Карамелька для всех

Из любого события мы можем сделать шоу. Фото Reuters

Есть один секретный механизм, который позволяет людям в России жить себе, поживать и чувствовать себя свободными от чего бы то ни было, что бы ни происходило вокруг. Этот механизм – карнавал.

Начну с события вполне невинного. С фермерского фестиваля «Наш продукт», прошедшего недавно в Москве. Отечественные фермеры много чего вкусного выращивают, им похвалиться не грех. Однако устроители фестиваля выбрали своей темой традиции Древней Руси, превратив мероприятие из современного гастрономического праздника в иное шоу. С балалайками и косоворотками, телегами с сеном и сеном без телег, с деревянными лошадками, богатырями, сборными избушками и прочей бутафорией – 33 сказочные площадки, 340 шале… На организацию всего этого ушло 167,5 млн бюджетных рублей. Зачем? И не в откатах дело. Иначе мы не можем. Потому что просто поглощать и угощать (а ведь пока еще реально есть чем, несмотря на все антисанкции) – это как-то не по-нашему, скучновато. Потому что вся наша российская жизнь – это грандиозный перформанс. И фермерский фестиваль «Наш продукт» в том числе.

Аресты губернаторов. Запреты хотя бы чего-нибудь. Кампания по переименованию питерского моста. Принятие скандального пакета законов в последний день работы нынешней Госдумы. Есть в самых разных общественных событиях, политических, да и неполитических тоже, что-то гротескное, чрезмерное и нарочито демонстративное. Многое из того, что случается, словно происходит на грани фола. С одной стороны, все до соплей и надсадного крика серьезно. С другой – шутливо и фантастично. И в целом – нарочито, скоморошно. Как и полагается на карнавале. Том, настоящем, древнем, будоражащем сердце – не инсценированном, как это обычно делается сегодня во всем мире, а прежнем, темном, завораживающем, кружащем, с разными бестиями да демонами, высыпающими вдруг на белый свет. Не то жуткое, не то смешное шоу, что рождается из глубин народного подсознания.

Карнавал стал нашей социальной плотью и кровью, вот мы его обычно и не замечаем. Точно так же рыба не видит воды. Это в Рио-де-Жанейро или там в Венеции карнавал длится всего лишь несколько дней. У нас он не заканчивается никогда. Одни сцены сменяют другие, и мы несемся в этом вихре, как гоголевская тройка.

Например, как Крым стал российским? Зеленые человечки, вежливые люди, реплика президента Путина о том, что российскую форму можно легко купить в магазине… А потом – его рассказ, как он лично руководил всей операцией. Зрелищность, пикантность, смешение противоположностей – словно весь сценарий был продуман, заранее написан бывалым мастером перформансов. А не разворачивался спонтанно, рождая по ходу всё новые импровизации.

Или взять, скажем, российский павильон на нынешней Венецианской биеннале. В этом году он посвящен ВДНХ (V.D.N. H Urban Phenomenon). Критики пытались отгадать, какой смысл несет наша экспозиция. Страшилка или анекдот – эта причудливая бутафория из сталинских символов? Чрезмерный пафос или тонкий абсурд?

Но что, если как раз и то и другое? Микс из противоположностей, смешного и страшного – вот он, подлинный карнавал.

Это имеет глубокий смысл для нас – то, что мы, общество, карнавализируем практически все, что происходит с нами. Это помогает нам выбираться живыми и порой невредимыми из совершенно разных передряг. И, может быть даже, карнавал – и есть наше главное историческое завоевание.

Как можно было пережить сталинское истребление деревень, репрессии миллионов людей, массовый голод? А еще и фантасмагорию тогдашних судов и допросов? А еще лженаучные фантазии на государственном уровне? Можно – трансформируя все эти неподдельные ужасы в причудливый перформанс. С песнею: «Страна встает со славою навстречу дня». И страшным подтекстом: «Мы живем, под собою не чуя страны». Смешивая добро со злом, радость с горем, смерть с рождением, низ с верхом, начало с концом. Карнавал стал тогда, может быть, главным способом уцелеть. Все эти одобрямсы и повороты рек были нужны, чтобы довести происходящее до абсурда. И выбраться.

Карнавал ведь не только когда смешно. Это еще и когда страшно. Особенно когда страшно. Нечистая сила хулиганит. Жуткие рожи, копыта, хвосты... И в этом его спасение. Поскольку карнавал – это способ преодоления ужаса прежде всего.

Кстати, именно русский философ признан во всем мире как автор общепринятой теории карнавала. Жил себе Михаил Бахтин в Саранске в середине прошлого века и писал, казалось бы, о Рабле. Но о Рабле ли на самом деле? О Средневековье ли? Рассказывают, он внимательно читал газету «Правда» и аккуратно что-то подчеркивал в ней. И это во времена, когда никто «Правду» не читал. Не для того она издавалась.

Если запрещать европейскую еду, то самый лучший способ это сделать – уничтожить ее, и чем эффектнее, тем лучше. Фото PhotoXPress.ru

Булгаковская Москва, та, что в «Мастере и Маргарите», – это как раз буйство карнавала. Вот и другой наш философ, Мераб Мамардашвили, говорил, что советская жизнь «насквозь театральна». У нас ведь все играют роли, утверждал он, имея в виду роли именно театральные.

Даже пролетарская революция скорее возникла как футуристический перформанс, чем как рабочее восстание. И в первые годы советской власти именно художники старательно отмечали эту дату. Например, 7 ноября 1920 года в Петербурге футуристами был разыгран грандиозный спектакль «Взятие Зимнего дворца» с участием цирковых и балетных артистов и нескольких тысяч представителей массовки, где проводилась реконструкция октябрьских событий.

Хотя явно есть в карнавале что-то древнее, вековое, отнюдь не советского пошива. Спрятанное еще в русских сказках, например. Иванушка-дурачок ленится, не работает, не моется даже, то и дело впросак попадает, из-за чего вокруг черт-те что творится, настоящий балаган, а потом вдруг ни с того ни с сего ему везти начинает, да еще и по-крупному. И не оттого, что поумнел. А потому что продолжает вести себя по-дурацки. То есть фактически создает вокруг себя карнавал.

Первый признак карнавала – амбивалентность, смешение противоположностей. «Мы – люди крайностей», – утверждала реклама сочинской Олимпиады. «Мы ездим по бездорожью так же хорошо, как и по дорогам… У нас даже в жару бывает мороз по коже… У нас не получится обыкновенно: это будет великая Олимпиада».

Особенно причудлив сегодня карнавал на ТВ, в разных ток-шоу – с криками, истериками, шутами, трикстерами, причудливой правдой, честной ложью и прочим смешением верха и низа. Гротеск. Избыточность. Так легче. Так не страшно. Когда всё вверх тормашками. Почти как в сказке. (У Иванушки-то ведь все получилось).

И если, например, запрещают европейскую еду, то самый лучший способ встретить это нововведение – эту еду уничтожить. Чем эффектнее, тем лучше – сжигать, давить да закапывать.

Карнавализация – звучит почти как карамелизация. Такая поджаренная радость-сладость.

Тягучая, прозрачная, с особым вкусом. Приторная. Спасительная.

Игра, которая сулит освобождение. Преодоление страха. Выскакивание в иную реальность, в сказочный мир, где смерти нет. (Ну, смерть, конечно, есть всегда, и всегда рядом. Но в этот момент она просто смешна.) Игра, в которой, кажется, все возможно.

…И поклонится Иванушка серому волку, и простится с ним навечно. А потом вернется домой на коне златогривом. Привезя отцу своему Жар-птицу, а себе – невесту. Елену Прекрасную.