Каюк веселью. О меланхоличном празднике, который даже важнее Нового года

То Новый Новый год, то Старый Новый год – отмечать устанешь… Фото Евгения Никитина

Старый Новый год – второй и последний шанс отпраздновать Новый год, как бы праздник вдогонку, праздник с оглядкой на другой. Старый Новый год можно рассматривать как завершение, финальную точку того довольно длительного в годовом цикле периода, на который растягивается празднование Нового года: с 25 декабря по 14 января.

Сюжет под названием «Праздник Нового года» представляется следующим образом и содержит такие структурные ступеньки: 25–31 декабря – завязка: покупка подарков, елки, созывание гостей или поиск места для встречи Нового года, в общем – заботы и траты, жертвоприношение тем богам, встреча с которыми должна состояться в новогоднюю ночь, при этом елка всерьез может рассматриваться как символический храм, местожительство богов, которые приходят в дом вместе с ней и выходят из нее (или спускаются с нее) праздничной ночью, чтобы в ответ на жертвоприношения, траты одарить собравшихся возле нее (в идеале, конечно, хорошо бы водить вокруг елки хоровод, очерчивающий круг, рубежи освященного места) подарками, которые появляются – прежде всего для детей, но и для некоторых взрослых тоже – под елкой утром. Ночь с 31 декабря на 1 января – кульминация: шумное веселье, все много едят, пьют, балагурят, и вообще все этой ночью ведут себя как маленькие дети, становятся маленькими детьми, возвращаются в то состояние, когда не было ни печали, ни забот, ни зла, ни ответственности, а мир был нов, юн и неотструктурирован. И темен – во всех смыслах. Люди, звери, деревья, неодушевленные предметы мирно уживались друг с другом и понимали, ощущали присутствие друг друга. Интересен момент – последние часы до полуночи, – непосредственно предшествующий законному разгулу. Он, этот момент, всецело контрастен по отношению к разгулу, который должен за ним – после того, как часы пробьют двенадцать, – последовать. Все собравшиеся на праздник чрезвычайно собранны и организованны, каждый занят последними приготовлениями, стараясь ничего не забыть и не упустить ни малейшей мелочи: сервировка стола, украшение елки, одежда и т.д. Мелочи, за которыми все следят, понятно, не играют никакой роли, здесь важно другое – довести себя до нужной психологической кондиции максимальным напряжением, сжать внутренние пружинки до такой степени, чтобы они как можно сильнее разжались после боя курантов – после того, как официально будет разрешено приступить к разгулу, – и соответственно получить от этого разгула как можно больше удовольствия.

С вечера 1 января по 13-е за кульминацией следует развитие действия. Заслуженное ничегонеделание, праведное ленивое жизневремяпрепровождение, гуляние по городу, посещение друзей и родственников, неделовые встречи с приятными людьми, телевизор, болтовня ни о чем по телефону, освященная необходимостью поздравить с наступившим всех мало-мальски значащих в жизни поздравителя людей и т.п. Встретившие Новый год как бы восстанавливают разрушенные хаосом новогоднего праздника связи, структурируют космос, порядок заново, но делают это не по обязанности, не в качестве работы, а так – походя, между делом, легким движением.

О рождественских праздниках, выпадающих в аккурат посередине этого периода, стоит сказать особо. Это тоже ночное действо, тоже требующее определенной подготовки и специального настроения. Можно даже расценивать Рождество (в православном и нынешнем – хронологически – его изводе, конечно) как повторение праздника Нового года – но в более строгом виде, с соблюдением религиозной обрядовости, нормированное всяческими культовыми и культурными механизмами. Полный, до самозабвения отрыв (прорыв в хаос) в Рождество неуместен, за этим следят те, кто испытывает или хочет испытать религиозные чувства, поэтому Рождество – хоть и праздник, но такой, где все боятся сделать что-нибудь не то или не так. Включается самоконтроль, страх не дает пружинкам разжаться, и празднование Рождества становится своего рода наказанием за разгульную, бесшабашную, без ограничителей встречу Нового года. Понимаемым как заслуженное и, собственно, ожидаемое всеми именно в этом своем пенитенциарном, исправительном качестве. Таким образом, праздник Рождества – в контексте новогоднего праздничного периода – становится жестокой, усерьезняющей реакцией на праздник встречи Нового года.

