Осип Мандельштам и физика

Осип Мандельштам оказался едва ли не единственным из великих русских поэтов, хорошо знавших и понимавших физику. Кадр из фильма «Сохрани мою речь навсегда». 2015

15 января 2016 года по новому стилю исполнилось 125 лет со дня рождения Осипа Мандельштама – поэта № 1 ХХ века: «Я рожден в ночь с второго на третье января девяносто одном/ Ненадежном году/ И столетия окружают меня огнем». Если Николай Гумилев был последним мужчиной России, то Осип Мандельштам оказался единственным мужчиной Страны Советов. Поэтому только благодаря его поэзии люди XIX века могут точно узнать, чем был век ХХ для России: «Век мой, зверь мой... Кровь строительница хлещет горлом из своих щелей/ Захребетник лишь трепещет на пороге наших дней... Там, где эллину светила красота/ Мне из черных дыр зияет срамота... Я трамвайная вишенка страшной поры/ И не знаю, зачем я живу… И всю ночь напролет жду гостей дорогих,/ Шевеля кандалами цепочек дверных... Наглей комсомольской ячейки/ И вузовской песни наглей/ Присевших на школьной скамейке/ Учить щебетать палачей».

И не удивительно, что Мандельштам оказался едва ли не единственным из великих русских поэтов, хорошо знавших и понимавших физику. Сей факт подтверждает истину о том, что единственным достойным интеллектуальным занятием для мужчины является физика. И даже если ты поэт, но совершенно ничего не понимаешь в простейших законах динамики, то вряд ли тебя можно назвать настоящим мужчиной.

Вообще говоря, никаких документальных свидетельств того, что Мандельштам штудировал книги по физике, нет; хотя один из его исследователей, Евгений Шраговиц, смело предположил в своей статье, что книгой, которую Мандельштам мог читать, сочиняя свои «Восьмистишья», могли быть «Основы квантовой механики» Поля Дирака, первое издание которой в СССР вышло в 1932 году. В этой гипотезе более всего изумляет смелость, с которой она выдвинута. Поэтому вряд ли она дает какие-либо основания для внятных заключений. Однако точно известно, что одним из людей, с которыми Мандельштам тесно общался, был Вениамин Федорович Каган, выдающийся математик, геометр, читавший в 20-х годах в Московском университете лекции по теории относительности. Одним из слушателей этих лекций был Игорь Евгеньевич Тамм – самый известный, наряду с Ландау, советский физик-теоретик, нобелевский лауреат.

Этот факт более чем ясно виден из зачина «Четвертой прозы»: «Веньямин Федорович Каган подошел к этому делу с мудрой расчетливостью волхва и одесского ньютона-математика. Вся заговорщицкая деятельность Веньямина Федоровича покоилась на основе бесконечно-малых. Закон спасения Веньямин Федорович видел в черепашьих темпах. Он позволял вытряхивать себя из профессорской коробки, подходил к телефону во всякое время, не зарекался, не отнекивался, но главным образом старался задержать опасное течение болезни». Очевидно, что подобное общение не проходило даром ни для Кагана, ни для Мандельштама, и наверняка первый рассказывал второму о происходящей в физике революции, а второй с не меньшим энтузиазмом его слушал. Но яснее всего о том, что физика играла заметную роль в творчестве Мандельштама, говорят его тексты.

Откроем, к примеру, «Разговор о Данте», и сразу на одной из первых страниц читаем: «Поэзии Данта свойственны все виды энергии, известные современной науке. Единство света, звука и материи составляет ее внутреннюю природу». А на следующей: «Если бы физик, разложивший атомное ядро...» И дальше этот просто блестящий академический стиль только усиливается: «Дант никогда не вступает в единоборство с материей, не вооружившись измерителем для отсчета конкретного каплющего или тающего времени. В поэзии, в которой все есть мера и все исходит из меры и вращается вокруг и ради нее, измерители суть орудия особого свойства, несущие особую активную функцию. Здесь дрожащая компасная стрелка не только предвещает, но и сама ее делает».

Процитированный отрывок можно без особых изменений вставить в учебник квантовой механики в качестве комментария к процессу квантово-механического измерения, в котором, как известно, измерительный прибор в такой же степени влияет на объект измерения, как и сам объект на измерительный прибор. И подобный физический анализ рассыпан по всем строкам «Разговора...».

«Поэзии Данта свойственны все виды энергии, известные современной науке», – считал Мандельштам. Адольф Бугро. Данте и Вергилий в Аду. 1850. Музей Орсе

Вот отрывок, который можно просто использовать во введении к учебнику по кристаллографии: «Вникая по мере сил в структуру «Divina Commedia», я прихожу к выводу, что вся поэма представляет собой одну, единственную, единую и недробимую строфу. Вернее, – не строфу, а кристаллографическую фигуру, то есть тело. Поэму насквозь пронзает безостановочная, формообразующая тяга. Она есть строжайшее стереометрическое тело, одно сплошное развитие кристаллографической темы. Немыслимо объять глазом или наглядно себе вообразить этот чудовищный по своей правильности тринадцатитысячегранник. Отсутствие у меня сколько-нибудь ясных сведений по кристаллографии – обычное в моем кругу невежество в этой области, как и во многих других, – лишает меня наслаждения постигнуть истинную структуру «Divina Commedia», но такова удивительная стимулирующая сила Данта, что он пробудил во мне конкретный интерес к кристаллографии, и в качестве благодарного читателя – lettore – я постараюсь его удовлетворить».

А вот пример прямого употребления физической терминологии: «Страшно подумать, что ослепительные взрывы современной физики и кинетики были использованы за шестьсот лет до того, как прозвучал их гром, и нету слов, чтобы заклеймить постыдное, варварское к ним равнодушие печальных наборщиков готового смысла»; или: «Здесь он ближе всего подходит к волновой теории звука и света, детерминирует их родство». И совсем ошарашивающая фраза из черновых набросков к «Разговору...»: «Дант может быть понят лишь при помощи теории квант». Не «кванта» или «квантов», а «квант». И это понятно. 1932 год. Терминология еще только устанавливается, и еще неясно, как говорить на русском – quantum (квант) и quanta (кванты). Но Мандельштам уже в курсе! Может быть, действительно читал «Основы квантовой механики» Дирака?!

И, наконец, стихотворение № 1 ХХ века – «Стихи о неизвестном солдате». В нем есть строфа, прямо свидетельствующая о том, что Мандельштам знал о хаббловском красном смещении: «Для того ль заготовлена тара/ Обаянья в пространстве пустом,/ Чтобы белые звезды обратно/ Чуть-чуть красные мчались в свой дом».

В заключение дадим слово Иосифу Бродскому: «Если честно, я не знаю ничего в мировой поэзии, что может сравниться с откровением четырех строк из «Стихов о неизвестном солдате», написанных за год до смерти: «Аравийское месиво, крошево,/ Свет размолотых в луч скоростей/ И своими косыми подошвами/ Свет стоит на сетчатке моей». Грамматика почти отсутствует, но это не модернистский прием, а результат невероятного душевного ускорения, которое в другие времена отвечало откровениям Иова и Иеремии. Этот размол скоростей является в той же мере автопортретом, как и невероятным астрофизическим прозрением. За спиной Мандельштам ощущал отнюдь не близящуюся «крылатую колесницу», но свой «век-волкодав», и он бежал, пока оставалось пространство. Когда пространство кончилось, он настиг время».