Иерусалимские притчи

В дороге. Странники при свете дня. Фото автора

Эти правдивые истории мне рассказал мой хороший знакомый Михаил Ш.

Платон с иудейской бородой

Мы не виделись лет семь. Да, точно, семь лет. В тот день я уезжал в Амстердам и утром зашел попрощаться. Он сидел на диване по-турецки и читал книжку. Обычное его занятие. Мы учились в одном классе. Наши мамы за двадцать лет до этого тоже учились в одном классе. Главной его страстью были книги. Вначале он прочитал дедовскую библиотеку, начав с томов БВЛ, потом перешел в родительскую спальню – Мопассан, Хемингуэй, Сэлинджер, Стругацкие… Он читал дома, на уроках, вечерами, на выходных, во время каникул. Читал, и не мог остановиться, читал, и ему не надоедало.

– Я так беспокоюсь… Может, с Леней что-то не так? Как думаешь, не показать ли его врачу? – услышал я взволнованный голос Лениной мамы, вернувшись как-то из школы раньше обычного.

– Ну что ты такое говоришь! – ответила моя. – Просто мальчик очень любит читать.

– Вот это-то меня и беспокоит, – отозвалась Ленина мама. – Ничего больше его не интересует.

– Другая радовалась бы, что сын книгочей. К тому же есть в кого. Уж не твой ли папа собрал такую библиотеку, не вы ли с Аликом…

– Все так, да… Но Лене скоро пятнадцать. Пятнадцать!.. А у него на уме только книжки.

– Мне кажется, лучше так… – тихо сказала моя мама.

И вот пока мы взрослели и познавали жизнь, Леня читал-читал-читал. Когда я заходил к нему, он с порога кричал мне:

– Слышал про Бобби Фишера? Что скажешь? Он, конечно, гений. Я тут изучил все его партии, и вот к каким выводам пришел…

Или:

– Дочитал «Волхва» Фаулза. Концовка меня разочаровала. Рассказать?

Я восхищался Леней и немного завидовал. В классе его прозвали Платоном. Почему именно Платоном, не знаю, Леня отличался от всех нас, и, как ни странно, его за это уважали. На переменах вокруг него собирались слушатели. Он, подобно Орфею, завораживал своим голосом и пересказывал содержание «Всадника без головы», «Графа Монте-Кристо», «Замка», «Коллекционера»…

Все то время, что я прожил за границей, Леня не выходил у меня из головы. Где он и чем занимается, по-прежнему ли сильна в нем книжная страсть?.. 

И вот однажды я приехал в Иерусалим. В пятницу мы с друзьями оказались в районе Нахлаот, нас позвали на выставку.

– А потом сходим в какую-нибудь местную синагогу, тут их столько!.. На любой вкус, – предложил приятель друзей. – А потом ко мне.

И вот, выйдя из галереи, мы стояли во дворе и ждали человека, который отведет нас в синагогу – бывшее бомбоубежище. Я решил немного пройтись. Солнце садилось, и на меня накатила тоска. В такие моменты мне вспоминается концовка романа «В дороге» Джека Керуака: «И вот в Америке, когда заходит солнце, и я сижу на старом, заброшенном речном молу, вглядываясь в необъятные небеса над Нью-Джерси…» И тут вдруг слышу позади знакомый голос. Впервые я услышал его первого сентября, после линейки, мы перешли тогда во второй класс. Незнакомый мальчик стоял ко мне спиной, сквозь его уши просвечивало солнце, и он пересказывал содержание «Короля Матиуша Первого», которого я незадолго до этого прочитал. А сейчас я обернулся и увидел трех религиозных евреев. Обладатель знакомого голоса стоял ко мне спиной.

– Перевод Когана намного лучше, ты что!.. Как вообще можно сравнивать! Коган – гений, и точка!

– Да, Коган – хороший переводчик, ничего не скажу, но и…

– Никаких «но и»! Его перевод «В дороге» в числе моих любимых. В эту минуту прозвучала сирена – знак наступления субботы. Мужчины умолкли, тот, кто стоял ко мне спиной, обернулся. Это был Леня. Он отрастил длинную черную бороду, раздался в плечах.

– Леня!

Солнце бьет ему в глаза, он щурится.

– Мишка?

– Ленька! Вот это да! Как ты?

Он улыбается и разводит руками:

– Сам видишь: хорошо!

Но тут меня окликают.

– Пошли, пошли, а то опоздаем.

Я растерянно смотрю на Леню. Он улыбается и обнимает меня.

