Юрий Соломонов
После Кремлевского дворца здесь было тесновато, но не скучно. Фото Сергея Хворостова
Было это ровно 17 лет назад. Лютым февральским днем 1998 года лидер ЛДПР Владимир Жириновский вышел на думскую трибуну и потребовал, чтобы нижняя палата парламента срочно обратилась в генпрокурору с просьбой возбудить уголовное дело против экс-президента Советского Союза Михаила Горбачева, его сподвижника Александра Яковлева и ряда других политиков, бывших в свое время депутатами Верховного Совета СССР. Дело в том, что накануне Жириновский увидел по телевизору какую-то странную сходку знакомых и крайне опасных лиц, которые назвали свою встречу Вневременным Чрезвычайным съездом бывших народных депутатов бывшего СССР.
Большой патриот и тонкий конспиролог, Владимир Вольфович не мог потерпеть, чтобы люди, «виновные в развале советского государства», зачем-то снова собирались вместе. Его вердикт был жестким: «Эта политическая группировка обманным путем достигшая благосостояния, не имеет права вот так веселиться и пить шампанское».
После такой пламенной речи комитет Думы по безопасности попросил пару недель для сбора необходимых материалов.
Как жаль, что этот сбор показаний не коснулся меня, имевшего некоторое отношение к сговору «бывшевиков». Дело в том, что идея провести такой съезд принадлежала одному из бывших депутатов – Егору Владимировичу Яковлеву, главному редактору «Общей газеты», в которой я работал. Встреча проходила в гостиной редакции и носила чрезвычайно серьезный характер. В приглашении на «съезд» было сказано, что каждый участник обязан при себе иметь следующее:
– чувство исторической ответственности;
– чувство юмора;
– чувство меры и чувство локтя;
– нагрудный знак народного депутата СССР.
Не менее серьезной была и повестка дня, включавшая в себя всего два вопроса:
– за что боролись?
– на что напоролись?
Горбачев и Егор Яковлев разместились за небольшим столиком на невысоком подиуме, и Михаил Сергеевич, тепло поприветствовав собравшихся, с некоторым сожалением объявил: «Докладом мучить не буду, давайте сразу к прениям».
Егор Владимирович тут же налил ему рюмку водки со словами: «Так будет с каждым выступающим!» Вдохновитель известной антиалкогольной кампании выпил и дал слово писателю и экономисту Николаю Шмелеву, автору нашумевшей когда-то серьезной статьи «Авансы и долги», посвященной состоянию советской экономики.
Но так как начавшийся съезд не предполагал научности речей, то Шмелев произнес спич «Авансы и долги как способ жизни русского интеллигента».
Судьба интеллигенции тут же заставила академика Виталия Гольданского повторить свой уже ставший народным афоризм: «Все, что нам говорили 70 лет про социализм, к сожалению, оказалось враньем! Но про капитализм, как сейчас видим, нам чистую правду говорили!»
От Гольданского тут же потребовали еще афоризмов. Виталий Иосифович расщедрился: «Сбрасывая вес, нельзя начинать с мозгов», «Добродетель всегда вознаграждается, порок же приятен сам по себе». «Любопытство к женщине не должно быть праздным»…
Какой повод для Владимира Вольфовича упрекнуть собравшихся в падении нравов! Но дальше Гольданского можно было и за политику упечь. Правда, вкупе с Сашей Черным, стихи которого он прочел:
Дух свободы… К перестройке
Вся страна стремится,
Полицейский в грязной Мойке
Хочет утопиться.
Не топись, охранный воин, –
Воля улыбнется!
Полицейский, будь спокоен –
Старый гнет вернется…
Тут не выдержал известный офтальмолог Святослав Федоров и сказал: «Чтобы прошлое не возвращалось, надо воссоздать СССР». И тут же расшифровал – Союз Собственников Совладельцев России.
И тогда, словно Бармалей из-за камня, метнулся к микрофону Ролан Быков. Сказал, что собственности таким, как мы, уже не видать. И тут же напевно исполнил посвящение жертвам ваучерной приватизации:
Шел я раз своей дорогой.
Глядь, дорога не моя,
И иду совсем не я.
Злые люди набежали,
Обобрали да сбежали,
Среди бела, среди дня,
А мне плевать, ведь я – не я.
Но если я – это не я,
Не моя моя родня,
Не моя моя деревня
И корова не моя.
