Небытие идет навстречу нам и улыбается, а мы улыбаемся в ответ, ожидая его, как старого знакомого. Арнольд Бёклин. Война. 1896. Галерея новых мастеров, Альбертинум, Дрезден |
Однажды один юродивый повстречал своего правителя. «Откуда ты идешь?» – спросил правитель. «Я иду из преисподней. Хотел раздобыть огня для своей трубки». – «Ну и как, нашел огонь?» – улыбнулся падишах. «Нет, – ответил странник. – Начальник ада сказал, что у них нет огня». – «Как это – нет огня?» – удивился правитель. «Да вот так. Туда каждый приходит со своим».
В этот вторник, 1 марта, мне исполнилось 27 лет. Я всегда ненавидел дни рождения, а теперь – тем более. Каждый верстовой столб жизни заставляет задуматься и сожалеть, и над плечами довлеет груз неисполненных слов, незаконченных дел и беспечных простоев. «Если ты такой умный, почему ты такой бедный?», «Почему ты до сих пор не стал великим писателем?», «Посмотри на твоих ровесников: у них уже семья и дети, а у тебя?» – твердит мать.
И каждый день рождения я невольно сравниваю себя с ровесниками (хотя, конечно, можно тешить себя мыслью, что и ты, как Роберт Форд, создатель Zara Амансио Ортега или режиссер Энг Ли, добьешься успеха в зрелом, если не сказать перезрелом возрасте. Нелепые иллюзии: тот, кто хочет, ищет возможности, а кто не хочет, ищет оправдания).
Только поступив в МГИМО, я часто слышал из уст Юрия Вяземского обращения к девушкам: «Ваша задача здесь – ВУЗ: выйти успешно замуж». Однокурсница, за которой я безуспешно ухаживал, эту задачу выполнила, обручившись с сыном топ-менеджера государственного банка. Теперь она работает пресс-секретарем крупного федерального чиновника, куда устроилась по протекции супруга.
Хотя завет Вяземского и относился к прекрасной большей половине человечества, ему последовал и мой знакомый, приехавший в столицу с окраины России. Он женился на москвичке и вычеркнул из списка целей продвижение по карьерной лестнице, покупку квартиры в Белокаменной и дома за рубежом. Все это он получил в 23 года. Любит он свою жену? Не знаю, но надеюсь, что да.
Другой знакомый сразу после института пошел в прокремлевскую партию правого толка, где парня заметили кураторы – и уже через год он работал в одном из подразделений «Газпрома». Он когда-нибудь разделял правые идеи? Нет. Однако партии всегда оставались вместительным социальным лифтом, стремительно возносящим наверх людей разной степени таланта, порядочности и, конечно, ответственности.
А есть те ровесники, которые добились успеха самостоятельно? Один знакомый пытался наладить производство сыров до того, как это стало мейнстримом, – до эпохальной санкционки. Дважды прогорал, потому что банки предлагали кредитование под 23% годовых, и у него не было родителей, способных выбить льготные инвестиции от Центробанка под закрытую концессию. Он разочаровался в бизнесе – и теперь служит менеджером в компании, ни звезд, ни метеоритов с неба не хватающей.
Другой товарищ, воспитанный в строгой и порядочной военной семье, приучился к дисциплине и стал самым пунктуальным и надежным сотрудником юридической фирмы. Он взял квартиру в ипотеку и тихо выплачивает обязательства, зарекшись жениться до финальной транзакции: девушки стали для него не по карману.
Наконец, однокурсник, владеющий пятью иностранными языками, утомился сидеть в МИДе, перебирая бумаги и ожидая отправки в далекую страну, где на озере Чад изысканный бродит жираф. Он вернулся в промозглый приморский город, говорящий с немецким акцентом, и стал преподавателем в школе. Живет с родителями, получает скромный оклад – но работой гордится и верит, что не зря трудится.
А меня гложет страх не реализоваться по полной. Я совмещал работу в десяти редакциях – от РБК и Forbes до ТАСС и журнала «Большой город». Увольнялся, стоило редактору подрезать публикации по надуманным поводам, выбросить жесткие пассажи и сочные замечания. Старая (по продолжительности отношений, а не по возрасту) подруга часто приговаривает, что во мне чувствуется ненормальная честность, нежелание идти на компромиссы. «Благодаря этому, собственно, люди и выживают», – уверена девушка. Но согласиться с ней я не могу: принципиальные в России долго не живут – вспомните Анну Политковскую и Бориса Немцова. Честными остаются до первого предложенного госконтракта на несколько миллиардов, стойкими – пока не сломаются на первом допросе.