Развязкой новогоднего праздничного периода является Старый Новый год. Что такое Старый Новый год сам по себе как не рудимент старой хронологии, ничего не значащий в новом календарном мироощущении человека? Тем не менее за истекшее почти столетие после введения в бытовой режим страны нового, григорианского, календаря Старый Новый год нисколько не утратил своей силы сначала в жизни советского человека, а теперь и человека постсоветских стран, наоборот, он – Старый Новый год – стал хоть и неофициальным, но вполне себе праздником, укрепившись в этом статусе наравне со всеми другими, официальными и религиозными. В чем же его сила?

А сила его в том, что он стал реакцией на реакцию Рождества. Можно сказать, что не будь Рождества – не было бы и Старого Нового года. Разумеется, речь идет о нашем, новом Рождестве, которое после перехода страны 1 февраля 1918 года на григорианский календарь и неперехода на него Церкви стало праздноваться 7 января, а не 25 декабря, то есть после Нового года, а не перед ним, как раньше.

До 1918 года было как? Сначала – богу богово, потом – цезарю цезарево, сначала – религиозный, христианский праздник со всеми его дисциплинирующими и регламентирующими поведение человека обязанностями, а потом уже – светский, языческий, с разгуляевом по полной и оргиастической хаотизацией всех механизмов и норм. После 1918-го стало наоборот, вопреки логике и психике, и Рождество превратилось в наказание за новогоднее веселье.

Рождество перед Новым годом – это, с одной стороны, послабление и снятие некоторых запретов, наложенных на человека рождественским постом, с другой – как бы генеральная (и очень ответственная поэтому – такая серьезная и чинная) репетиция предстоящего Нового года, и с третьей – время необходимых забот, трат и жертвоприношений, тех самых пружинок, что необходимо сжать, чтобы они со свистом и шумом разжались в новогоднюю полночь.

Рождество после Нового года меняет ситуацию в корне: теперь праздник Нового года оказывается словно зажат между двумя равно давящими на человеческую психику периодами самоконтроля и мобилизацией всех сил. А это ненормально, напряжение душевных и физических сил требует разрядки, которой и становится Старый Новый год. Разумеется, он не может повторить собой Новый год, но снять психологическую проблему, напомнив о празднике Нового года, может. На Старый Новый год не принято дарить подарков и гулять шумными, буйными компаниями, на Старый Новый год уже не приходит Дед Мороз, праздник Старого Нового года – это не время оргий и безумств, чаще всего это скромный праздничный стол в узком кругу и просмотр повторных праздничных телепрограмм. Как правило, не более. Старый Новый год и сам хорошо ощущает свою вторичность и символичность: завтра – окончательный каюк весельям, завтра – выбрасывать елку, уже завтра – полное, без всяких скидок на праздничный расслабон погружение в работу. Поэтому Старый Новый год так меланхоличен и тих. Но, несмотря на всю его кажущуюся факультативность и вторичность, обойтись без него нельзя, по своим психофункциям он как праздник, возможно, еще важнее Нового года, ибо напоминает о праздновании Нового года, заставляет еще раз пережить – символически, в мыслях, но это бывает приятнее, чем наяву, – все безумства и приключения, что происходили в новогоднюю ночь и которыми еще долго – до следующего Нового года – будут гордиться, рассказывая об этом знакомым. Но самое главное, конечно, в том, что Старый Новый год восстанавливает равновесие периодов сжатия и разжатия пружинок, ставя Новый (пусть и Старый) год после Рождества, и, следовательно, выполняет для человеческой психики компенсаторную функцию.