Потусторонняя война

Столбовая дорога в светлое будущее. Фото Reuters

Это продолжается не какой-то День сурка, даже не месячник, а как минимум квартал сурка. В любой день или вечер какой из главных телеканалов ни откроешь, на нем обязательно бушует политическое ток-шоу. И непременно  связанное с событиями в Украине. Одни и те же лица, и такие же речи. 

Иногда я даже не могу понять, почему так распаляет себя один важный эксперт, если следом за ним заговорит другой, и мы услышим то же самое. Слова разные, а линия одна – про абсолютную правоту Москвы над неправотой Киева.Скорее всего в эти же вечера где-то в Киеве горячо воспроизводится обратная картина – там клеймят Россию, оплакивая Украину.

Сейчас, когда я это пишу, в Украине относительное, но тревожное затишье. А когда происходили военные действия, над круглыми столами телестудий витали слова о том, что пора бы политическим руководителям воюющих групп встретиться и серьезнейшим образом, глаза в глаза, обсудить пути урегулирования, замирения и т.п. Потому что гражданскую войну можно остановить только так.

Вроде бы логично и даже мудро.

Но сказать-то просто. А почему бы самим не последовать собственным элитарным рецептам. А выходит так, что реальным воюющим предлагают найти общий язык, а на останкинском, можно сказать, заочном поле боя  не то что украинских фашистов, своего же россиянина, имеющего отдельный взгляд на эту трагедию, иногда просто разорвать готовы.

Понимаю, что священные законы пропаганды не допускают иметь на собственной трибуне хотя бы слегка убедительного оппонента. Конечно, в ставшей уже родной студии вдохновенному патриоту всегда легче окрашивать всякий военный конфликт в теплые цвета своей отечественной правды и тут же клеймить извергов из вражеского стана, делая их по меньшей мере идиотами. То же самое, наверное, творит и пропагандистский батальон противника. И тогда умеющему думать зрителю, слушателю, читателю остается лишь довольствоваться нажитой всей мировой историей мыслью: «Во всякой войне первой погибает правда».

Но если у освободительной отечественной войны есть право на одну незыблемую правду, то у гражданской их как минимум две.

В прошлом веке в поселковой средней школе моя учительница Анна Алексеевна знакомила нас с литературой о красных героях Гражданской. Тут и «Чапаев» Фурманова, и «Разгром» Фадеева, и «Бронепоезд 14-69» Иванова...

А еще она советовала прочитать романтическую повесть «По ту сторону» Виктора Кина.

Скажу честно, я поленился и совету не внял. А посмотрев какую-то задорную экранизацию книги, и вовсе забыл про этого писателя.

И вдруг, уже работая в «Комсомольской правде», увидел эту книгу в библиотеке редакции. Оказалось, что Кин был одним из первых журналистов газеты. В предисловии говорилось, что это романтическая книга о гражданской войне на Дальнем Востоке и что главный герой, молодой коммунист Безайс – это, по сути, сам автор и есть...

Прошло несколько минут моего чтения, и я уже не мог оторваться.

«Мир для Безайса был прост. Он верил, что мировая революция будет если не завтра, то уж послезавтра наверное. Он не мучился, не задавал себе вопросов и не писал дневников. И когда в клубе ему рассказывали, что сегодня ночью за рекой расстреляли купца Смирнова, он говорил: «Ну что ж, так и надо», потому что не находил для купцов другого применения.

Все, что делалось вокруг него, он находил обычным. Очереди за хлебом, сыпной тиф, ночные патрули на улицах не поражали и не пугали его. Это было обычно, как день и ночь. Время до революции было для него мифом, Ветхим заветом, и к Николаю он относился как к царю Навуходоносору – мало ли, чего не было! Это его не трогало. От прошлого в памяти остались лишь городовой, стоявший напротив Волжско-Камского банка, и буква «ять», терзавшая Безайса в городском училище.

