Анна Шарова
Стаканчики со свежевыжатыми соками на рынке Бокерии напоминают разноцветные лампочки на новогодней елке. Фото автора
Барселона похожа на театральную сцену. По прозрачно-голубому небосводу ровно движется солнце. Оно медленно ползет по полукруглой дуге с дальнего конца улицы и переваливается на центральную площадь. Каждый час огромная, необъятная сцена плазы Каталонии погружается хоть и в веселое, но немного мистическое музыкальное созвучие, оповещающее о новом часе. Голуби, как волны в море, то ли переплывают, то ли, изгибаясь волнистой линией, перелетают по сверкающему покрытию круглой площади. Туристы щелкают фотоаппаратами, прохожие разговаривают, работники WWF просят заполнить анкету и сделать пожертвование во имя бело-черных панд. Все и вся существует в отдельном друг от друга измерении, плавное течение этой жизни прерывается разве что мелодичным антрактом – уже половина первого.
Вниз от Каталонии суетится неугомонная Ла Рамблас. Мужчины за рулем громко бранят дерзких прохожих, цыганки изучают кожаные сумки и разбирают кошельки, торговки поливают свежие лилии и выставляют ведра с мимозой в прозрачные витрины маленьких зеленых киосков. По правую руку раскинулась Бокерия – рынок.
На каждом прилавке здесь феерия красок. Стаканчики со свежевыжатыми соками мигают, как лампочки на новогодней елке. Елка, правда, довольно экзотичная: клубника с кокосом, маракуйя с киви и банан с апельсином. Один стаканчик – евро, два – тот же евро. В Бокерии есть все: свежая рыба, поблескивающая кожицей цвета разлитого на асфальте бензина, которая вряд ли забыла вкус соленой воды; прилавки ломятся от копченостей, подвешенных за кость к потолку, где-то справа улыбчивый иранец пытается продать сладости.
Солнце как раз перекатилось от Рамблас в сторону плазы. Барселона разлинована, как тетрадь по математике прилежного первоклассника. Улицы смотрят строго с востока на запад, и солнце будто гуляет по ним, омывая своим светом каждую улицу. Некоторые переулки залиты слепящим светом с утра и до заката, пока другие, если повезет, перехватывают пару лучиков за день.
Вниз от мощенной черно-белой брусчаткой Рамблы – огромное море. Синее, спокойное и уже очень холодное.
На море чайки. Если точнее, на море – море чаек. Взмывая в воздух белой стеной, они ровно, одна над другой, перемещаются ширмой в сторону потенциального кормильца, а достигнув цели, зависают в воздухе, почти не двигая телом, фокусируясь на одной точке. Точка – это еда.
Помимо агрессивно настроенных чаек на пристани есть что посмотреть.
Главное, конечно, это мост. Подвесной мост в Старом порту (порт Вейл), тянущийся дышащей конструкцией от окраины города до Маремагнума – туристического центра, стоящего на островке, где есть магазины, кинозал и огромный аквариум. Конструкция моста напоминает волну. Половинки будто извиваются в воздухе, волнуются вместе с морем и дышат, как сама стихия. Туда-сюда по мосту прохаживаются важные чайки, сложив за спиной крылья, как глава семейства в минуты тяжелых дум, но осторожно, на цыпочках, их обходят припугнутые туристы – дети с женой, которым уже перепало отцовского гнева.
Перпендикулярно мосту вдоль пристани тянется длинная аллея пальм. Они успешно справляются с суровыми плюс девятью градусами, которыми их балует поздняя осень, и особенно не ворчат. Если пройти вперед, по правую руку покажется телеграф.
 |
| Сказочные постройки Антонио Гауди привносят в Барселону толику волшебства. |
Здание центрального телеграфа редко внесено в туристический список must see, и это огромная ошибка. Снаружи он монументален, с двумя башенками, выпячивающий наружу свой сероватый камень. Внутри настоящая магия: квадратное помещение со скошенными углами, мерцающее коричневато-желтоватым светом под огромным круглым куполом из полупрозрачного оранжево-желтого стекла с узором, напоминающим тот, что гордо носят павлины на своих хвостах.
