Авантюристка Дуся Курочкина

Куры – слабый пол, они тоже капризны. Фото Евгения Никитина

Этим летом я решила кур на дачу больше не покупать.

Во-первых, наверняка, как в прошлый раз, подсунут молодок (в прямом смысле несносных!), и придется весь отпуск любоваться ими, усиленно кормить и только ближе к августу заполучить, наконец, яичко, сварить всмятку и вдруг осознать (во-вторых), что не простое оно, а золотое! Корм нынче недешев, а несутся куры по настроению – они ведь тоже слабый пол, у них свои капризы. А тут и осень на носу – пора отдавать возмужавших кормилиц соседке, причем на ее условиях – то есть с правом поставить запятую в «казнить нельзя помиловать» по своему усмотрению. У нее таких целый курятник, она не церемонится. В-третьих и главных – время. Наливать им воду, рвать траву и запаривать пшено – проще простого, но когда это приходится делать каждое утро… Словом, окинув взглядом старую баню и пустующий вольер, буйно заросший малиной (результат прошлогоднего естественного удобрения), я села на велосипед и поехала в поселок за продуктами. А там, на беду, стоит фургон и вокруг него какая-то заманчивая суета… Оказалось – кур привезли на продажу. Молодок и несушек. Я слезла с велосипеда и заглянула в кузов. Сидят, окаянные, ждут своей участи, рыженькие такие, измученные – по две, по три в тесной клетке – кажут клювики наружу, прикрыв глаза от изнеможения. Покупателей немного. Еще минут пять, и увезут дальше, по всем ближайшим поселкам – в надежде сбыть поскорее с рук… Нет, не буду.

С другой стороны, такой роскошный оупен-эйр на даче пропадает. Сколько я с этим курятником намучилась в свое время (см. «НГ» от 05.09.13), сколько проб и ошибок за плечами! К тому же ведь это возможность дать двум или, так и быть, трем живым существам целое лето счастья, довольства и… свободы, относительной (в пределах загончика), но все же большей, чем в этих тесных кутузках. Нет, я только посмотреть. А это точно несушки? Хорошо, дайте трех. Только не молодок, бога ради! Пусть лучше будут «бальзаковские», лишь бы неслись не потом, а сейчас. «Завтра же снесутся!» – уверил продавец и вывалил в мой рюкзак трех рыжих, неприметных, если не сказать облезлых, счастливиц.

Велосипедная тряска и темный рюкзак не пошли им на пользу – завтра они и не подумали нестись. Это оказались дикие, совершенно несчастные, слабые существа, не умеющие жить. Похоже, всю свою недолгую юность они скоротали в клетках, где только ели комбикорм и дремали от скуки и тоски. В отличие от своих нагловатых деревенских подруг они не знали даже того, что каждая уважающая себя курица знать обязана – что такое насест и как на нем сидят. Увидав человека, они пускались наутек. Эта пусть ограниченная, но все же свобода передвижения поначалу опьянила их так, что они не могли остановиться – все бродили, кудахтали на все лады (иногда это даже напоминало пение), восторженно осматривались, расправляли крылышки. Через неделю, когда культурный шок отпустил, они вдруг дружно принялись нестись, и делали это так деликатно, почти не привлекая к себе внимания.

Получив имя, Дуся ощутила себя личностью. Фото автора

Век живи – век учись: когда-то я не знала и того, что современные куры умеют нестись без петуха, а теперь оказалось, что существуют экземпляры, способные нестись молча! Предыдущие, рожденные и выросшие у заботливых деревенских хозяев, обычно не скромничали, а устраивали из этого целое ток-шоу – долго покудахтывали перед тем, как сесть в гнездо, потом чуть затихали и, соизволив наконец снестись, ликовали так, будто получили Нобелевскую премию. Или даже так: мне это чем-то напоминало подробные и красочные рассказы некоторых обитательниц женских форумов о своем родильном опыте – то же искреннее и звонкое хлопанье крыльями напоказ. Мои же новые подопечные вели себя скромно и старались не кудахтать лишний раз. Эти существа не умели общаться, даже драться не сразу научились, боялись шума, не понимали, что такое гнездо, и поначалу неслись то в кустах, то в темном уголке бани, сидя на полу. К исходу первой недели они, однако, уже определились с общественными ролями. Заводилой и лидером стала самая крупная, с большими ногами. Когда я приносила корм, она просто влезала с этими своими ногами в кормушку и устрашающе раскрывала крылья на гусиный манер, загораживая конкурентам путь к поживе. Другая сделалась ее подпевалой, быстро сообразив, что лучше уж быть второй, чем третьей лишней. Эти двое принялись терзать и обижать облезлую тихоню. Не подпускали ее к еде, оттесняли от поилки. Я старалась покормить ее в сторонке, но энергичная лидерша умудрялась клевать одновременно у себя, у нее и ее.

