Уимблдон деревни нашей

Знали бы эти двое, в какой век перелетит их мячик... Иллюстрация 1880-х гг.

Мне нравится теннис. Не тот, который настольный с игривым названием пинг-понг, а тот, который большой. Мне кажется, что, если люди, чья работа протекает за письменным столом, в обеденный перерыв идут играть в настольный теннис – это все равно что работница швейного цеха в свой обед сядет вышивать крестиком.

То ли дело большой теннис. Я даже сам в него немного играю. На старом поселковом корте, построенном давным-давно и ставшем на многие годы стихийным клубом, в котором собирались поразмяться и потрепаться писатели, журналисты, художники и даже спортсмены.

Наверное, все мы в свое время насмотрелись фильмов начала ХХ века, в которых на зеленых английских газонах деревянными ракетками играли усатые джентльмены, удары которых были так красивы, отточены и галантны, что казалось – игра состоит в том, чтобы ни в коем случае не позволить мячу опуститься на половину корта противника и тем самым нанести партнеру страшную обиду.

В этом смысле я со своей самодеятельной техникой игры был полным моральным уродом. Потому что никогда не знал, да и сейчас не ведаю, куда может полететь отраженный мной мяч. А так как этих безумных траекторий не мог предугадать всякий правильно обученный соперник, то иногда моя тактика приносила неожиданный успех.

Но надо сказать, что нравы нашего клуба были таковы, что результаты игр были не столь важны. Эстетика, этика процесса – вот что ценилось более всего. Этика заключалась в том, что в парную игру могли пригласить человека, который взял в руки ракетку впервые. И ни разу его не упрекнуть за промахи. Кроме этого, никто не нарушал времени, расписанного на тренировки, не пытался нарушить очередь, когда начинались игры...

Что касается эстетики, то ее можно было постигать только через великие образцы. Одним из них был Евгений Александрович Евтушенко. Он приходил на корт нечасто. Но всегда красиво и ярко. Однажды дождался своей очереди, вышел, стал разминаться и сразу выронил ракетку. Выразил досаду, поднял, продолжил, и ракетка снова вылетела. Еще пара таких же неудач, и мой наблюдательный сын, тогда еще пацан, тихо сказал: «Евгений Александрович, вам надо упаковочную пленку с ракетки снять...»

Но особенно я чувствовал свою эстетическую несостоятельность, когда раздвигались доски старого забора и сквозь дыру из участка своей дачки выходил человек из «Российской энциклопедии тенниса».

Его форма и спортивный инвентарь не блистали новизной, яркостью и модными брендами. Но во всем облике чувствовались английская строгость, немецкая аккуратность и русская потаенность.

Это был Артем Захарович Анфиногенов, писатель-фронтовик. До войны он участвовал и побеждал в московских городских турнирах, будучи всего-то перворазрядником. Кандидата или мастера спорта ему присудить не успели: достигнув 17 лет, он сделал все, чтобы попасть в летную школу, и вскоре стал воевать в небе Южного фронта. В одном из боев его штурмовик зацепили. Раненный, он сумел посадить горящий самолет и, отвалявшись в госпиталях, вскоре заканчивал войну в легкомоторной эскадрилье.

Вернувшись с фронта, он начал писать. К этому его подвигла пережитая война. Тенниса не бросил. После 60 лет выиграл первенство Москвы среди ветеранов.

Этот спорт был интересен ему и как писателю. Юрий Нагибин заметил, что Анфиногенов «в теннисном сюжете умеет сказать нечто важное о жизни».

Вот как Артем Захарович описывал знаменитую лужайку на легендарной базе «Спартака» на Ширяевом поле в Сокольниках, когда после турниров спортсменов всех возрастов происходило живое общение победителей и побежденных.

«Лужайка, за неимением других близких сердцу отдушин, служит им клубом на свежем воздухе, местом открытых, ничем не стесненных общений. Она выше корпоративных интересов спартаковцев, динамовцев, армейцев, она сближает проигравших и победивших, связывает прославленных мастеров и безвестных любителей прошлым тенниса, его тревогами и надеждами, – вносит в жизнь духовное, заметно скудеющее начало, без чего человеку нельзя. Ее здоровый дух благотворен и для подрастающей на Ширяевке детворы. Если бы кто-то поработал здесь с магнитофоном, ленте не было бы цены».