– Хорошо, что встретились. И именно в шаббат. Шаббат шалом!

Пророк

Он живет в доме на дереве. И редко спускается на землю.

– Хотите увидеть его, лезьте наверх, – усмехается мой провожатый. Я обхожу дерево. Высокое, широкое, с густой кроной, кое-где клочьями свисает кора.

– А высоко он живет?

– Я не был у него в гостях, – усмехается провожатый. – Но знаю одно: он проворный, как обезьяна.

– Давайте подождем, может, все-таки его увидим.

– Ага, увидим! Хотя кто знает…

– Подождем. – Я опускаю рюкзак на землю, достаю термос, пакет с сыром, зеленью, финиками и грецкими орехами.

– Берите, пожалуйста.

Мой провожатый улыбается.

– Нет, спасибо. Я недавно пил утренний чай.

Он опирается спиной о ствол и открывает газету с кроссвордом.

– А когда он тут появился?

– Около двухтысячного года множество странных людей в Старом городе развелось. В рубищах, терновых венцах, народ смущали, всякие были, и власти решили очистить город. Мало ли что, тем более на носу начало нового тысячелетия… С тех пор он сюда перебрался. А недавно в соседней роще еще один объявился. Я его называю «младший брат». В общем, одной они породы – святые придурки…

Я оглядываю место, куда мы пришли. В середине широкой поляны, освещенной солнцем, стоит дерево, на котором живет пророк. Немного в стороне лежат «дары». Цветные тряпочки, пуговицы, детский барабан, несколько кукол разного размера, шоколадное печенье в прозрачном пакете, яблоки.

– А зачем ему тряпочки и пуговицы? – спрашиваю я своего провожатого.

Он поднимает глаза от кроссворда и пожимает плечами.

– Об этом надо спросить тех, кто приволок сюда все это барахло. Свалку устроили.

Проходит несколько часов. Запас еды съеден, кроссворды разгаданы, мой провожатый спит, привалившись спиной к дереву. Я уже несколько раз обошла и эту поляну, и соседнюю – никого.

Уже почти девять. Провожатый просыпается.

– Хорошо я поспал, а то последнее время сплю по несколько часов. Этой ночью младший мой не давал – зубы у него режутся…

Он достает бумажник и протягивает фотографию.

– Младший? А сколько их у вас?

- Четверо. Пока четверо, а дальше как Бог даст. Старший в этом году в армию пошел.

– Ладно, давайте собираться, – с тоской говорю я. – Наверняка он устал от всех этих паломников. И я туда же...

– Это да, в последнее время у меня даже бизнес наладился – водить сюда экскурсии. Японцев много, немцев… Теперь он еще пугливее стал.

Мы выходим из рощи, и я бросаю прощальный взгляд на дерево – не машет ли он на прощание, радуясь, что мы наконец оставили его в покое. Птицы переговариваются в кроне, готовясь к ночлегу. Мы проходим в соседнюю рощу, где живет «младший брат», но его тоже не видно.

– Не расстраивайтесь, – говорит провожатый. – Их и в городе можно встретить. На прошлой неделе я встретил «младшего» около музея Израиля.

– И как он выглядит?

– Ну фрик такой, сразу видно. Всегда в одном и том же, но аккуратный. И не пахнет от него, как от «старшего». Такая маленькая бойкая канарейка: желтые шляпа, куртка и бриджи, гольфы клетчатые, темные круглые очки, как у Леннона. И очень быстро ходит.

– Да вы прямо поэт, вам писать надо.

– Так я и пишу, – смущается он. – Весь шкаф забит тетрадями.

Мы идем по тропинке, по бокам – выжженная трава, свалка, покосившиеся металлические заборы.

– Неуютно тут, – говорю я.

– Да уж, не хотел бы я здесь жить, – подхватывает мой провожатый и закуривает. – А вот и он, – тихо говорит он и опускает голову.

– Кто?

– Да ваш герой.

От неожиданности я останавливаюсь. Из-за поворота широким шагом выходит высокий худой человек – светлая куртка болтается, штаны ему тоже явно велики, в руке пустой пакет, волосы спутаны. Ему лет тридцать. Правильные черты, красивое библейское лицо. Голубые глаза устремлены вперед и немного вверх, на губах улыбка. Когда он проходит мимо, то переводит взгляд на меня, я не выдерживаю и отвожу глаза. Мне показалось, он усмехнулся. Прекрасный одинокий безумец. Он стремительно удаляется. У меня сердце закололо. Я смотрю ему вслед, пока он не скрывается за деревьями. Почему так больно?