Пеленки, хотелки и авось

Привычка пеленать младенцев сильно сказалась на русском менталитете. Фото Reuters

Вам наверняка знакомо чувство бессилия. Когда словно связан по рукам и ногам. И, кажется, ничего невозможно предпринять, чтобы изменить ситуацию. Да и не лучше ли положиться на судьбу? Терпеть. Ждать. И верить. Что придет оно, счастье. И наступит светлое завтра.

Вот и сейчас мы, то есть страна, ждем этого завтра. Кончится кризис, президент обещал же через два года, и будет нам избавление. Мы готовы терпеть. Замереть. И надеяться. У нас ведь сильный характер.

После Второй мировой войны западные ученые – психологи, антропологи – заинтересовались русским характером. Предположили, что есть в нем какое-то уникальное соотношение качеств, которое помогло победить гитлеризм. И в то же время десятилетиями безропотно жить в тоталитарном государстве с его массовыми репрессиями.

Тогда антрополог Маргарет Мид предположила, что наши психологические особенности связаны с тем, как мы… привыкли пеленать младенцев. Как, пожалуй, никто в мире: туго завязывая малышей в плотный кокон и освобождая от пеленок лишь на короткий срок, чтобы помыть малыша и поиграть с ним. Эта традиция в России поддерживалась столетиями и имела практический смысл. Во-первых, помогала сохранить ребенка в комфортной температуре – в нашем-то сложном климате. Во-вторых, мама имела возможность работать – как по дому, так и, например, подхватить ребенка в охапку и отправиться в поле или хлев. Русские женщины вообще сильно удивлялись, когда их спрашивали, почему они пеленают своих детей именно так. Мол, а как же еще по-другому?

Новорожденных до сих пор туго пеленают в наших роддомах. Так, что они лежат штабельками, лишь покрякивая. Или временами дружно крича. В семьях же эта практика перестала быть повсеместной лишь полвека назад. Но и сегодня еще сохранились старые традиции тугого пеленания – от бабушек и прабабушек.

В общем, антропологи исследовали эту традицию и сделали вывод, что такая практика помогает детям расти сильными, сдержанными и терпеливыми. И в то же время благодаря ей русским свойственны сильные душевные порывы (моменты развязывания). А еще ученые обратили внимание, что эта практика согласуется и с нашими политическими циклами. Долгие годы депрессии, покорности сменяются короткими, но яркими периодами активности, революционного катарсиса. Они, конечно, не утверждали, будто пеленание напрямую определяет наш характер и политический колорит. Просто обратили внимание на сходство алгоритмов поведения в разных сферах жизни одной страны. И предположили, что тугое пеленание младенцев может быть способом передачи общепринятой в российском обществе модели долготерпения.

И правда, каким вырастет малыш, который провел начало жизни в тесном коконе и лишь на короткое время обретал свободу и ласку? Эмоционально сдержанным и в то же время склонным к кратковременным ярким аффектам. Как мы бываем замкнуты в себе, сторонимся друг друга в нашей совместной повседневности – и в то же время порой оказываемся открыты и щедры, воодушевлены и слиты, порой даже с незнакомыми людьми. А еще с молоком матери такой малыш научится полагаться не столько на себя, сколько на судьбу. Считать, что от себя самого мало что зависит. Ты не творишь свою реальность, это она что-то выделывает с тобой.

И не из младенчества ли наша знаменитая надежда на авось? Авось мама придет и развяжет. Пусть ненадолго. Но, боже, какое это будет счастье! Как у Чехова: «Я верую, дядя, горячо, страстно… мы отдохнем! Мы услышим ангелов, и мы увидим небо в алмазах. Увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка».

Ожидание чуда. Удивительное смирение. И умение впадать в этот особый транс слияния, излияния, возлияния – трансцендентное состояние единения с миром и с ближними. Запойное наше счастье. Дружить – запоем. Любить – запоем. Запоем есть. Пить. И жить.

И эта русская тоска, пушкинско-онегинский сплин между…

Испокон веку в русских семьях считалось, что, если освободить у малыша ручки, он не сможет ими совладать. Возможно, поранит лицо, наверняка чересчур возбудится. То есть ребенка защищали от себя самого. Так он получал опыт, что полагаться только на самого себя опасно. Ну, а если тебя ограничивают, так это только для твоего же блага, для чего же еще? При таком сценарии свобода как-то вообще пугает. Потому что это неизведанное нечто. Даже кулачок пососать не получается, чего уж там.

А еще тугое пеленание – это всегда насилие. Ведь физиологическая поза новорожденного – с согнутыми ручками и ножками, как у мамы в животе. А тут всё тельце выпрямляют. И как малыш ни пытался бы принять удобное положение, у него не получится. Остается терпеть и ждать. Лежа по стойке смирно. И тогда наверняка возникает первый опыт отчаяния. Как у Венечки: «Я закричал – наверное, вслух закричал – и снова проснулся, на этот раз даже в конвульсиях, потому что теперь уже все во мне содрогалось: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Отчаяние, которое мало что меняет. «Действительно ли русская душа – спеленатая душа?» – задавался вопросом Эрик Эриксон, основатель современной психологии развития.

Сегодня в российских семьях тугому пеленанию приходит на смену другая практика. Пеленания свободного – когда тельце малыша не свито в кокон, как раньше, а легко ограничено пеленкой. С одной стороны, младенец имеет возможность двигаться и принимать удобные позы, а с другой – чувствует себя защищенным. Этот способ принят во многих странах и помогает малышу потихоньку адаптироваться во внешнем мире после маминой утробы. Так происходит постепенное познание себя, мира и принятие ответственности за свои телодвижения без всяких особых эмоциональных эксцессов и революций. А есть у нас теперь и мамы, которые сразу одевают своих чад в костюмчики. Традиция перестала быть однородной и незыблемой.

Моя знакомая недавно впервые оставила своего малыша с няней и, вернувшись, неожиданно для себя обнаружила своего сынишку туго упрятанным в пеленку, беспомощно причмокивающим и вращающим глазами. Няня, впрочем, была уволена.

Так что сейчас в России есть и нечто другое. Люди, которые, не учились сызмальства терпеть ради того, чтобы терпеть. А с первых дней получали возможность свободно выражать свои эмоции и без опаски двигаться. И у которых мама присутствовала не порционно, в минуты особого блаженства. А была почти всегда рядом. И вместо того чтобы сдерживать себя, они с рождения учились себя проявлять. Двигать ручками и ножками. А потом даже хватать, что приглянулось.

Тенденция, которую не остановят у нас ни падающие цены на нефть, ни запретительные эксцессы Думы. Ну, а как она скажется на нашем национальном характере, мы еще узнаем. Или, может быть, наши неспеленатые дети и внуки. Ведь коллективные алгоритмы меняются медленно и со скрипом, через поколения. Но зато необратимо.