Автора – в топку, или Антиутопии не горят

Эта спецслужба и опасна, и трудна. Кадр из фильма «451 градус по Фаренгейту». 1966

Такое чувство, будто тайное общество делает мне знаки и намеки. В разных частях света я встречаю людей, читающих одну и ту же книгу – но на разных языках. В прошлом году это был «1984» Джорджа Оруэлла. Девушка в московском метро, молодой парень на скамейке в венском парке, многодетный бородач на пляже в Хорватии. Дошло до того, что один мой родственник попросил том Оруэлла почитать – и так с ним и пропал. Что случилось с Европой и с нами?

В этом году стал замечать, что обложка, преследующая меня в разных странах, поменялась. Теперь это «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. Похожие типажи в разных столицах, трясясь в вагоне метро или посиживая под весенним солнцем, вглядываются в одни и те же страницы.

Тогда и я снял с полки книгу Брэдбери. Раскрыл. Края листов пожелтели. Книга здорово состарилась с тех пор, как я читал ее в предыдущий раз. Когда это было – легко установить. Это было еще во времена СССР. Я отнес 20 кг макулатуры на приемный пункт, получил абонемент и марочки. Марочки вклеил, отдал абонемент в книжном магазине напротив дома (сейчас в этом месте фермерские молочные продукты и лавка ароматизированных чаев), протянул четыре мятые бумажки с портретом Ленина – и получил свежую книгу с объявлением на форзаце «Уважаемые товарищи! С 1974 года организован сбор макулатуры…» – и дальше про сбережение лесов и воздушного пространства Родины.

Проживаем книги, прочитываем жизнь. Коулс Филлипс. Девушка читает. 1915

Господи, на что я только не шел, чтобы в короткие сроки набрать необходимые 20 кг! Боюсь, ради веса я отправил в макулатуру издания, которые сегодня оказались бы намного ценнее «популярных книг отечественных и зарубежных авторов». Отрывал обложки (их не принимали в переработку), а книжную мякоть тесно перевязывал специальными бумажными веревками, которые потом, при переноске, безжалостно впивались в пальцы.

Сборник Брэдбери был добыт именно такой ценой. Точно помню, что «451 градус...» мне не понравился, дочитал словно из чувства долга, с облегчением перейдя к «Марсианским хроникам». Что-то в романе было не то. В те же месяцы я жадно проглотил Платонова, к которому сегодня вряд ли притронусь, а также Оруэлла, Замятина, Хаксли. Почему? То была «антисоветчинка», которой утоляли общественно-политическую жажду, как из свежего родника.

А Брэдбери… Тоже вроде бы излюбленная антиутопия, но изображенный там тоталитарный мир какой-то «не наш». Роман слишком напоминал (не качеством, а содержанием) антибуржуазные романы прогрессивных писателей – из сочувствующих стране победившей социалистической утопии. В таких романах бичевались массовая буржуазная культура, диктат общества потребления. В общем, на это блюдо тогда была аллергия.

И вот спустя тридцать лет (ужас!) я снова раскрыл книгу, которая чудом сохранилась из небольшого количества старых моих книг. Все потому что «макулатурная». Въевшееся в подсознание почтение перед книгами, добытыми ценой волдырей на пальцах и жадной охоты за каждым граммом ненужной бумаги, до сих пор действует – на книги этой категории рука не поднимается.

Раскрыл книгу – и вместо запаха типографской краски, оставшегося в памяти, на меня дохнуло спертым духом кладовки («Фабер понюхал книгу. «Знаете, книги пахнут мускатным орехом или еще какими-то пряностями из далеких заморских стран. Ребенком я любил нюхать книги». Да-да, я тоже!).

Но когда начал читать, оказалось, что роман удивительно свеж. «А теперь быстрее крутите пленку, Монтэг! Быстрее! Клик! Пик! Флик!» Ну как Брэдбери в своем 1953 году узнал про беспощадную власть «клика»? Даже сейчас, дописав строку, я кликнул мышкой… и еще раз…

Дальше – больше! Читаем внимательно:

«Возьмем теперь вопрос о разных мелких группах внутри нашей цивилизации. Чем больше население, тем больше таких групп. И берегитесь обидеть которую-нибудь из них – любителей собак или кошек, врачей, адвокатов, торговцев, начальников, мормонов, баптистов, унитариев, потомков китайских, шведских, итальянских, немецких эмигрантов, техасцев, бруклинцев, ирландцев… Все эти группы и группочки, созерцающие собственный пуп, не дай бог как-нибудь их задеть!»

«Злонамеренные писатели, закройте свои пишущие машинки». Это тебе, Charlie Hebdo! Знаешь почему? «Вы должны понять, сколь огромна наша цивилизация. Она так велика, что мы не можем допустить волнений и недовольства среди составляющих ее групп». «Цветным не нравится книга «Маленький черный Самбо». Сжечь ее. Белым неприятна «Хижина дяди Тома». Сжечь и ее тоже».

Вот это интересно. Тогда, тридцать лет назад, мы предполагали, что тоталитаризм происходит от того, что над всеми нами есть один Большой брат. Но не знали про диктатуру многочисленных «родственников», бормочущих с телевизионных стен (образ телешоу будущего из «451 градуса...»). Они бранчливо навязывают свои представления о норме, споря друг с другом.

Мы не знали, что тирания бывает не только сверху, но и снизу – от так называемого гражданского общества. Это мелочная, противоречивая диктатура, но она не менее тягостна, чем старый добрый тоталитаризм идеологической вертикали.

Возьмем пресловутую внутреннюю цензуру. «Журналы превратились в разновидность ванильного сиропа. Книги – в подслащенные помои».

Главный герой романа Монтэг, «пожарный» (в вымышленном мире Брэдбери это сотрудник общественной безопасности, сжигающий повсеместно запрещенные книги), становится обладателем последнего экземпляра Библии (да, в моем издании с прописной буквы, это ведь 1987 год, и эта деталь игриво добавляет тексту Брэдбери дополнительной глубины, о которой писатель и не думал, – так сказать, творческий подарочек от советской цензуры).

Монтэг показывает «запрещенку» латентному словеснику Фаберу: «Я никогда не был религиозным… Но столько времени прошло с тех пор… – Фабер перелистывал книгу, останавливаясь иногда, пробегая глазами страничку. – Все та же, та же, точь-в–точь такая, какой я ее помню! А как ее теперь исковеркали в наших телевизорных гостиных! Христос стал одним из «родственников». Я часто думаю, узнал бы Господь Бог своего сына? Мы так его разодели. Или лучше сказать – раздели. Теперь это настоящий мятный леденец. Он источает сироп и сахарин, если только не занимается замаскированной рекламой каких-нибудь товаров, без которых, мол, нельзя обойтись верующему».

Господа и товарищи! Будьте бдительны по отношению к старым книгам. Они рвутся, мнутся, истлевают на забытых полках – но никогда не умирают!