Елена Семенова
Мнится, что на холодном ветру у подножия горы Шмидта бредут тени обессиленных заключенных.
Волновало все – и полярная ночь, и мороз в минус 30 градусов, и возможность увидеть северное сияние, и то, что добраться до Норильска можно только по воздуху или по воде – пять дней по Енисею от Красноярска, ведь железнодорожных путей нет. Потому что невозможно их в вечной мерзлоте проложить. И с автотрассами, между прочим, тоже не складывается. Волновал даже тот факт, что Норильск – город с самой ужасной экологией. «Вам обязательно нужно посмотреть живописнейшее и чистейшее озеро Лама, съездить на экскурсию на рудники и попробовать вяленое оленье мясо юкола», – деловито советовала в самолете харизматичная норильчанка. Правда, на озеро можно добраться только на вертолете, а на рудники, как выяснилось позже, просто так не попадешь – нужно заранее выправлять документы. Та же дама живо повествовала о «черной пурге» (сразу вспоминались пионерские страшилки про «желтое пятно» и «красную руку»), которая якобы поднимает людей в воздух, во время которой закрывают все службы и магазины, а дети не ходят в школы, что называется «актировка».
«А ночь-то полярная уже началась? – нетерпеливо ерзала я. – Сколько сейчас световой день длится?» – «Ну, так, с утра слегка забрезжится, ненадолго, а потом быстро опять стемнеет». Вероятно, дама не хотела разочаровывать меня, наивную столичную девочку. Может быть, она хотела, чтобы я еще часов пять верила в сказку. И, о да, я упорно верила в нее. И когда самолет, как большая птица, снижался над сумеречной страной, и мне казалось, что мы, подобно Данте, проваливаемся в угрюмые подвалы мироздания. И когда перед нами разворачивались покрытые мглой снежные равнины, как ветряными мельницами, утыканные столбами ЛЭП. И когда впереди маячили – что это, облака или горы? – нет, местами застывшие, а местами расползающиеся, как хищные спруты, клочья и хлопья промышленных дымов (странно, что никто, кроме меня, не заахал и не открыл рот от этой грандиозной сюрреалистичной картины). И когда на горизонте – а придет ли все-таки рассвет? – прочертилась, забрезжилась зеленовато-голубая полоска…
Короче, все, не буду больше томить. Царство Снежной королевы, увы, не побаловало приезжих «остросюжетным» природным эксклюзивом. Какая уж там «черная пурга»? Мороз стоял умеренный – примерно минус 25 градусов, не было обещанного пронизывающего ветра («куда ни пойдешь, он все на рыло дует, поэтому и Норильск»), а полярную ночь… ну, в общем, ее тоже отложили. Выяснилось, что она начинается в декабре, а в середине ноября день длится до 16.00 – вполне себе обычно по московским меркам. Насчет северного сияния тоже погорячились. Конечно, никто не ожидал, что оно засияет перед нами при выходе с самолета, но позже невозможность любования им была вполне логично объяснена: оказывается, нужно за ним охотиться – уехать подальше от города, чтобы не мешало массовое электрическое освещение.
 |
| Оленьи панты оздоровляют организм и укрепляют потенцию.
Фото автора |
Но все равно Норильск был необычен. Он, как бы это лучше выразиться, был заключен в некую тонкую герметичную ауру. Светился холодным неярким и ровным светом низко проходящего солнца. Малоэтажная застройка — в городе мало высотных домов – не мешала наблюдать из окна пейзаж с заштрихованной снегом горой Шмидта. Прямоугольно-нарезные кварталы – Норильск проектировался по аналогии с Питером, – стройные роты типовых потертых пятиэтажек с огромными во всю стену баннерами «Жить лучше – в нашем характере», «Будь там, где твое сердце», просторные разбегающиеся квадраты дворов. Оригинальная архитектура, пожалуй, только в центре. Вот, модернистское здание Норильского заполярного театра драмы им. Маяковского с изогнутым фасадом и заостренным плавником крыши. Вот Публичная библиотека с вынесенными на фасад трубами а-ля Центр Помпиду, соцреалистический утопический Дворец культуры. Неудивительно, что красивейшее здание – изящный полукруг в духе классицизма – принадлежит крупнейшей в мире добывающей компании.
Восхищение притаилось там, где кончается Ленинский проспект и профиль традиционного Ильича вычерчен на фоне заката и гор. Но восхищает, конечно, не привычный советский идол. Что-то заставляет повернуть именно направо, пройти квартал, и… на берегу озера Долгое (увы некупабельного) открывается странное многоплановое зрелище. Голубые, местами желтоватые и розоватые тона закатного неба перемешиваются с голубовато-сизыми цветами заснеженной поверхности озера, горы и лохматых дымов, валящих из заозерных труб. А на первом плане, как лаковая игрушка, как неожиданный полярный мираж, вытянулась изящная бирюзовая мечеть Нурд-Камал, которая, оказывается, занесена в Книгу рекордов Гиннесса как – никто сразу не может отгадать – самая северная мечеть в мире.
И кажется, подобно этому составному пейзажу, и сам Норильск также красив, страшен, противоречив и одновременно, как ни странно, гармоничен в своей противоречивости. Его недолгую по историческим меркам историю, начавшуюся в 1921 году с поселения в деревянном доме геолога Николая Урванцева, можно сравнить с черно-белым памятником вроде памятнику Хрущеву работы Неизвестного. Памятник, с одной стороны, исследователям, пионерам-первопроходцам, их труду, выносливости и отваге, а с другой стороны – советским палачам, виновным в страданиях и гибели десятков тысяч заключенных в Норильлаге. С одной стороны, веселит и забавляет этническое своеобразие коренных народов Таймыра – эвенков, ненцев, энцев с их чумами, оленями, шаманами и строганиной. А с другой стороны, мнится, что возле горы Шмидта, там, где мемориальный комплекс «Норильская Голгофа», на морозном ветру нескончаемо бредут тени обессиленных заключенных, пристегнутые к тележкам с породой и падающие вместе с ними в пропасть. В краеведческом музее информация о геологах, этнографах, писателях, поэтах, врачах неизменно снабжена припиской «з/к Норильлага»...
Впрочем, как там Некрасов писал: «Вы бы ребенку теперь показали светлую сторону… «Рад показать!»
И вот мы уже сидим в уютном ресторане, где можно покрасоваться в малицах (верхней одежде ненцев) и шапке в виде вольчьей пасти, где повара из общины коренных малочисленных народов «Мукустур» показывают мастер-класс. Огромными ножами как можно тоньше мы строгаем мороженую рыбу чир, а потом едим строганину, макая в соль и перец. Повара нарезают и дают продегустировать лекарственное снадобье – оленьи панты, оздоровляющие организм и укрепляющие потенцию, и настоянную на тех же рогах 60-градусную пантовку. И это еще не все блюда из оленины. Тут и вяленое мясо юкола, которое не портится ни при какой температуре, и оленья печень, люля-кебаб из оленины и начиненные ею же блинчики... Когда сытые вываливаемся на улицу и идем морозными дворами Норильска, знакомый замечает – в окнах всех жилых домов над подоконниками висят люминесцентные лампы, возмещающие домашним цветам недостаток света. В Москве такого не увидишь. И думается: наверняка в холодном, красивом, экономически важном и многострадальном Норильске есть еще множество таких – только ему свойственных примет, увы, не выхваченных беглым туристическим взглядом.
Норильск–Москва
