То, что мы оставляем. О лунном лице деда, Брежневе, Буденном и верном спиннинге

Черноволосый улыбчивый Брежнев приехал выгуливать свою Звезду Героя в Снегири. Николай Одинцов справа на переднем плане. Чем-то он заинтересовал Леонида Ильича...

«Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришел, и ничего не возьмет от труда своего, что мог бы он понести в руке своей», – сказано в книге Екклесиаста. И если с багажом путешественников все, кажется, ясно, то с предметами, оставленными на границе, всегда масса вопросов.

Про своего деда по матери Николая Иосифовича Одинцова я слышал много раз. Он умер первого июня 1975 года от тромба, за пять лет до моего рождения. Ему был 51 год. Все, что я видел и знал о Николае Иосифовиче, до последнего момента сводилось к нескольким старым фотопортретам и могиле на Ваганьковском кладбище, куда меня возили по весне красить оградку. Из материального наследия осталась квартира, дежурные шесть соток под Москвой и вещи в недрах антресоли.

Бабушка любит вспоминать о его скромности и чувстве такта: «Вот ты кричишь, а он никогда не повышал голос!» Отец жалеет, что дед рано ушел из жизни и они не смогли познакомиться как следует. Мама у меня настоящий партизан и не любит ворошить прошлое. Нельзя сказать, что меня совсем не интересовала история семьи, однако всегда находились более неотложные дела, чем приставать с вопросами к родственникам. Так бы все и продолжалось, если бы ни попали ко мне в руки эти фотографии. Я привычно отыскал на них лицо деда. Чистое, безмятежное – лунное лицо. Уши немного оттопырены, веки слегка опущены. Эта славянская отрешенность не позволяет заглянуть слишком глубоко, прочесть характер только по внешним чертам. Я безразлично оглядел других людей на фотографии и вдруг узнал в одном из них еще бодрого, черноволосого Леонида Ильича Брежнева со свежей Звездой Героя в петлице. Взял другую карточку, и вот рядом с дедом в первом ряду усатый старик в военной форме – Буденный, тот самый, который «скакал на рыжей кобыле» и поднимал червонное казачество на Украине! Потом оформились другие знакомые по новостям и газетам лица: Подгорный, Георгадзе… Для меня, рожденного в СССР, эти фигуры кое-что значат. Плохие или хорошие, они часть истории нашей страны. И мой дед знал их! Работал с ними. Тут я, разумеется, взялся за маму и допросил с пристрастием.

Николай Иосифович Одинцов родился 22 ноября 1924 года в городе Ельце. Опубликованный в газете «Известия» некролог упоминает, что дед родился в семье рабочего. На тот момент это была лучшая из возможных биографий. На самом же деле прадед был инженером-железнодорожником. Николай – младший из трех сыновей. Работа Иосифа Петровича Одинцова была связана с частыми переездами – Кашира, Воронеж, Елец, Калуга. В жизни братьев Одинцовых было очень много станций, вагонов, поездов. Мальчики часто играли вблизи железной дороги. Однажды средний брат Борис и младший Николай попали под поезд. Ребятам повезло: состав шел на низкой скорости, и они выжили. Старший отделался легко, а Николаю пришлось ампутировать левую ногу ниже колена. Впоследствии это не помешало деду заниматься спортом: играть в волейбол, бегать на лыжах.

Он окончил Московский юридический институт и поступил на работу в Приемную Президиума Верховного Совета СССР на должность консультанта. Затем перешел в отдел наград, где постепенно достиг должности заместителя заведующего. Много ездил по стране. Бывал во Франции, Индии. Присутствовал на церемонии ввода в эксплуатацию знаменитой Асуанской ГЭС в Египте. Это грандиозное сооружение, возведенное благодаря усилиям русских инженеров, сегодня называют пирамидой ХХ века.

1966 год. Кремль. Награждение работников Министерства связи. Буденный по центру сидит, как влитой, словно под ним не стул, а боевой конь. Дед - слева от Буденного. Лунное лицо мерцает. Фото из архива автора

В Советском государстве с его имперским духом награждение было делом серьезным и даже опасным. Не дай бог что-то перепутать или нарушить регламент. И если с ударниками труда и работниками культуры еще можно было допустить некоторую вольность, то, когда дело доходило до Президиума Верховного Совета, героев-космонавтов или глав других государств, все должно было пройти безупречно. Можете себе представить, какой точности и оперативности требовало от наградного отдела руководство страны. Дед прекрасно справлялся с работой, всегда помогал подчиненным. Коллеги уважали его за отзывчивость и добрый нрав. Помню, как на даче пришел играть в пинг-понг к своему знакомому. Внезапно с высокого крыльца к нам спустилась пожилая женщина. Долго, пристально смотрела на меня: «Вы так на деда похожи! Я с ним работала в Президиуме. Знаете, он вот так же платком голову повязывал от жары… Мы очень его ценили!»

В быту Николай Одинцов был мягким, неконфликтным человеком. Никогда не ругал и не наказывал дочь. Курил папиросы через мундштук, сначала это был «Беломорканал», позже – «Новость». Носил темные костюмы и шляпы, которые ему очень шли. В доме отдыха «Снегири», куда Одинцовы ездили практически каждые выходные, играл с коллегами в бильярд. Обожал футбол, болел за «Торпедо». Его часто можно было встретить на стадионе. Когда выезжал с семьей в Крым, всегда брал с собой верный спиннинг. В компании был весел, любил шумные праздники и застолье. Хорошо пел, предпочитая другим песни Бернеса. Любил стихи Есенина.

В политических взглядах дед придерживался мягкой умеренной позиции, осуждал репрессии и много спорил с братом Борисом о политике Сталина. Однако это не мешало ему любить свою страну и принимать такой, какая она есть.

Самое печальное: это практически все, что мне известно. Когда я брался за этот материал, то на всякий случай еще раз уточнил объем раздела, думая, что могу увлечься и написать больше. Я ошибся. Мне больше нечего сказать. Беда в том, что информация о самом близком нашем прошлом, не сотни и тысячи лет –  десятилетиях, имеет свойство растворяться бесследно. Мы не дорожим этим грузом. Легко отворачиваемся от него, зная, что Соломон прав и взять с собой прошлое не выйдет. Это эгоистическая, неверная позиция! Важно не то, что мы берем, а то, что оставляем идущим следом. И самое достоверное из возможного наследия – воспоминания о тех  десятилетиях, которые потом назовут нашей жизнью.