Значит, поют по-русски…

О единстве украинцев и русских говорили даже тогда, когда еще не полностью было ликвидировано бандеровское движение в Украине. Марка Почты СССР. 1954

Осенью 1943 года, первоклассником, я впервые услышал об Украине: 6 ноября нашими войсками был освобожден Киев – столица Украины, как сказал диктор. Когда же мы услышали, что освобожден город Городок, наша бабушка Устинья Кондратьевна радостно перекрестилась: «Слава богу! Значит, и наше местечко тоже взяли!»

А название ее родного местечка – Купин – мы с сестрой знали давно. Но, рассказывая о Купине, Каменец-Подольске и Киеве, бабушка всегда говорила, что это – далеко, в России. «А мы где живем?» – «А мы – в Сибири!» И только ко второму-третьему классу я узнал, что в Советском Союзе есть и Россия с Сибирью, и Украина, и Белоруссия, и другие республики.

Следующим напоминанием об Украине стало сообщение о гибели отца, полученное в марте 1944 года. Его друг и однополчанин писал, что похоронили его в селе Иванчаны Тернопольской области. После войны мама хотела туда поехать, но знающие люди сказали, что пока там продолжаются военные действия – идет борьба с бандами националистов, которые в чем-то даже страшнее немецких оккупантов.

Когда бабушка, сидя за шитьем, негромко напевала и я понимал не все слова, начинались расспросы: «Что значит – гоняла качура бытыжком?» – «Качур – это селезень…» – «А на каком это языке?» – «Да на русском же!» – «Но ты с Украины – значит, украинка?» – «Если я украинка, тогда твой отец – пензяк, а ты – сибиряк, чалдон! А вон в том доме живут вятские, тоже не все их слова поймешь». – «Но в Купине какие люди жили – украинцы?» – «Там жили русские, поляки и евреи. Мы ходили молиться в церковь, поляки в костел, евреи – в синагогу. И мы понимали по-польски и по-еврейски. А поляки и евреи понимали по-русски…»

Как-то, услышав по радио «Реве тай стогне Днипр широкий», я спросил бабушку: «На каком языке поют?» – «А ты все понимаешь?» – «Конечно!» – «Значит, поют по-русски…» Этот случай вспомнился мне, когда поэт Илья Френкель, автор слов песни «Давай закурим», рассказывал, как в 30-е годы ему и Александру Твардовскому было поручено перевести на русский язык всего «Кобзаря». Поэты посидели над переводами и дружно пришли к выводу: стихи Шевченко понятны русскому читателю без перевода.

И даже выдающийся специалист по славянским языкам И.И. Срезневский, автор знаменитого Словаря древнерусского языка, долго колебался, считать ли «мову» украинским языком или только южнорусским диалектом. Ведь есть же свои диалекты у жителей Восточной Сибири и амурских казаков. Попробуйте с ходу перевести такое сообщение крестьянина из Читинской области: «Лонись мы с братаном по елани сундалой хлыняли». Глокая куздра! А ведь всё по-русски…

После окончания Томского университета я был направлен в подмосковный Калининград (ныне Королёв), в НИИ88/ЦНИИмаш. Так получилось, что первая дальняя командировка привела меня в Красноперекопск на берегу Сиваша. В поезде, отходившем от Киевского вокзала, иногда слышалась украинская речь. Но в самом Красноперекопске, на бромном заводе, все говорили по-русски. В местном книжном магазине русских книг почти не было, за исключением политической литературы, и я купил сборник фантастических рассказов Александра Беляева на украинском языке. Осилив книжку за несколько вечеров, понял, что могу читать украинскую литературу.

Во время отпусков мы ездили с детьми в Крым, на Азовское взморье, в Затоку под Одессой, Светловодск… В Белой Церкви дочь затащила меня в парк «Александрия», и там, в музее, я увидел портрет легендарного атамана Семена Палия (казачьего полковника С.Ф. Гурко), имя которого связано с историей моего родного города – Мариинска Кемеровской области. По странному совпадению, в том же году меня заочно познакомили с украинским поэтом Д. Кулиняком, и вскоре Данило Иванович прислал мне свой сборник стихов с просьбой перевести на русский поэму «Данило Братковский». Оказалось, что в поэме значительное место занимает фигура того же Палия, последователя Богдана Хмельницкого.

