"Парадиз" у моря

Герои клипа на песню Шнура «В Питере – пить» – типичные рядовые жители Северной столицы. Кадр из клипа «В Питере – пить» группы «Ленинград»

В последнем году прошлого тысячелетия, когда знаменитый Константиновский дворец в Стрельне еще не был президентской резиденцией, а в одном из его обшарпанных темных углов ютилось полукустарное мебельное производство (по ночам, согласно слухам, здесь проходили сборища сатанистов), приехали в эту романтичную питерскую местность гости из бывшей братской советской республики.

Люди это были неформальные, официально-туристский Петербург с его дворцово-парковыми ансамблями им был знаком со времен детских экскурсионных поездок, хотелось чего-то другого. Погода была зимняя – не по-питерски зимняя (она же весенняя, осенняя и летняя – это когда плюс 2–5, дождь и пронизывающий ветер), а по-настоящему: льды сковали залив после сильных штормов, волны превратились в торосы, успел пройти мощный снегопад, и снег не растаял, а укрыл землю. И возникла идея у гостей и «принимавшей стороны» – пройти по льду залива от романтичной заброшенной Стрельны в Нижний парк Петергофа. На электричке это две остановки, но получилось путешествие.

В Петербурге корюшка стоит безумных денег, но можно наловить любимую рыбку самому. Фото PhotoXPress.ru

Снег и лед слепили глаза, низкое в это время солнце уже ушло за горизонт, до темноты оставалось чуть-чуть в 3 часа дня, в небе кружил красный вертолетик МЧС, на горизонте, там, где море сливалось с небом, в дымке виднелся ледокол. Гости наделали фотоснимков, а когда приехали к себе домой, подшутили над друзьями: «У нас оказия вышла. Петербург же северный морской город, вот и удалось нам сплавать в полярную экспедицию. Видите – торосы, ледокол, вертолет». Многие поверили, пока путешественники не признались в обмане. Ведь не будешь же спорить – и в самом деле город северный. И уж точно морской.

Шкиперский проток, Канонерский остров, Галерная, Рыбацкое, Лахта (в переводе с финского «залив»), Гавань, Якорная, десятки других привычных для петербуржцев топонимов связаны с морем и кораблями. Жизнь, правда, стала слишком сухопутной, даже через ту же Неву людей уже много десятилетий перевозят не лодочники, а наземный транспорт по мостам. В заморские края отправляемся на самолетах или на своих машинах. (Это если не считать туров на паромах до Хельсинки или Стокгольма: сначала идешь Морским каналом практически рядом с домами, затем проплывают мимо Кронштадт, форты, а потом видишь за собой в отличие от авторов мемуаров XIX века не пропадающий за горизонтом город, а комплекс защитных сооружений, попросту дамбу.)

Но иногда вспоминаешь, что имел в виду влюбленный в море «державный основатель», когда воскликнул в еще строящемся, беспорядочном, неказистом городке среди лесов, прибрежных камышей, сожженных войной финских и русских слобод: «Истинно в парадизе живем!» Будущую столицу он решил основать в конце мая, а в это время, когда празднуется День города, в устье Невы фантасмагорически красиво: почти не заходящее солнце, цветение всего и вся, ветер со сверкающих Невы и залива, иногда даже жара, но без духоты. Чем не парадиз, то есть рай? За который, правда, платишь всем остальным годом с его «плюс 2–5, ветер с дождем». (Вспомним знаменитый клип Шнура – так оно и есть все на самом деле, как присутствует, впрочем, и «парадиз».)

