Эволюция лестничной клетки

Люди отгородили вокруг себя ту часть пространства, которую способны обустроить. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Где вы в первый раз поцеловались? Случайно, не в подъезде? Особенно если вам за 40, ну, или тем более если за 50, вполне возможно, что именно там.

Ведь было время, когда подъезд был особенным местом. Время то называлось СССР. И подъезд служил границей между мирами. Между мирком тесных квартир и всем остальным. Между жалким подобием частной собственности и безбрежным бесхозным пространством.

Раньше в подъездах грелись, выпивали. Здесь полумрак, тепло и прекрасная акустика. Можно было, например, потренькать на гитаре, сидя на грязных ступеньках. Да и кого тогда волновало, грязные ли они. Или вдоволь поплевать, покурить и, на худой конец, покататься на лифте. Иногда жильцы гоняли, но не часто. Не считали себя вправе.

Ведь подъезд был ничьим, бесхозным, как и все остальное за границами малогабаритных квартир.

Бытует мнение, будто социализм уничтожил частную собственность. Но прежде всего тогда в СССР исчезло общественное. Когда человек не имеет по-настоящему своего, для него и нет ничего общего. И все разговоры о народном достоянии превращаются в пустую идеологическую жвачку. И социальные институты тогда все строились сверху, потому что людям они не были, по сути, нужны. Зачем – если своего собственного у тебя почти ничего нет. Не считая этих 30 квадратных метров, закрепленных пропиской, холодильника, за которым месяцами отмечался в очереди, и кое-какой всячины. Вырванный из небытия маленький кусочек «живу как хочу». Мир кухонных посиделок у нарисованного очага. Милое растиражированное счастье, как в «Иронии судьбы». Все одинаковое, как у всех, но вроде бы только твое.

И эту милую частную всячину от странного всего остального отделял подъезд. Граница между мирами. С одной стороны – я, ты, он, она, а с другой – вроде бы мы, целая страна. Граница между частным и общим. Между «мое» и «ничье».

Сидя на ступеньках с друзьями, можно было слышать ругань жильцов за запертыми дверьми, чувствовать запахи ужинов. Тушеная капуста, жаренная на сале картошка, мясной бульон…

Подъезд в СССР был еще и пространством для безудержного хулиганства. Самое банальное, но зато веселое – оголтело позвонить в чью-то дверь и шумно мчаться по ступенькам вниз. А можно пулять вверх горящие спички, чтобы они приваривались к беленому потолку, оставляя черные круглые следы. Или (верх разнузданности) поджечь почтовый ящик. И тогда на нем будет пузыриться и лопаться масляная краска. Но самый смак – зажечь какую-нибудь пластиковую игрушку, потушить огонь и устроить жильцам настоящую дымовую атаку.

Тогда с упреком говорили, что главная школа жизни молодежи – улица или подворотня. Это была неправда. Улица – слишком суровая школа для нашего климатического пояса. Школу жизни дети СССР проходили в подъездах.

В подъезде моего детства жили бомжи. Сейчас, когда куется новая мифология, может показаться, что бомжей в СССР не было. Хотя само слово – оттуда, насквозь советское. Мы жили на верхнем этаже, а на площадке под крышей всегда кто-то ночевал. Он старался незаметно проскочить наверх. Часто было слышно, как он надсадно кашлял там, у себя в берлоге. Бомжи на чердаке сменяли друг друга. Но кашляли почти одинаково все.

А потом СССР вдруг кончился. В 90-е общественная материя начала расползаться, словно истлевшая тряпка. И становилось все очевиднее, как оно неладно было скроено. И это сказалось на подъездах. Разбитые бутылки, горки окурков, шприцы с засохшей кровью на конце иглы, исписанные стены да торчащая пружина сожженной кнопки лифта. Даже коврики у дверей тогда куда-то исчезали. Говорили, их собирают опять же бомжи – для зимовки.

Массивная дверь с домофоном – непременный атрибут современных подъездов. Фото Михаила Жуковича/PhotoXPress.ru

Но однажды у подъездов появились железные двери. И кодовые замки. Началась приватизация квартир, развивался частный бизнес. И люди почувствовали, а может, они и правда реально чем-то владеют. У них появилось пусть поначалу смутное: «Мое – не тронь!» В них стало утверждаться иное достоинство. Собственное, собственническое, а не то странное советского гражданина, «достаю из широких штанин дубликатом бесценного груза». Они начали верить, что у них действительно есть что-то, и появилось желание защитить это. Инстинкт частной собственности – он ведь у каждого в печенках. Это почти физиологическая потребность. И насущная тяга владеть и распоряжаться быстро дала о себе знать.

А когда возникает чувство частного, появляется и интерес к общему. Пусть пока это только подъезд. В подъездах начали регулярно мыть полы, прилежно вкручивать лампочки и ремонтировать лифты. На окнах стали появляться цветы. Люди отгородили вокруг себя ту часть общественного пространства, которое были способны обустроить. Все остальное разместилось в масштабах телевизионного экрана.

И вот сегодня подъезды – буферная зона. Пропаханная приграничная территория, которая удерживает «я» от «мы», частное от общественного на безопасном расстоянии. Дети в подъездах теперь не хулиганят. Они все по кружкам да по секциям, по репетиторам и на перекладных от бабушки к бабушке. И взрослые точно так же – всегда заняты и на перекладных. Быстрее бы проскочить в свой мир. Скорее бы найти место припарковаться.

Общее так и не обрело в нашей стране понятную определенность. Оно, по сути, продолжает быть таким же бесхозным. Может быть, потому что с личным все так же – как-то не так. Ведь так и не появилось в нашей стране той, настоящей, частной собственности, которая только моя и ее никому не отнять. И мы сегодня видим, как можно легко лишиться как крупной нефтяной компании, так и ларька с пирожками.

Чувство собственности все так же сиротливо сидит в печенках и так и осталось не заземлено, не перешло в мышцы, во все тело. Вот и с общественным у нас все немного понарошку. И рынки, и выборы, и права... Когда нет по-настоящему частного, расползается и общественное. И тогда – замусоренные улицы, бутафорские социальные институты и отсутствие гражданского чувства.

Поэтому у нас так много высоких заборов, что хочется хоть как-то защититься. И больших черных машин с темными окнами, потому что как-то страшновато. И дворцы у нас (те, кто может) строят такие непрактично сказочные, потому что слишком непредсказуемо все.

Когда не веришь, что правда владеешь, хочется оторваться по полной. Пока можно. Пока твое. Чтобы хоть как-то заглушить свой страх. Отгородить свое личное от того, что вокруг. Пусть на время. А вдруг повезет.

Ну а подъезды теперь – с домофоном. Вы к кому? Назовите пароль.