Дальше он пересказывает записанные им же разговоры. Но суть ясна уже из приведенной цитаты. Для того времени и тех людей теннис и вообще спорт были гораздо большими ценностями, чем просто победы, рекорды, медали. Но уже тогда писатель ощущает «скудеющее духовное начало».

К чему это привело, мы знаем и видим. Достаточно вспомнить атмосферу нынешних футбольных матчей. Хорошо еще, если это встреча между российскими клубами, а если международный турнир, да еще с командой какой-нибудь страны, где неправильно понимают Россию и ее историческое предназначение...

Недавно услышал по телевизору дискуссию об очередном подъеме российского футбола, где прозвучало предложение – все-таки добиться разрешения у спортивного начальства брать в команду чернокожих игроков.

Интересно, а мулатов пока еще можно брать без разрешения?

Я уверен, что те, кто придумал такую селекцию, никакие не расисты. Они боятся фанатов с их оскорбительными плакатами, припасенными бананами, файерами, петардами и пр. Зачем чиновникам работать над причинами таких вспышек ненависти и разрушительного патриотизма, если сразу можно обезопасить себя маленькой сегрегаций – чернокожих не брать.

Впрочем, сегодняшняя геополитическая нервозность может провоцировать эксцессы на трибунах и во время матча с любой страной, не прошедшей теста на лояльность к нашему широкому российскому человеколюбию.

Поэтому в начале февраля я с тревогой готовился посмотреть по телевизору четвертьфинал Кубка Федерации, в котором должны были играть Мария Шарапова и лучшая польская теннисистка Агнешка Радваньска.

Как жестоко я ошибся.

Во-первых, встречу комментировали Александр Метревели и Анна Дмитриева. Что сразу сделало игру, я бы сказал, респектабельной.

Думаю, восемь из десяти наших футбольных комментаторов дошли бы до истерики в своих страданиях за Машу, которая все никак не может «порвать Агнешку», «закатать польку под корт»,

Во-вторых, зрители вели себя подобающим этому виду спорта образом. Другое дело – комментарии в Интернете. Но и там на всякий боевой клич наших фанатов находилось наше же: «Агнешка не так уж и плохо играет. Заслужила гейм. Приятно видеть в Польше польских болельщиков Маши».

Конечно, и польские болельщики – не сахар. Тоже могут выкинуть такое... «Я слышала от наших волейболистов рассказы о польских фанатах, – поведала  журналистам теннисистка Анастасия Павлюченкова. – Им приходилось быть под охраной 24 часа в сутки. Так что я с нетерпением жду момента, когда сама этих фанатов увижу и услышу».

Я не думаю, что культурное поведение на Кубке Федерации обеспечила круглосуточная охрана самых беспокойных. Можно предположить, что градус возбуждения болельщиков зависит от вида спорта, его традиций и пр. Но тогда как соотнести болельщиков времен Эдуарда Стрельцова с сегодняшним фанатизмом тех, кто приходит на стадион не поболеть за своих, а умудриться сделать больно не своим?

Мне кажется, все связано с тем, о чем писал Артем Анфиногенов, – культура спортивного поведения развивается там, где нет стены между любителями и профессионалами, где есть среды обитания и общения мастеров и новичков, занимающихся спортом и просто болельщиков, ветеранов и молодых. И такие очаги сближения и взаимопонимания, отдохновения должны быть повсюду и на всех уровнях.

Конечно, это плохо сочетается со спортивными мегапроектами, как основой спортивного величия державы. Боюсь, что страсть по величию иногда прививает не самые позитивные поведенческие модели. 

А вот, что описал и чему учил Артем Анфиногенов, нам в самый раз. И никаких больших денег это стоит. Но только так можно реанимировать в нас настолько оскудевшее духовное начало, что скоро никакие скрепы нас не удержат.