Чыгу нет, скоро рассвет

Все дороги от вокзала через рынок к мечети Кул Шарифу. Фото Reuters

Чистенький, вполне современный вокзал «Казань-пассажирская» резко контрастировал с тем, что творилось на улице сразу за табличкой «Чыгу» – «Выход». Перед нами открылся вид на серый рынок с ржавыми палатками, за которыми виднелись белоснежные стены Казанского кремля. Как пройти к метро, мы спросили у проходившего мимо парня. Поинтересовавшись на отборном матерном языке, зачем мы прибыли в его город, наш новый знакомый тут же предложил нам «девочек» и, даже получив отказ, не расстроился, а кинул номер своего телефона: «Мурат Черный. Если что, разберусь». Через 20 минут после прибытия у нас появился свой человек в Казани. 

Казань всеми силами пытается соответствовать статусу града столичного. Здесь есть свой кремль, свое метро и даже свой Арбат. Ансамбль Казанского кремля представляет впечатляющее зрелище. Над крепостной стеной величественно возвышается мечеть Кул Шариф, оставляя в тени соседний православный Благовещенский собор. «Как называется этот собор?» – спрашивала молодая улыбчивая экскурсовод у группы шестиклашек. «Кул Шариф», – упорно твердили дети. Все дороги ведут в Рим, а все дорожки от вокзала через рынок ведут к Кул Шарифу. Оказавшись на территории кремля, первым дело видишь мечеть, ахаешь, после чего все остальное кажется обыденным и малоинтересным. 

Нагулявшись по кремлю, на следующий день мы отправились в Свияжск, на остров православных храмов. В последнее время он стал популярен среди туристов, поэтому добраться до него несложно. Доехав до станции Свияжск за 27 рублей, мы оказались всего  в 10 километрах от желанного острова. Внезапно небеса послали нам Вована. Детина лет 30 появился перед нами из ниоткуда. Его штаны, кроссовки Abibas и огромная шапка, которая была характерно сложена в гармошку и едва касалась его макушки, сразу же вызвали у нас доверие. Вован не только назвал честную цену в 250 рублей, но и проводил в соседний магазин за едой. Света там не было, лишь в витрине-холодильнике, где лежал прошлогодний сыр, слабо горела лампочка.

– Две бутылки воды «Шишкин лес», пожалуйста», – вежливо попросил я и нащупал в кармане смятые купюры. 

– А 18 есть? – недоверчиво спросила продавщица. 

– «Шишкин лес»…

– Ну и? А, тьфу ты, я думала вы водку… – и принесла нам запыленные и явно не пользующие популярностью бутылки. 

Мы сели в прокуренный автомобиль и тронулись в путь. «Да не пристегивайся ты, не боись, у меня батя – начальник в ментуре», – брякнул Вован, как и положено, присолив свою речь матерком. Мы выехали на шоссе, справа простиралась обнесенная колючей проволокой территория. «А  это зона, я здесь работаю охранником сутки через трое», – Вован вдавил в пол педаль газа, убрал руки от руля и начал не только рассказывать, но и наглядно показывать, как проводят свой досуг заключенные. «А что зэки, – рассуждал он, – убийцы, мафия. Один на 20 лет сел, самому 19, все на себя взял. А другой, предприниматель, власть почувствовал, стал девчонок резать, в огороде десяток женщин закопанных нашли. В общем, обычные, нормальные люди. Как мы».

Вован довез нас до холма, на котором стоял монастырь. Поднявшись по витиеватой обледенелой лестнице, мы оказались у ворот обители. К монастырской стене примыкали ларьки с сувенирами и пирожками. В одном из них стояла колонка, из которой на всю округу неслась песня группы «Сектор Газа»: «Все пошло на сдвиг, наша жизнь как миг – коротка, как юбка у путан…» В советское время в монастыре в Свияжске были ГУЛАГ и психбольница. 

Местные жители на деле оказываются душевными людьми, всегда готовыми помочь путешественникам. Фото РИА Новости

Обходя остров, мы наткнулись на коренного, как выяснилось, свияжца – одноглазого мужика лет 60. Звали его Парамоном. Видимо, аристократическое по местным меркам происхождение позволяло ему произносить только первые две буквы нецензурных слов, которые он употреблял в неограниченном количестве. «Это река Щука, а это Свияга, – с неподдельной нежностью рассказывал Парамон. – А Волга эвона где». Поведал он нам и о «нехороших людях с миллионами», скупающих землю на острове, и о мафии, которая обосновалась «на том берегу», и про пожар в местном сельсовете, и про то, как было хорошо раньше, когда не было дороги и никто сюда не приезжал. «Парни, слушайте, дайте на квас немного, – наконец выпалил Парамон. – Ой, отец Сергий идет! При нем не давайте, а то увидит, отправит меня за водкой. А ведь ему еще службу служить завтра, нельзя с похмелья. А я за вас, ребята, свечку поставлю». 

Отдав за прошедшие дни дань уважения двум крупнейшим мировым религиям, мы подумали, что неплохо бы уважить и остальные. Благо в Казани есть храм всех религий. Добирались мы туда на разбитом пригородном автобусе, в котором – что самое удивительное – диктор называл каждую остановку на трех языках – русском, татарском и английском. На месте же оказалось, что верить благостным фотографиям храма не стоит. Сам по себе он красив и оригинален, но вокруг такая грязь, словно из Мордора. Железнодорожные пути, размытая сельская дорога, ни души. Между тем все религии смиренно ютятся в пестром здании под грохот проносящихся мимо поездов.  

Последнее место, которое мы посетили перед отъездом, – мечеть Марджани, самая старая на территории Казани. По приказу Ивана Грозного все мечети были снесены, и только в 1767 году Екатерина Великая разрешила казанцам вновь воздвигнуть мусульманский храм. У мечети нам встретились два оживленно беседующих татарин – пожилые, в национальных шапках, и даже их костюмы отдавали чем-то местным, колоритным. Казалось, что эти двое – из какого-нибудь старого советского фильма. Внутреннее убранство мечети было скромным, тишину нарушала экскурсия для школьников, и только в углу тихо молился татарин. На выходе из мужского зала я схватил пеструю листовку. Она оказалась  грустной: «Дешевые военные билеты. Легальный откос». 

Мы возвращались на вокзал. Я бросил прощальный взгляд на белоснежный кремль, Кул Шариф подмигнул мне всеми своими минаретами. Нас уже ждал экспресс на запад. «Из любой непонятной ситуации всегда есть чыгу», – красовалась надпись на привокзальном заборе. Казань оставалась позади, самобытная, национальная. С родным азио-европейским послевкусием.

Казань–Москва