Зачем человеку, еще не старому, собирать все эти атрибуты минувшего времени? А ему нравится верить, что люди той поры еще живут, пусть на фотографиях. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru
Иван Ильич – собиратель коммунизма. Так он себя называет.
– Строители коммунизма были? Были! А я – собиратель! – объясняет Иван Ильич.
На самом деле 45-летний механик из автосервиса Иван Ильич – коллекционер и хозяин небольшого музея, под который отвел комнату в своей подмосковной квартире. Пускает в музей знакомых друзей и коллег за просто так, да еще и чаем с печеньем угощает и в идеологические разговоры вступает.
Говорит, что собирателем стал случайно. Время было такое.
Идешь мимо помойки во дворе, а там каждое утро что-то интересное выкинули. Книги. Или комод из карельской березы. Дубовый стул с резьбой. Альбомы с фотографиями…
Иван Ильич приносил домой и стулья, и комоды, и этажерки, и столы. Сначала не разбирался, потом научился определять красное дерево, карельскую березу, которые сразу-то и не увидишь в сломанном и старом хромоногом стуле. Вскоре он нашел мастерскую, в которой эти вещи покупали, сами же приезжали, забирали и платили неплохо.
Да и куда бы он их поставил, оставив у себя? Другое дело книги и фотографии. Книги еще куда ни шло, особенно если прижизненные издания Чехова или Толстого, их букинисты с руками оторвут. А сочинения Ленина, Брежнева, альбомы с фотографиями, на которых советские люди несут плакаты на майских и октябрьских демонстрациях, выступают на профкоме или трудятся на апрельском субботнике – зачем они букинистам? Сочинения классиков марксизма-коммунизма и фотоальбомы оседали в коридоре, который становился все уже и уже, пробираться к двери приходилось бочком.
А потом Ивана Ильича озарило, что антикварная мебель – дело хоть и прибыльное, но не его, нашел стул, позвонил антикварщикам, продал, и все. Не горит у него душа от этого занятия. Ему, Ивану Ильичу, гораздо интереснее «коммунизм собирать»: например, те самые фотографии, которые выкидывались на свалку.
– Приехали дети-внуки наследство разбирать. Фото дедов-прадедов рука не поднимется выкинуть, память все-таки, предки, а кучу фоток, где рабочие коллективы, где работали отцы-деды, всякие заседания-совещания-митинги-субботники с незнакомыми лицами – кому они нужны? Их в первую очередь и выкидывали, и выкидывают. Дипломы всякие – за активное участие в коммунистическом субботнике, за победу в социалистическом соревновании.
Потом была еще одна волна – принялись красные уголки да ленинские комнаты раскурочивать, делать из них офисы, а все казенное имущество на помойки выкидывать: красные скатерти, знамена. Туда же отправили и фотографии победителей соцсоревнования, передовиков производства.
У Ивана Ильича один угол из четырех в музее-комнатушке как раз напоминание о таком красном уголке: красное знамя, вымпелы, стакан и графин на красной скатерти – для докладчика, портрет Ленина и небольшой стенд с вырезками из газет – для политинформации. Читаешь эти газетные вырезки и диву даешься, в каких диковинных странах знали про Ленина и вроде бы как шли по пути к коммунизму.
Зачем человеку, еще не старому, не на пенсии, механику из автосервиса, который и «строителем коммунизма» не был, в предзакатные времена развитого социализма только школу оканчивал, – собирать все эти атрибуты минувшего времени? Надо сказать, что, глядя, как бережно Иван Ильич относится к экспонатам своего музея и рассказывает о них, понимаешь, что для него коллекционирование – вовсе не стеб, не хохма и не экзотика. Собирает он не шутки ради, чтобы повеселить своих гостей и поерничать.
– Пусть еще поживут, – говорит «собиратель коммунизма», – если бы не я, давным-давно сгорели бы или сгнили на свалке. А так эти люди еще продолжают жить, пусть и на фотографиях. Мне нравится рассматривать их, думать, как жили те люди, что на фотографиях, во что они верили, о чем спорили.
Вот, смотрите, недавно нашел. В мусорку возле метро выкинули папку с фотографиями какого-то отдела советской поры. Одна из них – полтора десятка человек в аэропорту Риги. Подпись: «передовики отдела, награждены поездкой в Ригу». Посмотрите, как одеты: драповые пальто с воротниками, женщины в мохеровых шапках. Смотрят в камеру, улыбаются – ведь их наградили поездкой, понимаете – наградили! И впереди у них экскурсия по Риге, поездка на Рижское взморье, пусть и зимой, но будет что рассказать коллегам, друзьям и родственникам!
