Андрей Ваганов
Академик Юрий Оганесян объясняет автору, как «устроена» таблица Менделеева за ураном.
Фото Юрия Туманова. Объединенный институт ядерных исследований, Дубна. 2000
Американец, профессор Ли Нисбетт в 2001 году заметил: «Журналисты, если с ними общаться, все переврут, а если не общаться, то денег на научные проекты не получишь». В этом нарочито провокационном заявлении точно схвачен тем не менее тот – основной, на мой взгляд, – социальный феномен, определяющий проблему коммуникации между учеными и журналистами.
Еще один американец, обозреватель, возможно, лучшего на сегодняшний день научно-популярного журнала Scientific American Джон Хорган (кстати, сам в прошлом физик) точно подметил: «Каждый писатель и журналист, пишущий о науке, время от времени сталкивается с людьми, которые искренне не хотят внимания от средств массовой информации, желая, чтобы их оставили в покое и не мешали выполнять свою работу. Ученые часто не понимают, что подобная черта делает их еще более соблазнительными»
В этом смысле характерно высказывание астрофизика, сотрудника Государственного астрономического института им. П.К. Штернберга МГУ им. М.В. Ломоносова Сергея Попова, которое он сделал на круглом столе по итогам интернет-конференции «Российская наука и СМИ». Попов, в частности, заявил: «Ученые и СМИ думают в разных категориях. Ученые идут от идеалов, от конкретной естественно-научной работы. Журналисты всегда находятся на грани опасности раскрутки далеко не самых интересных людей и идей. Ни о каком равенстве в общении журналиста и СМИ в России и речи быть не может».
Сказал он это уже давно – в 2003 году. Возможно, сейчас Сергей так уже и не думает. Мало того, с тех пор он стал вполне медийной персоной, его часто приглашают различные СМИ прокомментировать не только астрономические новости, но и как раз вопросы популяризации науки. Он сам читает много публичных популярных лекций.
Мой опыт работы научного журналиста позволяет предположить, что одна из важнейших причин возникновения зачастую проблем в коммуникации между научным сообществом и журналистами – это психология двух очень своеобразных профессиональных групп.
Тут мы можем сослаться на работу крупного советского генетика Владимира Павловича Эфроимсона (1908–1989) «Генетика этики и эстетики» (М., 2004). Прежде всего Эфроимсон констатирует, что «…то, что есть связи, притом неожиданные, между некоторыми психическими, гормонально-биохимическими особенностями личности, в частности, генетически обусловленными, сейчас уже нельзя отрицать». В этом исследовании Эфроимсон вводит так называемую шкалу психической нормы.
Любопытно посмотреть, какие психические типы он располагает на полюсах этой шкалы. Шизоиды: «замкнутые в себе (интравертированные), слабо контактные, абстрактно мыслящие люди, слабо и неадекватно реагирующие на внешние события, но живущие очень богатой внутренней жизнью. Замкнутость и отрешенность являются их уязвимым местом, они нередко порождают их неудачи; зато особая способность к концентрированному сосредоточенному мышлению нет-нет да выдвигает из их рядов таких творцов, как Иммануил Кант, крупных математиков, физиков, поэтов».
На другом полюсе располагаются циклоиды: очень подвижные, общительные, контактные, жизнерадостные, отзывчивые экстраверты, деятельные, непоседливые и неустойчивые, легко переходящие от веселья к унынию, от энергичной деятельности к пассивности, склонные не к абстрактному, а к конкретному мышлению. «Циклоид – общителен; человеколюбив, реалистичен и легко приспособляется к окружающему...»; это – «…купцы, ораторы, журналисты». Для них характерны «неутомимая работоспособность, темперамент, находчивость, порыв, смелость, обходительность, беспристрастие, способность быстро схватывать конъюнктуру».
То есть эти две социальные группы – ученые и журналисты – находятся на разных полюсах психологической нормы. При этом им постоянно приходится взаимодействовать друг с другом – «крупным математикам» с «купцами»; «физикам» и «поэтам» – с «ораторами» и «журналистами». Отсюда легко понять, какие искры порой высекаются из этого взаимодействия.
Еще раз подчеркнем: определения «шизоид» и «циклоид» не имеют никакой негативной нагрузки; все это – полюса психической нормы. Тем не менее анализ, который провел В.П. Эфроимсон на основе сугубо генетического скрининга, подтверждается и самонаблюдениями ученых: «Наука может быть охарактеризована как параноидальное мышление, примененное к природе» (Карл Саган); «Научное мышление можно охарактеризовать как институализированное параноидальное мышление» (Б. Эйдюсон); «Наука – это профессия, где некоторые формы паранойи… содействуют достижению успеха» (А. Махони).
Для сравнения и равновесия приведем автохарактеристику психотипа научного журналиста. Ее дал известный отечественный научный журналист и писатель Карл Ефимович Левитин. Он пишет: «Моя профессия требует умений собирать информацию – открытую и секретную, устную и письменную, официальную и граничащую с околонаучными сплетнями. Научный журналист должен уметь надевать различные личины, чтобы получить доступ в лаборатории и на конференции, а еще важнее – в души ученых. И он должен любить людей, чьи секреты собирается узнать, иначе ему никогда не проникнуть в их психологию, намерения, настроения, страсти, предпочтения. Все это редкие качества, характерные для разведчика, лазутчика, шпиона».
Понятно, что научный журналист как часть социума имеет дело с носителями весьма специфической модели социального устройства, которая формировалась и самовоспроизводится вот уже более двух тысячелетий. И хотя это действительно внушает трепет, но профессиональный журналистский инстинкт зачастую оказывается еще более могучей силой.