И от бога, от домашнего, бородатого бога, с которым было прожито четырнадцать лет, он отказался легко, без всяких душевных потрясений. Не было ничего особенного, выходящего из ряда обыденности: просто он решил, что бога не существует.

– Его нет, – сказал он, как сказал бы о вышедшем из комнаты человеке».

Конечно, это была настоящая литература. О Гражданской войне. Но кто тот редактор, который пропустил это в печать, приняв такую правду за высокую романтику наступающего социализма?

«Ночью в город пришли казаки и до рассвета убили 300 человек. Утром он вышел с ведрами за водой и увидел на телеграфном столбе расслабленные фигуры повешенных – верный признак, что в городе сменилась власть. Когда белые ушли, мертвецов свозили на пожарный двор и складывали на землю рядами.

Вместе с другими Безайс ходил на субботник укладывать их по двое в большие ящики и заколачивать крышки гвоздями. Сначала ему было не по себе среди покойников, но потом он оправился.

– Ничего особенного, – решил он.

Красные убивали белых, белые – красных, и все это было необычайно просто. Люди уходили ловить рыбу, а с реки их приносили мертвыми и под музыку хоронили на площади. В городе были красные, в монастырском лесу  зеленые, а за рекой, в оврагах, жили совершенно неизвестные отряды, и никто не понимал, что они там делают. Они взрывали поезда, воровали белье с веревок, дрались со всеми и бойко спекулировали солью. Власть приходила и уходила, оставляя на заборах приказы и воззвания, переименовывали улицы, строили арки. Жизнь обнажилась до самых корней и стала удивительно ясной.

Остались только самые необходимые, основные слова.

Безайс взялся как-то читать «Преступление и наказание» Достоевского.

Дочитав до конца, он удивился.

– Боже мой, – сказал он, – сколько разговоров всего только из-за одной старухи!

Когда Безайс нашел свое место, несколько дней он ходил как пьяный. Его томило желание отдать за революцию жизнь, и он искал случая сунуть ее куда-нибудь – так велик и невыносим был сжигавший его огонь. От этих дней он вынес пристрастие к флагам, демонстрациям и торжественным похоронам. Их бурная пышность давала выход его настроению».

Вот она какая, гражданская война, описанная Кином. Какая уж тут романтика и какой он сам, автор, прототип своего героя, если Безайс у него получился революционным воином с начисто выжженной душой, неким кибергом, для которого все одно – пустить в расход купца Смирнова или самому броситься в смертельный огонь.

Виктор Кин участвовал в революции, был в большевистском подполье, вступил в комсомол, потом в партию, подавлял антоновское восстание. Короче, был героем своего времени. Но при всем классовом романтизме он все-таки обладал критическим взглядом на жизнь. Недаром работал фельетонистом «Комсомолки» и «Правды». Роман «По ту сторону» вышел впервые в 1928 году. Потом он написал на эту тему инсценировку «Наша молодость». Она шла во МХАТе. А когда по этой же книге сняли фильм, автор устроил скандал и добился того, что картину сняли с экрана как ужасный детектив про партизан, где никто не умирал, и все заканчивалось по-голливудски.

Но у американцев и гражданская война была не такой, какой она явилась нам в романе большевистского романтика.

Виктора Кина арестовали в 1937-м. Расстрельный приговор был вынесен годом позже. Роман переиздали только в 1956-м.

Отчим моего отца Иван Мефодьевич, участник какого-то уездного сибирского восстания батраков, вернулся в тот год из ГУЛАГа и спустя годы, крепко выпив, рассказывал мне о своих подвигах, даже читал черновики воспоминаний. Все сходилось с тем, что переживал Виктор Кин. Да и романтиком батрак Иван тоже был нешуточным. Засады на врагов революции, трибунальские тройки, ночные расстрелы… Все это он излагал, словно в бреду. Но вот писатель из  него не получился. Поэтому наказание от власти, которую он завоевывал в Гражданскую, его даже обрадовало. Он выжил. А вот талантливый Виктор Павлович Кин остался по ту сторону…