Мария Давыдова
Очередь, очередь... Что может быть невыносимее? Фото Алексея Калужских (НГ-Фото)
Петины сопли сдались на время, и мы с младшим сыном пошли выписываться в школу.
Шли мы, шли, по дороге встретили нашего старенького педиатра, которую с началом реформации здравоохранения вежливо попросили удалиться на покой – дескать, без вас обойдемся, свежими силами. Обошлись: теперь на нашем участке вовсе нет врача. На соседнем тоже... Обрадовались друг другу, поудивлялись: как же это – только вчера мальчик весил четыре кило и весело сучил ножками, а сегодня уже в школу пошел – до чего быстро летит время! Потом доктор рассказала о том, какие замечательные времена переживает медицина: в Москве решено оставить всего 35, кажется, крупных детских поликлиник, а заодно и врачей подсократить, которых развелось видимо-невидимо – неподъемно много для бюджета!
Петя получил от доктора конфету и напутствие никогда не болеть, и мы расстались, довольные друг другом.
На этом, собственно, закончилась самая короткая и единственная приятная часть сегодняшнего марлезонского балета.
Детская поликлиника немедленно обернулась иллюстрацией к печальному рассказу. В регистратуре сидели три вялые нимфы. Поделить должностные обязанности им, видимо, казалось не с руки, поэтому каждого посетителя дамы обслуживали втроем и хором: то-то и то-то неосуществимо потому-то и посему-то.
В порядке общей очереди на нас тоже обрушились сразу несколько «неосуществимостей»: дежурный врач, специализирующийся на бесхозных участках, внезапно оказался в отпуске. Остальные утренние врачи уже загрузились пациентами по самую ватерлинию и принять нас не могли – нет талонов.
Посему нам предложили явиться после трех.
Петя страшно возмутился: оказалось, что пока я выясняла отношения с автоматом, выдающим талоны, и тремя кровожадными регистраторшами, мальчик успел раздеться, аккуратно сдать пальтишко в гардероб, получить номерок и деть его неизвестно куда.
Номерок в конце концов отыскался, я быстро одела полупарламентски выражающегося мальчика и выволокла его обратно на улицу. Петя при этом громко ругался и обещал пожаловаться на беспорядки Путину и Медведеву одновременно, чем снискал огромную популярность у публики.
На этом мы ушли несолоно хлебавши, чтобы доверчиво прийти после трех.
После трех принимала вечерняя смена, состоящая из двух докторов – на выбор. Перед нужным нам кабинетом сидела, стояла, носилась, ползала и рыдала толпа разнокалиберных пациентов. Самые взрослые задумчиво почесывали пробивающиеся бороды. Самые маленькие плакали и просили сисю. Многодетные и поэтому ничего не боящиеся мамы устраивали у дверей кабинета пикеты и никого не пропускали без очереди. Перед великанских размеров плазменным телевизором, разинув рот, сидели юные кандидаты в зомби и, не отрываясь, смотрели «Мишек Гамми». Время от времени раздавался зычный материнский окрик: «Быстрей! Шевелись! Наша очередь!» – и в рядах поклонников мишек возникала свежая брешь.
У противоположной стены был оборудован водный аттракцион для самых маленьких: автомат с питьевой водой, для которого никогда – со времен его появления в нашей поликлинике – не закупались стаканчики.
Время от времени какой-нибудь любознательный малыш нажимал на пимпочку, и водичка начинала весело струиться вниз. На моих глазах двое юных исследователей намочили рукава по локоть, прежде чем их успели засечь. Мамы любителей водных процедур в это время были сильно заняты: разворачивали масштабные военные действия. Ровно через час такой насыщенной жизни в оккупированный нами холл ворвалась целая толпа мамаш, снабженных талончиками «по записи», и, свергнув наше временное правительство, установила свое. После жаркой битвы с применением тяжелой артиллерии в виде главврача «живую очередь» отменили, мамы с талонами «по времени» выстроились в шеренгу, предъявляя пикетчикам заветные бумажки, а мы с Петей и еще пяток таких же бедолаг, на талончиках которых стояло «живая очередь», снова оказались в хвосте этой самой очереди.
При этом обладатели «повременных» талонов продолжали прибывать, кислород в холле – убывать, а Петя, впервые вышедший в свет после двухнедельной болезни, сделался почти свекольного цвета от жары и духоты.