Приступая к переводу, я был уверен, что работа будет легкой. Однако уже во вступлении стали попадаться непонятные слова и выражения. О смысле некоторых я догадался, исходя из контекста, но перед оборотом «гримiла луна» пришлось притормозить. Ведь по-украински «луна» – это «мiсяць», а здесь «луна» почему-то гремит. И ни один из украинцев, коллег по работе, не смог ответить на мой вопрос. Только из специально купленного «Словника» я узнал, что «луна» – это… «эхо»!

А немногим раньше, осенью 1984 года, я ездил на Западную Украину с целью найти место захоронения отца. Остановился в Тернополе, у родителей коллеги по работе Алима Ивановича Войцеховского. Отец его, ветеран войны, в том числе партизанской, предупредил: «В деревнях на ночь не оставайся – места здесь бандеровские!» – «Что, еще и сейчас?» – «И сейчас…» Именно в тех местах, разговаривая с одной не очень пожилой дамой, на вопрос о злодеяниях бандеровцев я услышал: «Да яких воны людей вбивалы? Тильки жидив да москалив!» Открытым текстом, глядя в глаза москалю…

После встреч со старожилами и сотрудниками областного военкомата я выяснил, что погибшие в Иванчанах были позже перезахоронены в Збараже, а памятник на братской могиле установлен в селе Плотыча. Я побывал на воинском кладбище в Збараже, прошел вдоль длинного ряда одинаковых каменных плит со звездой и надписью «Неизвестный»…

А в Плотыче сразу нашел мемориал. Раздумывая, где купить цветов, увидел роскошные клумбы георгинов и астр в палисаднике, где хозяйка белила хату. Я попросил продать несколько астр и сказал, для чего. Пожилая украинка тут же стала срывать цветы, а когда я достал бумажник, возмутилась: «Да вы що? Я вам що, торговка? Они за нас жизни отдавали, а я буду с их сынов деньги брать? Берите цветы, несите на могилу батькови, царство ему небесное!» И целую охапку багрово-красных осенних украинских цветов положил я к бетонным сапогам трехметровой фигуры советского солдата...

Что с народом ни делай, а бытие определяет сознание. Фото РИА Новости

Еще один привет с Украины я получил в 2006 году. Оказывается, моя научно-популярная книга «Астрономия» (М., 2003), вышла без моего ведома в украинском переводе (Киев, 2006). С моей стороны никаких претензий – пусть читают!..

Но вернусь к теме украинского языка (или наречия?). Мой перевод поэмы Данилы Кулиняка (1948–2016) «Данило Братковский» был опубликован в журнале «Университет культуры» (Кемерово, 2015) и в моем сборнике «Жизнь – это что?» (М., 2015). Перечитывая его, я обратил внимание на раздел, где цитируются собственные стихи заглавного героя – поэта и рыцаря, идейного борца с польской шляхтой и ее приспешниками – униатами. Сравнив перевод с оригиналом, я удивился, как мало различий между текстами. Вот, например, текст Братковского:

Ксьондзы нам на горе ростять унатiв,

Що стежку згубили до рiдноi хати.

На горе Вiтчизнi i долi народу

Виводять лакуз католицьких породу.

Незнакомым мне оказалось только слово «лакузы» – «лакеи». Да и любое место в тексте поэмы, частично стилизованном под ХVIII век, при внимательном чтении тоже процентов на 90 понятно русскому читателю. Несложно, например, догадаться, что «надбрамная вежа» – это «надвратная башня», а «шибка» – «окно, оконное стекло»… Другое дело, что в переводе содержание воспринимается легче. Тексты современных украинских авторов в Интернете тоже читаются достаточно свободно.

Так что вопрос, есть ли украинский язык или это южный диалект русского, для меня остается открытым. Ведь, читая произведения протопопа Аввакума, В.Н. Татищева и М.В. Ломоносова, мы тоже встречаем непонятные слова, однако сознаем, что написано это по-русски. И язык классиков ХVIII века даже понятнее нам, чем речи иных отечественных политиков и экономистов, заполненные сплошными «трендами», «брендами», «ребрендингами» и «дауншифтингами»…