– И еще две фотографии, я частенько на них смотрю, – Иван Ильич показывает на стену.
Там висит большой снимок майской демонстрации: несколько молодых людей, смеющихся, с самодельными бумажными цветами и плакатами. Один из них поднял руку и что-то кричит фотографу.
– Он зовет: «Хватит фотографировать, иди к нам!»
И вот эту фотографию я тоже очень люблю. Смотрите: зал, небольшая сцена, за столом сидят несколько человек в возрасте, а возле стола – молодой мужчина, что-то говорит, прижав руку к сердцу. На этих двух фотографиях – мой отец. Это он кричит фотографу, зовет его вернуться к товарищам. А здесь моего отца принимают в партию. Когда рассказываю об этой фотографии, иногда спрашивают: «А в какую партию принимают?» Спрашивают те, что помоложе.
– Тогда, когда эту фотографию делали, вопросов не было, что за партия, она одна была – КПСС. И вступали в нее по рекомендации старых, проверенных коммунистов. Сейчас много чего пишут – мол, всякое было. Я же сужу по рассказам отца и его друзей. Посмотрите, отец приносит клятву, руку к сердцу прижал, значит, искренне говорит, от всего сердца. Отец мой говорит, что его знакомые коммунисты – честные и хорошие люди. Он на заводе всю жизнь проработал, так их цех и в колхоз ездил, и на субботниках трудился, и на овощных базах – обо всем есть фотографии. И лица людей на этих фотографиях – нормальные, не сказать, что их силой туда загоняли, как сейчас пишут. Это их жизнь была, и жизнь понятная, достойная, в которой гордились достижениями не только своими, но и коллег, всего коллектива и победами страны. И получали от страны, от государства, от партии, достойные награды, вот, людей в Ригу послали, и это такие впечатления для них были, я уверен.
– Награда – это ведь не только деньги, как сейчас: сунут к празднику конверт, и все, даже слова благодарного не скажут, – Иван Ильич почти перешел на крик. – Мне говорят, что все, что есть в моем музее, – это советская пропаганда. А что плохого в такой пропаганде, когда люди помогают друг другу и человек человеку – друг и товарищ? Когда ты работаешь вместе со всеми и видишь, что работаешь не зря?
Мы подошли к окну, возле которого стоял стол, окруженный знаменами.
– А это моя боль!
– Почему? – не поняла я.
– Видите, стекло разбито, еще не успел новое вставить и решетку покрепче с наружной стороны. У меня второй этаж, вот и залезли. Стекло разбили и давай орудовать! И ведь знали, куда лезут, потому что их не мой скарб интересовал, сразу за знамена схватились, пытались их вытащить. Я услышал, свет включил, закричал, они спрыгнули и убежали. С одной стороны, горько, что воры залезли, что стекло разбили. А с другой стороны – ведь если они специально залезли в мой музей, значит, настало время интереса к моим экспонатам…
От чая с Иваном Ильичом я отказалась. Не стала проверять свою догадку, что и чай у Ивана Ильича – тот самый, со слоном, который в советское время во многих советских городах и поселках был дефицитом и его продавали по праздникам. А печенье и конфеты – из новогоднего набора, который получала моя мама по списку профсоюза, в который входили те сотрудники, у кого есть дети.
Уж очень хотелось выйти на свежий воздух, на улицу, где цвела сирень. Было такое ощущение, что я вырвалась из пыльной, натужно работающей (но работающей!) машины времени, куда меня посадили, не спросив, где бы я хотела оказаться и в каком времени.
Я шла к метро и думала, что можно было бы сказать Ивану? Что это всего лишь музей и экспонаты? И что есть прошлое, настоящее и будущее? Что у жизни в прошлом были свои плюсы и минусы, как и в любой жизни? И не все было так безоблачно?
И что его машина времени «застряла» в том временном отрезке, когда его родители были молоды и здоровы, смеялись и ходили на демонстрации, им все было по силам, а он, тогда никакой еще не Ильич, был школьником, и не было работы в автомастерской, не такой уж, кстати, и малооплачиваемой.
Но вот какая штука – а какой музей «коммунизма», нынешней идеологии, партийности сделали бы спустя 20–30 лет? А если и сделают, то какие экспонаты там будут демонстрироваться? Будут ли там фотографии приема в партию (в какую из нынешних? Тут уж на ваше усмотрение!) И как будут комментировать нынешнее время спустя десятилетия наши дети и внуки? И как оценим его мы сами?
И никаких ответов я не придумала, кроме одного – пусть будет и прошлое, и будущее, но, пожалуй, самое лучшее время из всех времен – здесь и сейчас. Время настоящее, длительное.