Два-Бегун-Два!

«Масоны, беда! Рейтинг наших тайных знаков снова упал». Ритуал посвящения в масоны. Гравюра в цвете. Около 1805 года

«Антирусский заговор, 

безусловно, существует –

проблема только в том, 

что в нем

участвует все взрослое 

население России».

Виктор Пелевин

...Россия времен перестройки. Районный народный суд. Тот самый, которому спустя десятилетия в адресное название будет привнесен нарицательный смысл. В тот день здесь начинался процесс по иску одного патриотического общества к газете, напечатавшей статью свободного журналиста Андрея Ч. В ней он вывел истцов ярыми пропагандистами антисемитизма.

Автор был ответчиком за свое бойкое произведение. А я – за редакцию. Тут же сидели два эксперта. Один из них, опять же спустя десятилетия, даже станет академиком РАН, другой прославится на ниве востоковедения. Оба интеллигента согласились на экспертизу сразу. Чувствовали, что будет не скучнее дела Дрейфуса.

Пока судья делал предисловие к слушанию, я разглядывал первый ряд. Он выглядел довольно экзотично. С одной стороны, ровно на половину ряда, сидели активисты патриотического движения. Ближе всех к нам устроился человек, на майке которого было написано «Кефир – орудие сионизма». Дело в том, что тогда в «патриотических» кругах жила версия, что «сионисты» используют кисло-молочные продукты для того, чтобы русские дети спивались от кефира уже в раннем детстве. Рядом сидел сосредоточенный мужчина в сандалиях, надетых на шерстяные носки. В ногах у него стояла сетка, полная одинаковых книжек. Это была одна из фундаментальных работ некоего кандидата наук. Помню, что фамилия у него была Бегун, он был духовным собратом наших борцов с жидо-масонством.

На другом конце сидели опрятно одетые люди, на головах некоторых покоилась кипа – явный признак принадлежности к иудаизму. Как только я это заметил, владелец книг Бегун наклонился в сторону автора обидевшего патриотов пасквиля и прошептал: «А вы не Андрей. Азеф – вот вы кто. Потому что скрываете, что ваш отец был Шлоссерман».

Может быть, мой автор и не был чистой крови русаком, но это не помешало его изящному, чисто русскому ответу: «Я ведь и в морду могу!»

Так процесс начался без судьи, который продолжал себе тихо читать преамбулу. Но потом началось что-то вроде дискуссии о жидо-масонской напасти на человечество.

Самое интересное случилось перед перерывом, когда председатель спросил: «А товарищ Бегун в зале есть?» И тут с кресел первого ряда неожиданно поднялись два человека. Один был как раз «антисионист» Бегун. И второй – сидевший на другом конце еврей – отказник на ПМЖ в Израиль с такой же фамилией.

Дело в том, что на процесс пришли евреи, которых уже во время перестройки все еще по разным причинам не выпускали в Израиль. Они связывали решение суда с возможным изменением отношения власти к антисемитизму. Это повысило бы их шансы на выезд.

Бегун, борец с сионизмом, стал объяснять, какую пользу славянскому братству приносят его книги. Бегун, которому отказывали в Земле обетованной, периодически отпускал гневные реплики о книгах однофамильца – «чушь собачья». Судья пригрозил удалить отказника из зала. Но тут подоспел перерыв.

Первое, что я увидел на освещенном солнцем дворе, так это двух антагонистов с одинаковой фамилией. Они не просто мирно болтали, а даже благодушно смеялись. Будущий академик тут же объяснил это сближение: скорее всего оба происходили из белорусского местечка. Но так случилось, что черта оседлости развела их мировоззрения слишком далеко.

Вообще перерыв в заседании поразил меня тем, что выявил огромный контраст между сильным и злобным напряжением людей в зале и их миролюбивыми беседами во время получасового затишья. Сблизившись, закурив, посмотрев друг другу в глаза, они становились совершенно иными. Что-то удерживало их от того, чтобы вдруг взять и заорать на кого-то из не своих: «Да вы же нам всю жизнь отравили!»

Это все подтверждало законы психологии толпы: в ней человек начинает вести себя так, как никогда не вел бы себя вне опасного энергетического поля, которое всегда образуют большие скопления людей, объединенных какой-то, даже самой нелепой, идеей...