Мать часто повторяет, что пора «менять все» и уезжать за границу. Но я не хочу, потому что это моя страна. Но и не думать об эмиграции не могу, потому что не привык жить по чужим заветам, особенно если они нечестные, нелепые и необязательные. Жизнь в России сегодня – это шахматная партия, где половина фигур покрыта туманом, а правила игры меняются каждый ход.
Наши родители отказались от амбиций. В годы перестройки и набившие оскомину лихие 90-е, которыми нас снова страшит власть, наши матери и отцы взрывали воздушные замки, ненадежные надежды и легковесные мечты. Они все отдали ради того, чтобы вырастить нас – мое поколение, которое ничем великим не отметилось. Хуже всего, что и поколение 35+ – тоже. «Яндекс», «Лаборатория Касперского», «ВКонтакте» – это исключения из правил. Они появились потому, что им хотя бы не мешали.
Но теперь оттепель подморозило. Россия так и осталась рядовой нефтегазовой компанией в границах государства, утратившей шанс провести модернизацию экономики и переориентироваться на другие отрасли производства. Политические реформы оказались пасхальной проповедью, а разразившийся кризис – выстрелом в церкви. Граждане, уверенные в твердости власти и крепости президентской руки, посчитали, что государство всегда заступится за сирых и обиженных, – и набрали кредитов, возвращать которые не собираются, ускорив банковское пике. Талантливые разработчики только и хотят, что запустить стартап, продать его подороже и уехать на Запад. Ученые первыми воспользовались этой возможностью – и теперь носят мантии зарубежных институтов. Но хуже всего, что молодежь 20+ разочаровалась во власти – и больше не верит в перемены.
Способно мое поколение на великие свершения? Несомненно: мы родились на пепелище СССР, а на золе восходят лучшие побеги.
Желает ли мое поколение великих свершений? Сомневаюсь: у нас прицел сбился.
Сделаем мы что-нибудь грандиозное? Безусловно: нам не оставили другого выбора, а живем мы за троих – за себя и за родителей, которые поступились всем, лишь бы гордиться нами. Мы не можем их разочаровать. Ветошь сгорает, а железо калится, и внутри каждого моего ровесника тлеет свой маленький карманный ад.
Милый друг, у меня не осталось права говорить тебе
Что бы то ни было.
Мои фразы набили оскомину, и наболело.
Милый друг, я запутался в правде и вымыслах.Љ0
Я доплыл до предела.
Милый друг, я железный линкор на свинцовой равнине,
Где танталовым молотом ширятся сороковые.
Милый друг, я отчалил навстречу марине,
Оборвав швартовые.
Алкоголь и цинга освистали мое зубоскальство.
Соловьиные песни тонут в беспросветности быта.
Милый друг, заклинания скальдов и сказки
Сундуками забиты.
Милый друг, я ржавею в саргассовом море рутины,
И корма серебрится рутенивой солью иллюзий.
Милый друг, я пытаюсь нащупать рубильник
И порвать гальванический узел.
Милый друг, я взрываю маяк канифолью сырой,
Приласкав византийским огнем анемичную гриву.
Милый друг, за плечами чернеет сурьмой
Пепелище залива.
Милый друг, титанический трал обречен на провал.
Я плутаю в арктических дебрях в худом полушубке.
Я, хромая на обе руки, миновал перевал
В оцинкованной шлюпке.
Захмелевшая ртуть разметала речные понтоны,
И на небе нависла дамокловой саблей гроза.
Милый друг, оловянная грусть моего баритона
Заболела проказой.
Милый друг, даже кованый щит лихорадит чумой,
Кумачовую медь проверяют на твердость оспины.
Закаленная сталь, заразившись водой ключевой,
Заливается псиной.
Я забрал за буек – и каюк моему кораблю.
Карамболем дырявая лодка прибилась к лиману.
Я начистил косу, гроздья гнева рукой оборву
И с прибоем на приступ десятого вала отплавлюсь.
Милый друг, не волнуйся, я скоро приду.
Я спокоен, как мраморный кит, гарпунами распятый.
Милый друг, я сегодня тебя под венец поведу
Или тихо растаю.