Андрей Ваганов  |
| В старинных кодексах литеры иногда бывали просто гигантские. Пишущий человек. Рейнская школа. Конец XVI в. Музей Унтерлинден, г. Кольмар |
«Анна ответила несколько слов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и взяла из своей сумочки разрезной ножик и английский роман».
Мы, к сожалению, не знаем, какой именно роман читала Анна Каренина. (Мы даже не знаем, был ли это перевод или Анна читала оригинал.) Хотя Толстой дает нам некоторые «улики», по которым можно было бы попытаться вычислить автора и название ее английского романа. Но даже такой изощренный аналитик, убежденный англоман и скрупулезный рецензент Толстого, как Владимир Набоков, кажется, пасует в разгадке этого кроссворда с фрагментами. По крайней мере в его комментариях к лекции «Анна Каренина» (1877)» удостаивается внимания как раз этот самый фонарик:
«N 97. фонарик
В 1872 г. этот фонарик для путешествий – примитивное приспособление со свечой внутри, рефлектором и металлической ручкой, которую можно было прикрепить к подлокотнику железнодорожного кресла…».
И ни слова, даже намека, даже попытки идентифицировать английский роман Анны Карениной. В рассеянность Набокова верится с трудом. То есть не верится категорически. Показательно, что французский писатель Оливье Ролен приводит вполне убедительные доказательства своей гипотезы, согласно которой «книги Набокова могут быть прочитаны как железнодорожная симфония… Столько поездов мчатся вдоль его строк, отходят от вокзалов былого…». Остается только предположить, что Толстой выдумал канву романа, который читала Анна в поезде из Москвы в Петербург.
Но в данном случае нам интересно другое. Это первый и, кажется, единственный эпизод в русской художественной литературе до XX века, в котором дано конкретное описание практики чтения изданий, которые сегодня мы называем карманными (pocketbook). Впрочем, иначе быть и не могло: первое, потому что сами карманные издания, по существу, есть инфраструктурный элемент, возникший почти одновременно с началом промышленной революции и, в частности, с развитием средств передвижения.
Пожалуй, именно к периоду описываемых в романе Толстого событий (роман начинается как раз в феврале 1872 года) развитие железнодорожной сети приобрело характер взрывной, экспоненциальный. В 1860 году в России протяженность железных дорог составляла всего 1488 верст; в 1871-м – 10 202 версты; в 1881-м – 21 155 верст.
У Толстого же находим и подтверждение изменению «идеологии путешествий, бывших весьма традиционным средством накопления культурных впечатлений». Вот – о Вронском в Италии: «Осматривание достопримечательностей, не говоря о том, что все уже было видено, не имело для него, как для русского и умного человека, той необъяснимой значительности, которую имеют приписывать этому делу англичане».
Про англичан – это кстати. К 1838 году протяженность английской железнодорожной сети составляла всего лишь около 800 км. Но уже в 1843-м – 3000 км, в 1848-м году – 8000 км. Ничего удивительного, что как раз в 1848 году компания «У.Г. Смит и сын» открыла на Юстонском вокзале в Лондоне первый железнодорожный книжный ларек. Выбор книжного товара был обширен: серии «Железнодорожная библиотечка Рутледжа», «Библиотека путешественника», «Библиотека «Читай в дороге», «Иллюстрированные романы и знаменитые сочинения»... Это были уже в чистом виде издания для путешествующих, карманные книги – чаще всего в формате ин-октаво (то есть сложенный три раза печатный лист).
В принципе не видно никаких препятствий, почему бы еще античным «издателям» (в кавычках, потому что масштабы издательской деятельности были весьма скромные; известно, например, что оратор Демосфен, большой библиофил, семь раз лично переписывал труд Фукидида – фактически семь изданий, – просто ради того, чтобы порадовать себя) не создавать книги карманного формата. Но, увы, мешало одно физиологическое ограничение.