Пройдя телеграф, поворачиваешь направо, отсюда за считаные минуты можно дойти до Музея Пикассо, а значит, попасть в самое сердце Баррио Готко – старой части города.
Старый город, кажется, оказался здесь совершенно случайно. Внутри логичной, построенной строгими квадратами Барселоны старые мощеные улочки, которые совершенно не представляют, что такое прямая линия, выглядят как таинственный лабиринт минотавра. Здесь нарушаются все законы логики и параллельные прямые не только пересекаются, но еще и извиваются, упираются в тупик и неожиданно становятся перпендикулярными. В этом уютном хаосе много галереек, музеев и маленьких кафе, но одна из главных достопримечательностей – Музей Пикассо.
Музей художника находится в красивом особняке с классическим двориком. Сама коллекция кричит надрывающимся голосом, что Пикассо – художник испанский. На стенах висят картины, написанные им в возрасте от девяти до пятнадцати лет. На тот факт, что Пикассо был основоположником кубизма, изобрел технику коллажа и немало потряс консервативных парижан, намекает только зал с переделанными «Менинами» Веласкеса в технике кубизма в самом конце музея. Как он пришел к этому – тайна, как будто родина не простила своему ребенку отъезд за границу и приняла это как личное оскорбление: «предателя» простили, но признали только частично.
Силами авторов путеводителей Барселона почти официально стала называться городом Гауди. Модернист Гауди, как волшебник, прилетел в свою страну Оз, перевернул в ней все с ног на голову и исчез под колесами первого трамвая, пущенного по рельсам его города. По сути, почти все, чем Барселона известна сегодня, не существовало даже в проекте еще лет 100 назад. Помимо частных домов Батло и Мила, которыми Гауди добротно подперчил центральную улицу Пессейдж де Грасия, он не достроил волшебную Саграду Фамилию. Гауди был глубоко религиозным человеком, церковная символика и библейские образы украшают все его строения. «Священная семья» уже который год окружена преданной свитой – строительными кранами и рабочими в зеленых комбинезонах с нагрудными карманами. Проект не только не был достроен при жизни Гауди, но и не достроен по сей день: собирают пожертвования. Здание похоже на огромное плавящееся мороженое, фигуры будто бы сползают вниз, создавая причудливый рельеф и формы. Внутри огромные своды, воздушные конструкции, перевитые яркими витражами. Каждые 15 минут начинает рычать орган, заставляя разглядывающих храм замереть, запрокинув голову, словно в ожидании звездопада. Алтарь выполнен в виде зонта с помпонами по краям, который укрывает фигуру распятого Христа, укрепленную под самым куполом. Он словно парит или медленно поднимается вверх в этих разноцветных лучах солнца и отблесках витражей.
– Видно, что он очень страдает, – послышалось за моей спиной. Повернувшись, я обнаружила миловидную пару: девушку с темной короткой стрижкой, рассуждающей о чувствах Христа, и мужчину лет 30, держащего ее под руку. Его глаза были туго перевязаны клетчатым шерстяным шарфом, таким, каким папы обычно обматывают горло, чувствуя приближение болезни.
– Он висит под таким... ну, похоже на зонтик... тут очень светло и... вообще тут очень-очень красиво на самом деле, – подытожила девушка все на том же ровном русском языке. Когда я снова обернулась, они оба испарились, мужчина так и не проронил ни слова и куда-то исчез вместе с колючим клетчатым шарфом. Эта пара осталась для меня загадкой: то ли это был слепой, то ли они играли в неясные ролевые игры, но, что бы там ни было, ни зонта, ни Саграды Фамилии этот мужчина так и не увидел, а жаль – ему бы наверняка понравилось.
