Борис Виноградов
Во всем Таиланде никому не избежать «водной процедуры». Фото Reuters
Кто бывал в Чиангмае, тот знает, это не просто центр одноименной провинции на севере Таиланда, манящий в ласковые сети, царство грез и опиумных лабазов, край старинных легенд, о чем твердит назойливая реклама. Конечно, это нечто большее. Чиангмай – это особый мир, земля обетованная, образ жизни и образ шокирующей Азии одновременно.
Мне там приходилось бывать не однажды. То по казенной части, то в гостях, то шальной оказией. И не было случая, чтобы этот город не оставил в душе самые приятные мысли и ощущения. В чем его магия и очарование, пересказать мне недосуг. Знаю лишь, не я один влюблен в него и часто вижу во сне. Не зря Чиангмай то и дело выбирают для разного рода мероприятий – конференций, симпозиумов, фестивалей, корпоративов... Здесь сама природа раскрывает объятия.
Исходя из лимита отведенных мне в редакции суточных, я обычно селился в небольшом отеле в старой части города, и местная обслуга всегда принимала меня как родного. На сей раз я оказался в Чиангмае проездом, направляясь в зону «Золотого треугольника», что на границе Таиланда, Лаоса и Мьянмы. Нужно было написать, какая там жизнь теперь, после смерти опиумного короля Кхунг Са, за чью голову в свое время ЦРУ давало 3 млн долл. Пару лет назад он тихо умер на своей вилле под Рангуном.
Итак, Чиангмай, отель Changpuak, середина апреля, конец сухого сезона. Сомбун – первый человек, которого я встречаю по утрам, выходя из моей скромной обители. Он восседает под зеленым тентом на бамбуковом стуле в блестяще отутюженной униформе с аксельбантом, покоящимся на его необъятном животе. Сомбун – такая же достопримечательность старого города, как и пагода XIII века Ват Чианг-Ман, что в пяти минутах ходьбы по берегу мелководного Мелинга, или золоченая ступа на горе Дой Сутеп, где якобы упрятаны святые мощи Будды.
Память у него под стать животу – столь же необъятна. Она хранит имена гостей, дни приезда иностранных делегаций, повестки дня многочисленных совещаний, которые проводились здесь в последние 20 лет. Свой пост он называет перекрестком новостей, а себя – регулировщиком. Он знает, откуда новости исходят, куда их отправить дальше. Сомбун приветливо козыряет, как только я переступаю порог.
Его белозубая улыбка, отнюдь не дежурная, говорит о том, что он и сегодня счастлив. Счастлив новому утру, свежему воздуху, напоенному запахом цветущей чампы, щебету птиц, распустившимся цветам. Еще, наверное, никому не доводилось видеть его в дурном расположении духа. Не дожидаясь, пока он произнесет обычное «Савадикхап!» (здравствуйте!) и сообщит последние новости, здороваюсь первым и замечаю, что его фигура лишена обычной монументальности, а глаза светятся каким-то несвойственным ему дьявольским блеском.
– Happy Songkran! – хохочет Сомбун на всю улицу и обдает меня ледяной струей из шланга.
Ничего не поделаешь, наступил Сонгкран – новогодний праздник, традиционно отмечаемый с 13 по 15 апреля. Принимаю первое омовение как должное, как неотвратимый удар стихии: смиренно и безропотно, заранее зная, что в ближайшие дни в Чиангмае, да и во всем Таиланде, никому не избежать подобной процедуры. А если вам удалось это сделать, считайте, что вы научились выходить сухим из воды.
 |
| В новогодние дни у буддийских монахов принято собирать подаяния. Фото Reuters |
Новый 2560 год пришел на тайскую землю. И не только на тайскую. В Лаосе, по ту сторону Меконга, в соседних Мьянме, Камбодже его отмечают тем же манером. Если у тайцев Сонгкран, то у лаосцев это Пимай, у кхмеров – Чаул Чнам Тхмаи. Любопытно, что государственные учреждения в Таиланде на своих бумагах до сих пор ставят дату по буддийскому календарю. В загранпаспортах и документах международного характера ее дублируют по новому стилю, то есть по григорианскому летоисчислению. Но возможным это стало только благодаря указу Его Величества короля Рамы VIII от 24 декабря 1940 года.