Прошла еще неделя. Очевидно, сообразив, что среди «своих» не видать ей покоя, третья лишняя в отчаянии пошла на риск. В одно прекрасное утро я обнаружила ее гуляющей под яблоней и поклевывающей белковый завтрак из муравьев и жучков. Как она умудрилась найти лазейку в сетке – осталось загадкой. Несколько раз я ловила курицу на грядках и клумбах и водворяла на место. Но, просидев там часок для порядка, она снова сбегала. Ни я, ни ее товарки не могли проследить ее путь. Те не пытались последовать за ней, они, казалось, даже не завидовали, а лишь вздыхали с облегчением, как радуются жильцы коммуналки, когда сосед уезжает в отпуск. Я назвала ее Дусей. Получив имя, она ощутила себя личностью и в благодарность сделалась совершенно ручной. Умея выходить из клетки, она не умеет входить обратно и потому, когда хочет попасть в гнездо, бегает вдоль вольера и приседает, ожидая, когда ее возьмут в руки и водворят на место. Тихо заплатив свой оброк-яичко, она снова оказывается снаружи. Она бегает за людьми, перекусывает остатками собачьей еды, совершенно не стесняясь пса по имени Лёв, разыгрывая перед ним домашний спектакль под названием то ли «где обедал воробей», то ли «Лёв и курочка».

Несколько лет подряд летом я завожу на даче кур, и всякий раз мой пес Лёв страшно ревнует к ним хозяев. Ревность усугубляется презрением. Он считает их низшими существами, дармоедами, тогда как себя мнит управляющим имением и старается при случае показать свое превосходство. Не раз он подбирался к плошке с запаренной перловкой, подготовленной курам, и, фыркая, чихая, преодолевая отвращение, сжирал ее всю, лишь бы только не досталась «этим». А однажды, увидав, как бабуся Люся сложила остатки пшена в пакет «на завтра», выследил ее, сунул нос в пакет и, услышав мой вопль возмущения, проглотил пшено вместе с пакетом. Излишне говорить, что Лёв мечтает прорваться в вольер и передушить их всех в один присест или один прыжок. Собственно, потому вольер и установлен. Каково же было мое удивление, когда я поняла, что Дусю он не трогает. Иногда подойдет к ней поближе, обнюхает, иной раз  рявкнет для порядка, но не кусает, не гоняет по участку, как других в былые времена.

Что же это? Синдром козла Тимура и тигра Амура? Уважение к безумству храбрых? Обаяние авантюризма? Поступок Дуси, как всякий настоящий поступок, вызвал споры в семье. Бабуся Люся надела очки и все же отыскала лазейку в сетке. Она настаивала на том, чтобы водворить Дусю на место и заделать лаз. Остальные жители дачи во главе со мной отстаивали право Дуси на свободу и творческий поиск. Бабуся Люся  доказывала, что Лёв все равно сожрет курицу, как только его терпение иссякнет – и доказательством служит все тот же пострадавший от тигра Амура козел Тимур. В качестве дополнительного аргумента она выдвигала мою неспособность дрессировать собак (это правда) и общую Лёвину неуправляемость. Спор еще не разрешен, а пока я пишу эти строки, сидя под яблоней, Дуся бродит в кустах смородины, две другие рыжие гражданки недовольно кудахчут, предъявляя претензии правительству в лице меня за несвоевременную (ввиду внезапного наплыва вдохновения) подачу корма. Лёв (которого я стараюсь кормить вовремя и сытно по понятным теперь причинам) уже откушал и лениво развалился в тени дерева, охлаждая нос в утренней росе.

Что еще прибавить? Какой вывод сделать? Да никакого. Лето, дача, жизнь идет куда-то, как эта странная беглая курица.