Коктебель для Евы

Майские тюльпаны еще не отцвели.

Коктебель forever! – хочется воскликнуть всегда, когда распирают чувства и когда нет времени подбирать слова. А можно поэтически обыграть и обрусить – Коктебель для Евы. А ведь и правда, это такое место, мягко сказать, нетипичное даже для самого Крыма. Что-то неповторимое, витающее в воздухе, добавляющееся в придачу к инопланетным, выжженным в августе холмистым пейзажам (там, кстати, снимали фильм «Туманность Андромеды»), привносит элемент сакральности. Как будто именно здесь, у древних вулканических пород, жилистых скал, зачиналась жизнь. И в Краю синих гор (так переводится Коктебель с тюркского) была своя немного хипповая Ева, которая, как морская нимфа, бродила в сердоликовых бухтах, загорала на прогретых солнцем прибрежных скалах, еще не подозревая, что ее нагота может кого-то оскорбить. Потому что мерой ее поступков была естественность, нестесненность, открытость каждому глотку морского соленого ветра, убаюкивающему или грозному шуму прибоя, тихому, чуть различимому ухом звону степного ковыля. Когда хотела, она становилась чайкой и реяла над сверкающей морской гладью, иногда колыхалась в волнах медузой, а порой обращалась цикадой, чтобы к рассвету изойти жадным иссушающим пеньем. Но Коктебель – это не только подобие Эдема, это и место входа в античный Аид, которое, по одной из легенд, расположено у скалистой арки Шайтан-Капу (Чертовы ворота, или Золотые ворота). И думается, именно это счастливое совпадение, совмещение, замкнутость начала и конца, цельность, девственность насыщают это место мистической силой.

По легенде Золотые ворота – вход в Аид.

А дорога в Крым, как всегда, начинается в поезде – в великом коммунальном плацкарте, где ты становишься свидетелем кусочков чужих мелькающих мимо жизней. Напротив молодая бабушка и юная мама возятся с белокурым кукольным малышом. Наш вагон забит какой-то буйной туристической молодежью с рюкзаками лет по 14–15, едущей под руководством воспитателей. Они распихиваются почти по всем купе, с гомоном носятся туда-сюда. В купе слева расположилось гремучее девичье гнездо, которое по гвалту напоминает разборки школьной женской раздевалки. Пубертатный градус зашкаливает, и больше всего это напоминает стаю, где в качестве вожачки выделяется невысокая крепкая живая брюнетка, а, впрочем, все стараются перещеголять друг друга: «А кто отгадает загадку: «Волосатая головка за щеку заходит ловко». Ответ – конечно, щетка. В предбаннике возле туалета застаю вожачку и ее подружку, заряжающих айфон. Спрашиваю: «Девчонки, а вы на какую тему вообще едете?» – «Смотреть военные места Керчи» – «А откуда вы?» – «Из Салехарда». Проводница на этот раз бьет рекорды феноменальности, ни на грамм не пытаясь скрыть брезгливости к пассажирам, которые – о, боже! – как надоедливые мухи садятся на голову. Все вопросы по поводу длины остановок, времени прибытия жестко отшиваются: «Вон там расписание, на двери», – и пассажиры, желающие вдохнуть глоток свежего воздуха, свирепо оттесняются от двери.

Нам повезло. С нами в купе две милейшие дамы средних лет, компанейские и словоохотливые, хоть и непьющие. Наташа, неожиданно выясняется, живет в Неаполе, работает там сиделкой. Мы сразу вспоминаем разговоры с украинскими официанткой и экономкой в Неаполе. Видимо, в том числе от ностальгии Наташа пылает страстной любовью к классике: нашла в Неаполе библиотеку и запоем читает Пушкина, Толстого, Тургенева. Выходит на станции Грязи в три часа ночи – скорее всего едет навестить родичей. «А вот мы никогда не были на станции Грязи», – задумчиво говорю я. «Ну и не стоит, нечего там смотреть», – замечает она. Другая дама, Алла, в больших темных очках, как выясняется, скрывает за ними больной глаз. Сама она из Севастополя, возвращается домой после операции в Москве, в клинике Федорова, где ей сделали сложную операцию: внутри глаза образовалось нагноение, и его устраняли с помощью закачки внутрь какого-то газа. Алла очень довольна, хвалит и врачей, и то, как за ней ухаживали. Да и вообще заметна ее позитивная установка по жизни: говорит, что в Москве ей все помогали, уступали место, заботливо спрашивали, все ли в порядке. Кажется, Алла несколько лакирует реальность, но – это ее реальность, ее характер. Потихоньку напеваю «Севастопольский вальс помнят все моряки, никогда не забыть мне вас, золотые деньки». Алла улыбается, разговор переходит на искусство вокала. В пролетающих мимо пейзажах цепляют глаз водонапорные башни, раскрашенные в цвета триколора. Интересно посмотреть, как же устроена переправа. Ранним утром, в пять часов, едва продрав глаза, прибываем на станцию Порт-Кавказ, где на перроне направляющий мужик регулирует толпу сонных одуревших пассажиров. По квитку к билету на специальных автобусах нас везут на причал. Через полчаса-час в «зале ожидания» народ запускают в разверзшиеся зевы огромных паромов: их гигантские пасти насыщаются машинами, автобусами и фурами, разве что не вагонами поездов. А люди с багажом, как букашки, карабкаются по лестницам наверх, заполняя верхнюю палубу.

Гора Максимилиана Волошина (Кучук-Енишар) в цвету. Фото автора

Коктебель в нынешнем мае получился инициацией. Мы, как давно мечтали, увидели его свежим, весенним, зеленым, цветущим, а не высохшим и колким, опаляемым сухой августовской жарищей. Давно знакомые, почти родные уже пейзажи («Ездят, как на дачу», – бурчит обычно мама) расцветились множеством белых, желтых, синих, фиолетовых цветов, названия которых, увы, упрямо выпадают из сознания через момент после узнавания. Ну не ботаники мы! Остались только алые с черной меткой внутри маки, нежно-розовые, уже с засыхающими по краям лепестками пионы, украшающие зеленую сквозную тропу-галерею на Святой горе – особенно яркие, когда бредешь по ней в туманном мороке после крутого получасового подъема. Остались красные, как кровь, тюльпаны, колышущиеся на ветру среди седых нитей-ворсинок стелющегося крымского ковыля. Осталась темно-зеленая дикая спаржа со вкусом горохового стручка, от которой почему-то резко защипало губы. И конечно, «фирменный» опасный цветок Коктебеля – ясенец, библейски поэтично прозванный «неопалимая купина». В пору цветения его ядовитые эфирные масла могут вспыхнуть на солнце, а при вдыхании – смертельно опасны. По рассказам, одна маленькая девочка собрала букет прекрасных белых цветов и несла их родителям. Пока несла, надышалась ядовитых масел. Результат – отек легких со смертельным исходом.

Но неопалимая купина еще не расцвела, и мы смогли рассмотреть только ее еще не распустившееся соцветие-столбик. Но стоп. Это все было гораздо позже, когда мы уже ходили по подернутым нежной зеленой дымкой лесным тропам, деловито патрулируемым крупными черными шмелями, трепещущими синеватыми блестящими крыльями. А встретил нас майский Коктебель несколько иначе, о чем я расскажу в одном из ближайших номеров.