В «парадизе» когда-то быстро стали возникать свои сезонные ритуалы – разные для разных сословий. Но и на лодках катались все, и встречать корабли – военные и торговые – было любимым занятием не только для мальчишек («Четыре – серых. И вопросы нас волновали битый час, и загорелые матросы ходили важно мимо нас» – все по Блоку), и зимой по льду по Неве и прочим рекам устья на санях либо пешком, и корюшка весной… Но не хочется о грустном. Любимая «демократическая» рыбка, пахнущая огурцами, продается по 500–700 руб. за кило и стала «золотой». В итоге это аттракцион для тех же туристов, либо уж совсем ярые ортодоксы не могут себе позволить отказаться от ритуала и покупают корюшки по безумной цене хоть полкило. А недавно в Питере была угнана «Газель» с центнером этой самой рыбки – водитель забыл вынуть ключи из машины. Этот сюжет можно назвать «ограбление по-петербургски».

Тем не менее… Лед вот только что сошел (еще пойдет ладожский), но этой зимой толпы людей гуляли через Неву не только по мостам, а прямо по льду. Власти несколько лет назад, дабы это пресечь, стали пускать ледоколы, но стоило сделать паузу… Генетической памятью это не назовешь. Население Петербурга сейчас, после катаклизмов прошлого века, – это в большинстве своем не потомки прежних: «Идет купец, спешит разносчик, на биржу тянется извозчик, с кувшином охтенка спешит». Хотя, конечно, герои Шнура и есть такой же рядовой Петербург – гаишник, таксист, продавщица, клерк, гид… Но в мороз по льду Невы – как без этого? В старину власти обустраивали ледяные пути для пешеходов и саней и даже трамвай пускали, а по весне ставили жандармов, чтобы народ не прыгал по льдинам.

В самых неожиданных закутках города, там, где вода не одета в гранит или не закрыта от глаз людских заборами предприятий и складов, внезапно натыкаешься на картину: под плакучими ивами среди каких-то ветхих изгородей и ржавого металлолома на воде качаются лодки и катера. Старенькие, латаные-перелатаные, с красивыми романтическими названиями – в честь звезд, планет или просто с женскими именами. У них есть хозяева – те, кому не по карману яхт-клубы. Никакие строгости государственной инспекции по маломерным судам и никакие захваты каждого свободного клочка земли в устье Невы пока не уничтожили эту тягу к своему плавсредству, даром что большую часть года хозяин возится с ним на суше, добывая правдами или неправдами все необходимое, чтобы несколько раз за сезон выйти в море. Я этих людей понимаю. Это то самое – «на ноже карманном найди пылинку дальних стран – и мир опять предстанет странным, закутанным в цветной туман». В этом цветном тумане реально есть маяки, действующие и заброшенные, побережье и острова, где гнездятся тысячи птиц, романтика старых фортов, рыбацкие и моряцкие приметы. Этот мир не просто рядом – он здесь.

Вот нерпы, например. В самом конце марта появились сообщения о спасенном на берегу Финского залива, в черте мегаполиса, детеныше нерпы. И тут же по Сети стали распространять инструкцию: что делать, если вы обнаружили тюленье чадо, как ему помочь и не навредить. Информация и инструкции перепечатывались даже тогда, когда горожане были в шоке после взрыва в метро – судьба маленькой нерпы их все равно волновала. На днях появились еще сообщения, на этот раз тревожные: на пространстве около Морского канала (территория Большого порта Санкт-Петербург) такой же нерпичий детеныш третий день прячется от спасателей, он сильно истощен. Фонд друзей балтийской нерпы (есть такой) просит жителей прибрежных районов быть внимательнее. С 2013 года в городе спасено 66 нерп, их отправляют в специальный центр реабилитации.

Это чувство «нашего моря» часто проявляется в самых неожиданных случаях. В принципе в городе довольно спокойно относятся к различным громким делам о «большой коррупции», очевидно, не ожидая от всевозможных фигурантов ничего другого. Но когда под арестом оказался один из героев такого громкого дела – первое, о чем вспомнили в народе: его проект угрожал птичьим стаям на части акватории залива, о чем безнадежно твердили жители прибрежных мест и экологи. И когда «владельца заводов, газет, пароходов» арестовали, было не особо интересно, «кому он перешел дорогу» или «кто за этим стоит». Первая реакция была: «А не надо было трогать наш берег и наших птичек».