Неумолимые мстители

Памятник Вацлаву Воровскому – профессиональному революционеру, дипломату, государственному деятелю. Фото Елены Семеновой

Несколько месяцев назад в Москве и Берне отмечали важную дату – 200-летие со дня установления дипломатических отношений между Россией и Швейцарией. Среди прочих культурных акций выпустили комплект художественных открыток с портретами знаменитых россиян, бывавших в Швейцарии. Тут и Лев Толстой, и Карамзин, и Скрябин, и Бакунин, и Солженицын... Любители современной литературы с удовольствием обнаружили в этом комплекте и карточку с изображением Михаила Шишкина – прозаика, несколько лет прожившего в Швейцарии и написавшего интересную книгу о пребывании русских литераторов разных эпох в этой стране.

Но в этой пачке нет открытки с портретом одного нашего соотечественника, который имел прямое отношение к литературе и посещал Швейцарию. Правда, поездка в Лозанну стоила ему жизни. Речь идет о советском дипломате и государственном деятеле Вацлаве Воровском. Конечно же, в юбилейный год напоминать о такой мрачной странице истории было бы странно. Тем более что именно из-за убийства Воровского и последующего оправдания убийцы судом присяжных отношения между СССР и Швейцарией оказались разорваны на два с лишним десятилетия.

Воровского помнят в основном как одного из первых советских дипломатов. Его интеллигентность, знание европейских языков и хорошие манеры пригодились большевикам, когда они начали после Гражданской войны и интервенции налаживать цивилизованные отношения с окружающим миром. До 1917 года Воровский был, что называется, профессиональным революционером, об этой стороне его биографии много писалось в советское время. Хотя о некоторых щекотливых эпизодах, например об организации финансирования советской агентуры на Западе, авторы жизнеописаний умалчивали. В свою очередь, историки литературы знают его как плодовитого журналиста, критика, водившего знакомство с писателями Серебряного века и писавшего фельетоны под псевдонимами Фавн и Профан. (В 1960 году сборник его статей даже выпустили в научной серии «Литературные памятники».) После Октября партия нашла Воровскому работу по специальности. В 1919 году он стал первым директором Госиздата. Правда, выпуском книг занимался недолго, уже через два года Вацлав Вацлавович переквалифицировался в полпреда – так на советском новоязе именовались полномочные послы. В 1923 году он отправился из Италии на конгресс в Лозанну.

Эмигрант Морис Конради, стрелявший в Воровского, наверняка не читал его статей – ни о революции, ни о литературе. В глазах Конради и его друга-заговорщика (бывшего однополчанина по Добровольческой армии) Воровский был видным членом партии, именем которой во время Гражданской войны захватывали заложников, расстреливали «буржуев», конфисковывали имущество классовых врагов. Родные и близкие Конради и его сообщника погибли в кровавой междоусобице. Отомстить в лице Воровского всем большевикам за поруганную Россию было для недавних офицеров-фронтовиков делом чести. Стрелять они умели хорошо – примерно как Вильгельм Телль, легендарный герой Швейцарии. И Конради, войдя в ресторан гостиницы «Сесиль», где ужинал советский полпред, не промахнулся.

На памятнике Воровскому, установленном на углу улиц Кузнецкий Мост и Большая Лубянка, написано: «Убит белогвардейцами». Это совершеннейшая правда: Конради воевал в царской, а потом в белой армии, был храбрым офицером, не боялся идти в атаку под красными пулями. Он служил у легендарного генерала Михаила Дроздовского, и в одной походной песне, сложенной в 1919 году добровольцами, упоминается имя этого русского офицера со швейцарскими корнями. (Отец Конради был богатым петербургским коммерсантом, владел кондитерскими магазинами на Невском проспекте.) После эвакуации из Крыма эмигрант сравнительно неплохо устроился на исторической родине. Конради получил гражданство и работу клерка в торговом доме. Казалось бы, можно начинать жизнь заново, строить карьеру, обзаводиться семьей. Но вместо этого скромный служащий создал тайную террористическую группу...

Выстрел Конради в Лозанне взорвал благостную европейскую тишину. Оказалось, Гражданская война не закончена, она перенесена в те страны, где обосновались русское беженцы. Белые эмигранты объявили охоту за видными большевиками. Воровский стал первой жертвой этой невидимой войны. «Пал, как солдат», «Пуля контрреволюционера оборвала жизнь пламенного коммуниста», – наперебой сообщали газеты.

В короткие сроки соорудили памятник. Торжественное открытие прошло в первую годовщину убийства. Чтобы открыть на него вид с улицы, снесли старинную церковь Богородицы во Псковичах – это выглядело весьма символично с учетом того что Воровский-публицист яростно сражался с «религиозным дурманом». Застреленного полпреда изваяли в странной скрюченной позе, уже более девяти десятилетий вызывающей у многих москвичей недоумение. Тогда, в угаре революции, скульптуры нередко ставили в спешке, материал оказывался непрочным, художественное качество – сомнительным. И такие монументы быстро убирали, заменяли на более респектабельные и политкорректные. Но бронзовый памятник Воровскому оказался стойким – он пережил советскую власть и дошел до наших дней в первоначальном виде, с интересными надписями и барельефами на постаменте.

Здание, во дворе которого он стоит, тоже имеет интересную судьбу. Оно было построено в канун Первой мировой войны для Первого российского страхового общества, в верхних этажах находились квартиры состоятельных господ, а помещения в первом этаже сдавались в аренду. Здесь среди прочего располагался первый в России Автомобильный клуб, членами которого были знаменитые миллионеры и аристократы, председательствовал же в нем князь Феликс Юсупов. 

После 1917-го здание надолго занял Народный комиссариат иностранных дел. Помещения перепланировали, но кое-где, говорят, доныне сохранились остатки прежней роскоши – камины, лепнина. Экскурсоводы любят показывать окна бывшей наркомовской квартиры, где жили Чичерин, Литвинов и Молотов. В ателье на первом этаже портные старой выучки шили фраки для работников дипломатического корпуса. Люди этой профессии даже под вражеские пули должны идти одетыми с иголочки.