0
4733
Газета Стиль жизни Интернет-версия

28.04.2017 00:01:00

Созидание – достижимо

Анна Берсенева

Об авторе: Анна Берсенева (Татьяна Александровна Сотникова) – кандидат филологических наук, доцент Литературного института, писатель.

Тэги: германия, кльн, туризм, книги, культура, здоровье, волонтерство, быт


германия, кёльн, туризм, книги, культура, здоровье, волонтерство, быт Скульптура, изображающая тактильное восприятие в саду для слепых в Бонне. Фото © Axel Kirch/CC BY-SA 4.0 (via Wikimedia Commons)

Я всю жизнь буду помнить это чувство: поезд подъезжает к Кельну – и перед тобой вырастает собор. В декабре 1990 года, в первый мой приезд, это казалось необыкновенным не только потому, что я никогда не видела готики, но и потому, что не знала такого сочетания: будничная суета вокзала и в шаге от нее, практически прямо в ней – чудо великой архитектуры, блоковская «Кельна дымная громада». Потом я поняла, что это и есть Европа: повседневность и вечность переплетены так тесно, что их невозможно разделить, и быт поэтому пронизан не убожеством, а красотой и историей. 

Кельн, в котором я оказалась в 27 лет, был моей первой заграницей, но у меня не случилось культурного шока – в том смысле, что я не упала в обморок в супермаркете при виде свежей зимней клубники. Хотя за три дня до этого, тщетно пытаясь купить в Москве хоть какие-нибудь сувениры для поездки в Германию по первому нашему литинститутскому обмену, забрела даже в магазин «Кулинария» на улице Горького и увидела прилавки, вместо съедобных товаров сплошь уложенные полиэтиленовыми пакетами с изображением кота Леопольда и бодрой надписью: «Ребята, давайте жить дружно!» А при входе с перрона в здание Кельнского вокзала первое, что я увидела, был сверкающий рождественский киоск с пряничными домиками, золотыми колокольчиками, стеклянными ангелами и бесчисленными сладостями. Но, глядя на сказочную рождественскую Германию со всеми ее ярмарками и аахенскими пряниками, я испытывала не шок, а радость от того, что она есть. И удивление от того, что в ту самую минуту, как я увидела этот невиданный мир, он стал казаться мне совершенно естественным, просто-таки само собой разумеющимся явлением действительности. Это ощущение естественности видимого мною и происходящего со мной было сначала смутным, а потом, когда оно стало повторяться раз за разом, я смогла его не только уловить, но и осмыслить. 

Что это было? Понимание, что все, чего ты хочешь, достижимо, если при достижении этого ты намерен опираться на собственные силы. У тебя точно все получится хотя бы потому, что в этом случае обязательно и очень скоро найдется кто-то, кто захочет тебе помочь и станет помогать. Это было так ново, так непривычно, что не могло не поразить. Даже в перестроечной Москве, где жизнь уже кипела по сравнению с застойной, на каждом шагу приходилось сталкиваться с чем-нибудь недостижимым – из-за того, что на это нет денег, или это никому не нужно, или, особенно часто, это просто запрещено по неизвестной причине. В Германии не было ни запретов, ни фатальных препятствий такого рода. Ты чего-то хочешь, сознаешь, что твои способности позволяют тебе этого достичь, и готов прикладывать усилия к достижению? Это не угрожает жизни и здоровью людей? Значит, ты этого добьешься, можешь даже не сомневаться.

В моем случае это касалось двух вещей: здоровья и культуры. Я приехала в Кельн через год после тяжелой автокатастрофы, ходила на протезе. Сотрудники Института славистики заметили это и немедленно втайне от меня расспросили моих коллег, в чем дело. Через несколько дней профессор Казак, директор института, уже отправлял письма по множеству адресов, выясняя, кто готов оплатить мне медицинскую консультацию в Германии. Я его об этом не то что не просила, но даже понятия не имела, что такое вообще возможно, поэтому для меня было потрясением, когда он сообщил, что в ближайшее время я должна буду приехать еще раз для реабилитации. Это теперь в Москве деятельность такого рода, волонтерская, благотворительная, не редкость, а тогда для меня это было из области фантастики – что люди готовы помогать совершенно незнакомому человеку, причем не дверь перед ним мимоходом придержать, а потратить на это время и немалые деньги. 