В этот отчаянный момент в мой мозг постучалась хитроумная комбинация: оставив сына на говорящих медведей, я помчалась вниз к автомату, выдающему талоны, отменила предыдущую запись и тут же записалась к педиатру номер два...
У дверей педиатра номер два никто не бушевал и не обливался водой. Там вообще почти никого не было: всего три человека плюс еще два детеныша – пожилая дама, предусмотрительно явившаяся без внука, утверждала, что ей нужна только справочка, но при этом смиренно сидела в общей очереди.
У меня снова затеплилась надежда, что завтра Петя все же сможет пойти в школу...
Вскорости, однако, я заметила, что с тихим кабинетом что-то не так. Попросту говоря, это был нехороший кабинет: если кто и входил туда, то уже не выходил обратно.
На наших глазах кабинет поглотил бабушку без детеныша, пришедшую за справочкой. Дверь за ней закрылась.
Прошло 20 минут. Петя из почти свекольного сделался просто свекольным. Я принялась тихо возмущаться. Темпераментная армянская мама принялась громко возмущаться. Прошло еще 10 минут. Армянская мама распахнула дверь, схватила за руку десятилетнего армянского сына и звонко влетела в нехороший кабинет. Дверь за ними с шумом захлопнулась. Некоторое время были еще слышны возбужденные крики: «Сколько можно ждать!» Потом все стихло.
Теперь уже трое посетителей пропали. На наших глазах из нехорошей двери никто еще не выходил.
Бледная мама с годовалым малышом не выдержала и ушла, мы же с Петей остались сидеть, уставившись на белую дверь.
Наконец, отчаявшись и решив, что в другом измерении вряд ли будет существенно хуже, мы робко приоткрыли дверь и увидели за нею такую картину: в нехорошем кабинете перед монитором, голова к голове, сидели три тетеньки. В одной из них по белому халату мы без труда опознали доктора. Доктор была усталая и грустная.
Две другие тетеньки – темпераментная армянская мама и пожилая интеллигентная бабушка – поочередно с довольно безнадежным видом тыкали в клаву.
Сама доктор при этом не предпринимала никаких видимых глазу действий: то ли сам вид компьютера был ей дик и непривычен, то ли она уже отчаялась добиться от злобного агрегата взаимности... Скульптурную группу дополнял армянский мальчик, страстно умолявший маму пустить его к компьютеру, потому что он знает, как надо.
Быстро выяснилось, кто компьютер, без которого теперь, оказывается, нельзя показать врачу горлышко, давно отключил электронный мозг и завис, чтобы не сойти с ума, выполняя одновременно несколько взаимоисключающих команд.
Окинув поле битвы свежим взглядом, я немедленно вступила в группу поддержки армянского мальчика, после чего дело сразу же сдвинулось с мертвой точки. Ребенок споро перезагрузил комп, споро нашел нужную доктору папку...
«Дыши глубже-теперь спинку-открой рот-скажи «бэээээ»-закрой рот-горло чистое-одевайся-освобожден от физкультуры», – все эти знакомые каждому формальности вкупе заняли не больше пяти минут.
Потом мы, взмыленные и печальные, снова оказались у стойки регистратуры, где перед тремя томными регистраторшами снова выстроилась длинная унылая очередь. И снова три регистрационные дамы дружно препирались с одним и тем же пациентом, не реагируя на просьбы остальных страждущих.
Драгоценная справка, на которую мы убили день, тем временем продолжала жаждать крови: теперь она требовала печатей.
Печально, но факт – через невыносимо длинное мгновение я обнаружила себя громко и визгливо вопящей всякую ерунду. Я вопила и вопила, а на меня с удивлением взирал стоящий рядом чей-то папа в интеллигентном пальто, отчего было одновременно нестерпимо стыдно орать и невозможно позорно капитулировать.
К моему удивлению, через четыре такта пальто бодро вступило на две октавы ниже – дальше мы вопили уже дуэтом. На наш крик распахнулась, наконец, заветная жестянка, явились на свет две печати и припечатались к гнусной бумажке, отнявшей у нас теплый солнечный осенний день жизни...
Укладываясь спать, Петя мрачно пообещал вырасти и навалять кому следует за все наши страдания.
