Горе горькое по свету шлялося

«А вон Жириновский обещал всех шампанским напоить...» Фото PhotoXPress.ru

«У вас… это… стопарика нет?» За 10 лет такой вопрос мы слышали от нашего односельчанина три раза. В первый раз – когда во время приезда Дмитрия Медведева (бывшего тогда президентом) в областной центр Василия включили в делегацию «людей из народа», и он целый день провел в непривычной для него обстановке: «Было это… совещание. И это… литургия. Стопарика нет?» Во второй раз – когда тяжело заболела жена. И вот недавно:

– Это… Ваню ищем. Дочку мою порезал, она за его Соньку вступилась. Всю спину клочьями. Дурной был, убежал, а тут морозы. Внучка это… в ипотеку сдали.

– Как в ипотеку? В опеку, наверно?

– Ну да, в ее, в опеку, это… напутал. В лес ходил, его искал, помрет ведь. Стопарика нет?

Стопарик нашелся. За годы я поняла, что Василию (я меняю здесь все имена, у людей беда, да и населенный пункт назовем «где-то в России») можно дать из домашнего НЗ, не повадится. Когда-то выяснилось, что предыдущая хозяйка нашего дома, работавшая в питерском медучреждении, на весь дачный сезон привозила канистрами медицинский спирт, и еще пару лет пришлось отваживать стучавшихся в ночную пору страдальцев из дальних деревень, шедших по лесам и болотам туда, где «всегда продадут» (ближайший магазин в 12 километрах, автолавка трижды в неделю, а у автолавок вопреки расхожему мнению главная доходная статья не водка, а хлеб с крупой. Если где кто и пьет вчерную по глухим деревенькам – тому автолавочная водка слишком дорогая, для тех – «ямы» с ядовитой паленкой или такая же тетка, как продавшая нам дом, с ворованным спиртом). Потом стало спокойно. В нашей же деревне алкоголики, как выяснилось, давно повымерли. Новый год и Ильин день (здесь это исстари главный церковный праздник), когда все ходят навеселе, не в счет. Да и тот самый убежавший в лес Ваня когда-то помогал мне переделывать баню, и когда рядились – предупредил:

– Только давай за две недели управимся. Мне через две недели полтинник исполнится, буду отмечать. Потом дня три никакой буду, не до работы. А потом мне сруб ставить…

И за две недели сделал все идеально, взяв меньше, чем теоретические «таджики».

Какие здесь таджики?! Постоянной работы нет ни у кого, пособие не оформляют, плюнули – 850 рублей начислят, а ездить в город отмечаться – 300 рублей на автобусе в два конца. Ставили срубы на вывоз (сейчас что-то не ставят), канаву кому выкопать, траншею для насоса к речке, сарай сделать, грибы с ягодами, картошка, у кого уже пенсия – вот и деньги. Но до пенсии мужики не доживают (вот Василий дожил несколько лет назад и рад – работал в лесничестве на окладе, пенсия тогда вышла как зарплата, 6 тысяч с копейками, а еще и что-то до сих пор индексировали). Был Сашка-цыган, все о компьютере мечтал, мечта сбылась. Так за компьютером и умер – инфаркт в 35. Родственник Ваниной Соньки, та тоже цыганка.

А у Ивана были еще ульи, мед. Но когда я весной приехала и размышляла с соседями, не завести ли мне ульи (пчелы – единственная живность, не требующая ежедневного пригляда), вдруг услышала:

– Поздно ты приехала. Тут Ваня все свои ульи городскому за две тысячи продал, все семьи, на вывоз. «А, – говорил, – не нужно мне больше». Давай ты лучше бычков заведи, он тебе дешево сарай поставит. Тут недалеко продают бычков, дешево.