Уже в следующий свой приезд я увидела, как широка эта деятельность. По немецкому телевидению тогда подряд шли передачи о том, в каком тяжелом положении оказались миллионы людей в России – старики, дети, многодетные семьи, больные. Переход от выморочной экономической системы к нормальной не дается легко, в Германии это понимали буквально все, и не было в Кельне (не только в нем, но в нем я видела это своими глазами) такого офиса, в котором сотрудники, вместо того чтобы спешить домой к семьям, не задерживались бы после работы допоздна, чтобы паковать и за свой счет отправлять посылки в Россию – с едой, с новой или аккуратнейшим образом выстиранной и выглаженной одеждой, детским питанием, лекарствами. Когда я сейчас слышу, что «нас Европа не приняла», и поэтому «мы пережили ужасную травму унижения», мне хочется взять провозглашающего эту хамскую ложь за шкирку и ткнуть носом в те свои воспоминания; жаль, что это невозможно. Про разнообразные программы совместной научной, производственной, творческой работы, про конференции, стажировки, форумы, обмены, помогавшие жителям России, и далеко не только Москвы, включаться в нормальную мировую профессиональную деятельность, я даже не говорю – им просто не было числа. 

Но тому, чтобы я осознала неограниченность человеческих возможностей, способствовало даже не то, что в Германии помогали именно России, вернее, не только это. 

Профессор Вольфганг Казак рассказывал мне о себе гораздо раньше, чем его биография появилась в Википедии и чем сама Википедия вообще появилась. О том, как его, 16-летнего, забрали в 1945 году на фронт санитаром, как он чудом выжил в советском лагере для военнопленных и приобрел в результате всего этого жгучий интерес к русской культуре, как составил свой знаменитый на весь мир «Лексикон русской литературы ХХ века», собирая сведения для него по крупице, потому что не имел возможности не то что приехать в СССР, но даже списаться с советскими писателями (Западная Германия! славист! шпион, конечно же!). 

И вот в числе своих прочих культурных начинаний он издавал серию книг по славистике, главным образом по русской литературе, – и исследований, и художественных текстов. Текст, который он во время уже не первой моей стажировки в Кельне как раз подготовил, был сборник стихов Яна Сатуновского, одного из самых ярких поэтов Лианозовской школы, Второго поэтического авангарда. Помню, я с удивлением узнала, что издание это не финансирует ни государство, ни даже университет. «А кто же финансирует?» – «Да Союз промышленников черной металлургии Рурской области». «Но какое отношение черная металлургия имеет к стихам советского авангардиста?! – изумилась я. – Зачем это рурским промышленникам надо?» Казак удивился такому моему вопросу не меньше. «Они хотят способствовать развитию культуры, – терпеливо (насколько вообще мог быть терпелив этот взрывной, феерический человек) объяснил он. – Они полагают, что я разбираюсь в этих вопросах, и готовы доверить свои деньги мне, заодно они спишут эту сумму со своих налогов». 

Еще и Интернета тогда не было, но вот эта система, когда каждое культурное начинание имело воможность осуществиться, если находился человек, который был в его осуществлении заинтересован, уже была. Вольфганг Казак был, безусловно, известным человеком, но все-таки дело было не только в его личной известности. Каждое созидательное начинание. Каждое. В этом дело. Любое человеческое стремление к созиданию – личное ли, общее – драгоценно. Оно должно быть поддержано и будет поддержано. Именно это я поняла в Германии в первый же свой приезд, и это понимание совпало с моим личным ощущением жизни, а потому, с одной стороны, поразило меня больше всего, а с другой – показалось совершенно естественным. Все остальное, что я впервые увидела 27 лет назад и вижу сейчас, приезжая в Германию, – цветущие во дворах сакуры и магнолии, чистые подъезды, удобный общественный транспорт, сад для слепых на берегу Рейна, где таблички с названиями растений выполнены шрифтом Брайля, плоды киви, свешивающиеся наружу через низенькие заборы палисадников Бонна, сантехник, устраняющий засор в ванной с помощью какого-то космического оборудования, – является прямым следствием этого.  



Комментарии для элемента не найдены.

Читайте также


Карнавальный переворот народного тела

Карнавальный переворот народного тела

Юрий Юдин

100 лет тому назад была написана сказка Юрия Олеши «Три толстяка»

0
999
Тулбурел

Тулбурел

Илья Журбинский

Последствия глобального потепления в отдельно взятом дворе

0
856
Необходим синтез профессионализма и лояльности

Необходим синтез профессионализма и лояльности

Сергей Расторгуев

России нужна патриотическая, демократически отобранная элита, готовая к принятию и реализации ответственных решений

0
786
Вожаки и вожди

Вожаки и вожди

Иван Задорожнюк

Пушкин и Лесков, Кропоткин и Дарвин, борьба за выживание или альтруизм и другие мостики между биологией и социологией

0
506

Другие новости