Поэтому в перерыве звучали примерно такие фразы «русских патриотов» в адрес отказников: «Конечно, надо, чтобы вас отпустили в Израиль. Если у вас там родственники, как же можно не отпускать...» Правда, тут же сообщалось, что это безобразие происходит по вине сидящих в Кремле масонов.

Сочувствуя отказникам, борцы с «сионизмом» даже не догадывались, что в тот момент они горячо поддерживали это учение, которое почему-то считали антирусским.

Тут ко мне приблизился главный теоретик борьбы с сионистским засильем. Как бы не замечая Андрея, назвавшийся Вадимом Вадимовичем с добрейшей улыбкой открыл мне часть своего мировоззрения: «Вот ваш автор своей статейкой дает понять, что я антисемит. Меж тем я участвую в деятельности общества дружбы с палестинцами, которые, как и евреи, относятся к семитской этнической группе. А палестинцев я очень люблю и сильно им сочувствую. Как же я могу быть антисемитом? Бред!»

Я понял, почему этот человек является отцом-основателем патриотической организации и ее, можно сказать, лицом. Он пришел на суд в мундире и напоминал полковника царской армии. Вадим Вадимыч оказался харизматичен, противоречив и талантлив. С загадочной и приключенческой биографией. Утверждал, что он из старинного дворянского рода, но деталей не раскрывал. Признался, что учился на актера, и это сильно помогло его харизме. Например, когда он с картой метрополитена сумел доказать ошарашенному залу, что жидо-масоны с помощью Кагановича специально придали этому проекту форму звезды Давида. У него было интересное мировоззрение. Горбачева он считал масоном, верил в Ельцина и одновременно в «Протоколы сионских мудрецов». Восторгался итальянским фашизмом и порицал немецкий национализм. О себе говорил, что сам он за соединение нации во имя монархии: «Я – монархофашист».

Любовь к мундирам сделала его наблюдательным и дерзким. Однажды он сказал: «В Кремле засели хасиды. Мы должны выбить их оттуда. Мы уже подготовили бревна (для выбивания ворот), осадные лестницы. Мы выяснили, где Кремлевская стена ниже всего. Впереди пойдут альпинисты...»

Если бы это было сказано позже, я бы заподозрил его в стилистике и эстетике Владимира Вольфовича. Но Вадим Вадимыч тут же признался, что он сторонник «вооруженного патриотического миролюбия». Не знаю, до какой степени он способен быть «голубем». Но когда через несколько лет ему пришлось возглавить патриотический сельскохозяйственный кооператив с большим земельным наделом, то на вопрос, что станут делать члены хозяйства, если местные чиновники явятся изымать землю, стал отвечать: «Будем ставить пулеметные гнезда».

Как ни странно, воспоминания о том странном времени не кажутся мне ужасными. Они позволяют что-то прояснить в том, что происходит с нами сейчас. Конечно, ничто не оправдывает войну и ее жертвы, нежелание сторон понимать и слушать друг друга. Но когда каждая из двух воюющих в Украине сторон называет другую не просто фашистами, но еще созданными либо коварной Россией, либо зловещей Америкой, я все время вспоминаю свои встречи с этим гибридным патриотизмом, замешенным на слабейшей образованности, неумении адаптироваться в социуме, со всеми возможными комплексами, подтверждающими страх прожить жизнь никем не замеченным.

Да, они опасны. В них ищут свою опору зрелые реакционные идеологии. Но с теми, кто живет глупыми мифами или антинаучными утехами нашего ТВ, можно и нужно работать здоровым силам общества. А не тем философам, что своими писаниями делают ребят группой поддержки опасной бредятины.

Директор Института им. Сербского Зураб Кекелидзе: «Одни склонны к продуцированию сверхценных идей, другие очень внушаемы и готовы любую идею поддержать. Параноики – носители какой-то идеи, и фанатики – борцы за чужую идею. Когда они находят друг друга, то появляется достаточно активная группа, которая начинает за что-то бороться».

...«Андрей, – сказал я тогда, – назови репортаж как можно веселее. Например, «Два-Бегун-Два».

«Цирк еще не приехал», – был мне мрачный ответ Андрея, не дожившего до нынешних представлений. С куда с более матерыми клоунами.