Обливание водой и омовение статуй Будды – обязательный ритуал. Гвоздь программы – нарядное шествие, когда семь красавиц везут по главной площади увитую цветами тележку, а на ней серебряное изваяние святого духа Кабинлафома. Его голова с четырьмя лицами, поливаемая чистой водой и настоями ароматных трав и лепестков роз, равнодушно взирает на все стороны света. И не важно, город это или деревня, веселится и ликует весь народ.
Традиции повелевают к смене лет готовиться заранее. Человек должен испытывать чувство исполненного долга, быть прощенным своими недругами и забыть горькие обиды. Ничто не должно омрачать праздник – ни семейные неурядицы, ни тяготы будней. В такие дни принято ходить в гости и носить подарки. Я обычно беру с собой горсть деревянных статуэток Будды и связку белых веревок «сай-син», которые монахи повязывают тебе на руку в знак почета и уважения. Снимать их нельзя, пока не истлеют.
Перед наступлением Сонгкрана старейшина как хозяин семьи в кругу домочадцев произносит новогоднюю речь, поминая с долгими паузами всю родню – как живущих, так и усопших, на что уходит несколько часов. С каждой паузой вместе со всеми ты киваешь в такт унылому песнопению, но это не мешает честной компании и захмелевшим гостям вовремя наливать самопальное виски «шум-шум» и выпивать до дна. Будь то за здравие или за упокой.
К каждому обращены добрые слова и наилучшие пожелания. На меня как на иностранца мало обращают внимания, а порой и забывают вообще, когда застолье становится особенно шумным и голос ведущего заглушают крики подгулявших взрослых и распоясавшейся детворы. Напрасно седовласый старец призывает к порядку и хочет привлечь к себе внимание. Застолье, как это бывает везде, не только в Чиангмае, переходит в стадию безудержного веселья в самый неподходящий момент.
Заливистый смех и женский визг доносятся из каждой подворотни, барабанным боем и треском петард наполняются улицы. И ты лишний раз понимаешь, что туристические справочники, рисующие Чиангмай сонным, ленивым городом, врут, как и все календари. По этому календарю пробил час рождения Будды, а значит, наступил потехи час. Не имея принятых в астрономии рамок, он будет длиться ровно три дня и три ночи. Прочь заботы и печали, да здравствует радость сиюминутного бытия! Все напасти и тревоги пусть смоет и унесет вода. Ее запасают заранее и впрок. В каждом дворе стоят чаны и пластиковые бочки, наполненные до краев, чтобы вылить их на головы друзьям, соседям или случайным прохожим.
В глубокий сон Чиангмай впадает, только когда над ним в бархатном небе повиснет яркая, словно раскаленный гонг, луна. Такая же, как на фасаде пагоды Ват Чианг Ман. Но водная феерия идет своим чередом и с наступлением темноты. И это несмотря на то что по местным законам с 19.00 запрещено поливать людей водой. Ночью улицы только кажутся пустыми и тихими, эта та тишина, про которую говорят, что она обманчива.
Я возвращался от друзей в свою гостиницу, держась обочины и стараясь остаться незамеченным. Но ушаты воды выливали на меня из-за каждого угла, с каждого балкона. Мокрый с головы до пят я, наконец, добрался до родного отеля и у парадного крыльца вдруг с радостью увидел дремавшего на своем бамбуковом стуле Сомбуна. Он только что поменял мундир. Новый шелковый аксельбант украшал его широкую грудь. Шланг лежал рядом, и из него била журчащая струя. План отмщения созрел моментально. Но тут Сомбун, видимо, почувствовал неладное и открыл глаза.
– А, это вы, – заулыбался он, стараясь вложить в улыбку всю силу своего неотразимого обаяния. – Знаете последнюю новость? Меня искупали в бассейне при всем, так сказать, параде. И еще, сегодня у меня родился внук. Назвали Сонгкран.
Я поздравил счастливого деда и пошел спать. Назавтра мне предстояло ехать в Чианграй, который еще называют «столицей Сонгкрана», а за глаза – столицей «Золотого треугольника». Далее берег Меконга, селение Баан Сон Руак, где единственный в мире музей – «Дом опиума» и серый дорожный камень на обочине с надписью Golden Triangle.