Это горе не мое,
Это бедность не моя.
Не мои все эти слезы,
Если я – это не я…
Горбачев исполнение оценил, сказал, что с детства слушал такие народные напевы. Тут неожиданно слово взял философ Юрий Федорович Карякин и сказал, что до сих пор не может понять, почему такой живой, естественный человек, как Михаил Сергеевич, все-таки пошел на поводу у тех, кто учинил антиалкогольную вандею. Экс-президент СССР ответил на это анекдотом о самом себе: «Стоит в Москве очередь за водкой километра два длиной. Мужик подошел, посмотрел и сказал: «Пойду Горбачева убью». Ушел, но через час вернулся. Его спрашивают: «Ну что, убил?» – «Куда там, – говорит, – туда очередь еще больше».
От самокритики перешли снова к критике. Но ничуть не злой, а просто веселой.
Иосиф Кобзон рассказал, как он однажды на заседании Верховного Совета готовил к выступлению прославленного летчика Ивана Кожедуба: «Дело было так, Михаил Сергеевич. Принес мне Иван Никитич записку от своей любимой жены Веронички. «Иосиф, – написала она. – Мой сегодня выступает всего второй раз. Волнуется. Расставь ему все ударения и дай герою полтаблетки седалгина, чтобы не дрожал…»
И вот мы сидим с Кожедубом. Вы появляетесь в президиуме. Депутаты сидят, готовятся к выступлениям, никто на вас особенно не реагирует – сами приучили к такой демократии. Но тут встает мой Иван Никитич и начинает аплодировать. Один! Вначале зал смотрел на это с недоумением. Потом стали хлопать, но никто не встал. Я говорю: «Иван Никитич, сядьте!» А он мне: «Это вы подымитесь, когда в президиуме Горбачев стоит».
Наконец, он сел. Я поправил ему текст, дал полтаблеточки. Сидим, ждем его очереди выступать. Но вы, Михаил Сергеевич, будучи ведущим, все говорите и говорите… И вдруг я слышу рядом с собой богатырский храп, поворачиваюсь к Ивану Никитичу – вот они, полтаблеточки! Стал его трясти, а он ни в какую! Но тут вы меня выручили. Решили до перерыва еще что-то важное нам всем рассказать, а уж после обеда, пообещали вы, «первым в бой пойдет Кожедуб».
Весь обед я поднимал тонус Ивану Никитичу. И все думал, а вдруг вы его снова не сразу пригласите. Обошлось, и герой не подкачал…»
Эти «прения» можно воспроизводить и дальше. Но, наверное, важнее всего была атмосфера этого веселого сбора экс-депутатов, на который пришли не только те, кого принято было считать демократами, но и некоторые оппоненты, с которыми на настоящем I съезде бывала нешуточная полемика.
И конечно же, при всем интеллектуальном блеске собравшейся компании над залом заседания витали и другие чувства, вызванные кончиной перестроечного времени, крахом несбывшихся надежд. Вольно или невольно они понимали, что в печальном конце этого удивительного исторического этапа повинны и они сами.
Когда мы в Боровицкие ворота
Входили депутатами надежд,
я помню – мрачно каркнула
ворона,
зубец кремлевский выбрав
как насест…
Это из поэтического приветствия съезду Евгения Евтушенко, присланного из-за океана. Таким началом стиха он дал понять, что уже в начале перестройки художественное предчувствие его не обмануло.
Но могли ли сделать больше сами выходцы из той парадигмы, которую попытались изменить? Перестройка была для них чем-то вроде школы свободы. Причем начальной. И учитель этой школы был всего лишь талантливым самоучкой. Другими они быть просто не могли.
На их импровизированном съезде эта наивность и даже детскость обрели, на мой взгляд, особое значение. Они показывали человеческие качества людей, которых избрал народ в тот феерический час истории. Для эволюции нужны были именно такие. Доктора и академики, деятели культуры и профессиональные политики оказались людьми не только умными и патриотичными, но и веселыми, способными на иронию и, что еще важнее, на самоиронию.
Сегодня об этом несколько грустно вспоминать, когда видишь нынешних парламентариев любого уровня, исполненных величия и ощущения своей высокой компетентности. Кажется, что каждый из них держит на плечах как минимум по своему государству. А то еще и по чужому.
Какие уж тут шутки…