Одна только радость в деревне – выпьешь, и жизнь вполне сносной кажется. Фото РИА Новости

Бычков я, конечно, не завела, не готова безвылазно осесть на земле, но история с ульями смутила (и опечалила – кто понимает, десяток хороших ульев с семьями стоит намного дороже, даже по самым щадящим ценам). Когда человек вдруг бросает дело, которое знает хорошо и всегда любил, – тут нужен специалист-медик. Это та самая депрессия, на которую так красиво жалуются в сетях высокообразованные жители мегаполисов.

Но я чаще вижу другой лик этой хворобы – и он далеко не поэтичен. Хватает она далеко не только утонченных и рафинированных, ей нет разницы, хипстерский прикид на человеке или фуфайка с ушанкой. Алкоголь, которым пытаются снимать давящее невыносимое состояние даже малопьющие люди, помогает этой злой ведьме убивать жертв, но начинается она часто не с алкоголя, а вот с этого «а-а, не нужно мне больше». И не к кому обратиться. Жена Василия, когда поняла, что ей ампутировали ноги и ко всему она скоро перестанет видеть глазами свои любимые пионы и любимые грядки, в районной больнице кричала, просила эвтаназию – услышала по телевизору слово и запомнила. Отошла маленько, вывозит ее муж в сад, дочка обихаживает, родня заходит, брат… Вот зайдет ли брат? Где он?

Когда он выбегал на мороз в одной рубахе из дома, кричал: «Лучше умру, чем на зону». Внучок (дочка где-то далеко, неприкаянная) только-только пошел в школу, был с бабушкой-цыганкой. Ну как пошел? Школы нет поблизости, школьного автобуса тоже. Приезжали из опеки («ипотеки»), тогда уже хотели забрать. Бабушка еще красивая, яркая, за ней тоже водилось прежде уехать погулять на воле, а потом вернется – и, как все, горбатится в огороде. Внучонка блюла, летом на речку приведет купаться – нарядненького от панамки до маечки с шортиками, разденет, в водичку отведет, последит, чтобы не перекупался, разотрет большим полотенцем, оденет и поведет обедать. А со школой было решили – есть в центре муниципального образования (муниципалитеты укрупнили, туда и автобуса-то прямого нет, и на машине кругами через федеральную трассу часа полтора) школа с интернатом, где детей держат с понедельника по пятницу. Васина дочка с машиной и при каких-никаких заработках в городе с перебоями ездила забирать-привозить.

А потом случилось плохо. Не стало денег ни у кого. Внучонка Ваниного кормили до последнего времени эта самая Васина дочка и сам Вася. А потом стало не на что кормить. И «ипотека» забрала в один прекрасный день. Ваня (разумеется, без спиртного не обошлось) в присутствии родственницы бросился на жену: ты сдала! Одновременно проснулась старинная ревность. Молодая женщина заслонила Соню, и нож прошелся по ее спине. Она в страхе вызвала полицию по телефону, а Ваня закричал, что ментам не дастся и лучше умереть, чем зона. Когда мы уезжали, Василий сказал, что так и не нашел свояка, хоть каждый день по лесам ходит: «Хороший же, это… мужик, нормальный, а сошел с катушек, беда какая». Возвращается он, Василий, из леса замерзший – и в огород – что-то перетаскивает, прибивает, баню топит. Но очень боюсь от него услышать это «а-а, не нужно мне больше». Пока вроде ограничилось словами «Стопарика нет?».

Когда-то еще в детстве меня поразил некрасовский образ: «Меж высоких хлебов затерялося небогатое наше село. Горе-горькое по свету шлялося и на нас невзначай набрело». Хлебов тут нет – леса, в том числе выросшие на месте бывших мелиорированных под поля земель. Много грибов, в речке рыба. Нежнейшие пейзажи. Зимой морозный воздух почему-то пахнет свежими яблоками. Но горе горькое набрело.

В день нашего отъезда приезжала автолавка. Мужики обсуждали в очереди: «По телевизору неинтересно, одна политика, все про Трампа да про Трампа, что нам Трамп». – «А вон Жириновский обещал всех шампанским напоить». – «Не волнуйся, сюда не доберется». Никто не доберется, ни с шампанским, ни без.