Согласно современной статистике, шестая часть человечества страдает близорукостью; среди читателей этот показатель еще выше – до 24%. Можно предположить, что и в античности, и тем более в Средневековье, это соотношение было примерно таким же. «До изобретения очков примерно четверти всех читателей приходилось читать тексты, написанные огромными буквами», – замечает историк книги Альберто Мангуэль. Скажем, в Псалтири, изданной Петером Шеффером, учеником Гутенберга, 15 августа 1457 года в Майнце, размер шрифта – 38,8 типографских пунктов. Представьте себе: роскошный фолиант, напечатанный красивым шрифтом с высотой литер чуть больше 1,5 см!
Аристотель, Лютер, Шопенгауэр, Гёте, Шиллер, Китс, Теннисон, Александр Поуп, Данте, Киплинг, Йейтс, Унамуно, Рабиндранат Тагор, Джеймс Джойс – все имели слабое зрение. Гомер, Мильтон, Хорхе Луис Борхес – те и вовсе ослепли к старости. Так что до поры до времени покетбуки и не могли появиться, их просто невозможно, да и некому было бы читать.
Ситуация начала меняться к середине XIII века. В 1268 году англичанин Роджер Бэкон писал: «Если посмотреть на буквы или иные мелкие объекты через стеклянную или хрустальную линзу в форме меньшего сегмента сферы, обратив ее выпуклой стороной к глазу, буквы будут казаться больше и видны четче. Такой инструмент полезен каждому».
 |
| Увеличительное стекло позволило сделать книги более компактыми. Томазо де Модена. Кардинал Николай Руанский. 1351–1352. г. Тревизо, церковь Сан-Никколо |
Слово «очки» Бэкон еще не использует. Дата первого публичного упоминания этого замечательного изобретения, облегчившего жизнь многих поколений читателей, известна точно: 23 февраля 1306 года с кафедры собора Санта Мария Новелла во Флоренции Джордано да Ривалто Пизанский в своей проповеди напомнил, что очки – «одно из полезнейших приспособлений в этом мире». Мало того: «Я видел человека, который ранее прочих изобрел и смастерил очки, и я говорил с ним», – подчеркивал Джордано.
Как отмечает Мангуэль, «вполне возможно, что распространение очков и улучшение их качества привело к увеличению количества читателей, которые стали покупать больше книг, – и в результате очки стали ассоциироваться с интеллектуалами, библиотекарями, учеными». И это не выглядит преувеличением, если сопоставить даты появления изобретения Гутенберга (1454) и появления мастерских по изготовлению очков: 1466 год – Страсбург; 1478 год – Нюрнберг; 1540 год – Франкфурт.
По большому счету книгопечатание и началось-то именно как мягкообложечное. Сначала книги выпускались на рынок в виде комплекта несброшюрованных тетрадей. Переплетали их уже читатели, если хотели и могли себе позволить это недешевое удовольствие. Первым, кто ввел в издательскую практику так называемый издательский переплет, был знаменитый немецкий типограф Эрхард Ратдольт (1447–1524): часть тиража своих изданий он переплетал еще в типографии. Он же придумал и обложку и суперобложку.
А тут еще подоспела и революция в моде. В конце XVIII века в женской и мужской одежде появились карманы, изготовленные вместе с одеждой, как неотъемлемый элемент костюма или платья. И что явилось причиной, а что следствием – карманы ли приспособились под появление книг, удобно помещавшихся в них, либо типографы подогнали формат книг под новое модное изобретение – сказать трудно. Да это и не важно. Важно другое. Появилось такое уникальное социальное изобретение, как карманная книга в мягкой обложке (paperback).
Около 1822 года для переплетов начали использовать ткань вместо дорогой кожи. Почти сразу же на тканевых переплетах стали печатать рекламные объявления. И тут приведу одно ядовитое замечание того же Владимира Набокова: «Ибо в мире пошлости не книга становится триумфом ее создателя, а триумф устраивает читающая публика, проглатывая книгу вместе с рекламой на обложке». Это уже – про нас с вами.
Согласно исследованию Левада-Центра, если раньше жители России отдавали предпочтение толстым романам в твердом переплете, сегодня они склонны покупать покетбуки в мягких обложках. Одна из главных тенденций – ориентация издательств на серийно-типовую литературу, и, как правило, это дешевые книги в бумажном переплете.
