба. У «хороших» господ такие старики доживали век в людской. Если были накопления и оставались деньги, то они искали и обычно находили, где им притулиться. Но бывало, что деваться было совсем некуда.

Всегда, когда читал старые романы, было жалко этих стариков, которые зависят от своих господ, от их доброй воли, которые за жизнь ничего не накопили и на старости живут в доме «прихлебателями» в страхе быть выгнанными при смене хозяев усадьбы. А «хорошие» господа иногда рассуждали о таких стариках так же, как о старых лошадях, собаках, которые им почему-то дороги: пусть уж доживают свой век на конюшне, хорошо ведь поработали.

Наш современный дискурс о пенсионерах и отношении к ним государства поразительно похож на то, как высказывались, жаловались старые дворовые на бар, которые их либо выгоняли, либо попрекали съеденным куском хлеба. Только вместо барина наши пенсионеры поминают государство. Но рассуждают все в тех же понятиях: «служить», «ему, им», то есть государству и начальству, «не нужны мы теперь». Сами говорят о себе, как будто речь идет о вещи, о старом инструменте.

Так люди понимали себя после столетий рабства, но ведь так они (мы) и до сих пор понимают (понимаем) себя и свои отношения с «государством-господином». Разве что уже нет встречавшейся в прошлом самозабвенной любви к господам, этого, вызывающего слезы восклицания дворового у Ростовых: «барышня, позвольте в плечико поцеловать».

Чеховский старик Фирс заботился о сравнительно не старом Гаеве, как о ребенке, и был забыт своими господами в пустой запертой усадьбе.

И хоть наши сограждане, даже и пенсионеры, сегодня возмущаются государством, но понимание отношений остается прежним. Весь дискурс, даже вполне молодых людей, построен на понятиях из эпохи крепостничества: сегодняшние «господа забывают» о «своих людях».

«С 18 лет здесь стою. Хоть бы кто возразил!». Фото PhotoXPress.ru

Вот другой пример. На популярной московской радиостанции приглашенный гость, директор одного из московских книжных магазинов, произносит пламенную речь в защиту книги и культуры, примерно в таких выражениях (далее недословное цитирование): государство должно наконец понять, что необходимо поддерживать книжную культуру, книгу. Что необходимо поддерживать не только библиотеки, но и книжные магазины, а не тратить все деньги на вооружение…

Это высказывание выдает в авторе сторонника либеральных взглядов, чего не скажешь о цитировавшихся выше стариках. Но либерал, а точнее, наш, российский либерал, оказывается родным братом или сестрой нашим российским консерваторам, для которых государство – опора и надежда. Устройство мышления у них одинаково. Разница только в степени критичности по отношению к государству, но понимание его важности и роли одинаково. Как и непонимание ценности отдельной личности: тут, я считаю, либералы и консерваторы тоже вместе.

Недавно случилось мне побеседовать с одним выдающимся режиссером-мультипликатором. Режиссер утверждал, что «рыночники» от культуры – это на самом деле самые бесчестные прохиндеи, которые требуют от Минкульта господдержки на свои проекты больше всех остальных. А я вспомнил, с каким восторгом мы все, именно все, вся страна в конце 80-х годов восхищались идеей рынка, свободного предпринимательства. Тут были едины все: от инженера до министра. Все понимали, что свободное предпринимательство – единственное, что может спасти, и обязательно спасет страну. Мы все жаждали свободного предпринимательства и рынка во всех сферах жизни. Мы все были против полумер, «эксперимента в отдельно взятой отрасли». Даешь рынок! И все тут.

Рынок дали. И как же мы вначале радовались и трепетали, хотели, чтобы приватизацию провели, как предлагали самые правые либералы, чтобы на выборах, не дай бог, не победили коммунисты.

А спустя 10 лет, не без помощи дефолта 1998 года, огромное число людей вдруг устало от тех реформ, которые произошли в стране, и тех изменений, которые эти реформы принесли. И мы говорили уже: бардак, свободное, но похабное ТВ, засилье рекламы, лживой и подлой, наркота в школах и университетах, невыплата зарплаты олигархами, бандитизм, чудовищно выросшие цены и обесценивание жизни.

Теперь многие вспоминают эти годы с ужасом. Я – нет, потому что мне были важны и меня восхищали не столько экономические, сколько политические изменения. И я настолько был этими изменениями восхищен, что от 90-х у меня остались только самые светлые воспоминания. А жить на нищенскую зарплату нам было не привыкать.

Поэтому и стенания о кошмарных 90-х я слушал с некоторым удивлением. Но люди говорили искренне, им нельзя было не верить.

И потом, размышляя над моим радостным принятием реформ и резким их осуждением окружающими спустя 10 лет, я пытался понять, что же там на самом деле произошло.

А произошло то, что наше страстное принятие рынка в конце 80-х было страстным желанием новой идеи, нового взгляда на жизнь.

Мы все из одного теста. Мы все, как и предки несколько столетий назад, в какой-то момент обострения на почве экономики или от повышенной солнечной активности, начинаем искать опоньскую землю с опоньским царством, мы отказываем в своей преданности ненастоящему царю и ищем себе настоящего, народного царя.

100 лет назад нашли каких-то «большаков», которые должны были защитить нас от войны, от претензий господ на землю. 30 лет назад, разочаровавшись окончательно в «большаках» и их потомках, мы поняли, что «большаковская» идея бесконечного строительства коммунизма ни к чему хорошему уже не приведет, и обратили свои взоры на новое царство – царство капитала и рынка. Мы приняли идею рынка всем сердцем, потому что сердцем чувствовали: если старых идолов коммунизма сбросить в реку, а на их месте построить новые храмы в честь новых «святых» рынка и капитала, то тут и настанет «светлый» день и потекут молочные реки в кисельных берегах.

И мы изучали статьи Шмелева и Селюнина, мы с восторгом цитировали ключевые места новых апостолов рынка, например, такое глубокое заключение: «нельзя быть наполовину беременной». Потому что, опять же, мы твердо верили: все наши проблемы от того, что неправильного царя выбрали и «неправильным» иконам (большаковским) молились. Надо теперь выбрать правильного царя и начать молиться «правильным» иконам, а это, понятное дело, иконы рынка и капитала.

Через 10 лет энтузиазм у нас угас. И вновь мы готовы были искать правильного царя и сбрасывать неправильных богов. И сбросили, и нашли. И это была либеральная империя и ее предстоятельница властная вертикаль. И новый настоящий царь: молодой и трезвый.

Сейчас у нас опять начинается период обострения. Мы вновь беремся искать настоящего царя и правду. Причем в поиски уже втягивается совсем молодое поколение. Что не может не тревожить. Тем жестче может быть разочарование.

И выход тут только один: побыстрее нам всем взрослеть.

Перестать видеть себя маленькими, но верными, добрыми, честными людьми. Принять на себя часть ответственности за то, что происходит в стране. Только принять искренно, без дураков. И если кто-то недоволен положением пенсионеров, то пусть знает, что не государство, а он сам в этом виноват: тем, что не протестует, не ищет альтернативы существующей политике. А если кто-то поддерживает строительство ракет, чтобы он знал, что завтра же у него станет меньше зарплата и уменьшится количество анализов и больничных процедур, которые делаются бесплатно.