Роза Цветкова
Почему-то только на море возникает то романтическое настроение, которое толкает тебя на всякие безрассудства. Фото Reuters
«Сколько стоит квартира там у вас, в Москве?» – спросил меня, разморенную на жарком солнце на греческом курорте в Халкидиках, хозяин близлежащей таверны. Ему в своей точке общепита в полуденный зной было тоже делать нечего – любители пляжного отдыха кто безмятежно спал под шезлонгом, кто лениво плескался в море, прозрачность и чистота которого казались просто нереальными – ведь столько народа на пляже! Но никто из всего этого туристического многообразия что-нибудь съесть желания не изъявлял – ресторанный зуд у большинства пляжных обитателей проявлялся ближе к вечеру, когда солнце великодушно уступало место прибрежной прохладе. И тогда вся набережная курортного городка превращалась в мешанину запахов, улыбок зазывал – «вкусно и недорого только у нас!», кулинарных соблазнов – «что сегодня съесть – лобстера или ставридку?», музыки, просто веселья, наконец.
Но до этого еще было далеко, солнце было еще в самом зените, и потому мы с Харрисом неспешно перебираем разноцветные камешки у кромки моря и ведем неторопливый разговор о том, хорошо ли жить в Греции и действительно ли здесь все есть? Особенно после кризиса, который, если бы не поддержка Евросоюза, эта солнечная и такая дружелюбная страна вряд ли пережила.
Разговариваем, мы, кстати, на чистом русском – мой визави в начале 90-х вернулся в Грецию из Грузии, где провел детство, а потом и юность вместе с родителями, которые в свое время бежали от произвола греческой хунты в Советский Союз. Кстати, Харрис и внешне похож на грузина, даром что грек: такая же расслабленность в позе и умение радоваться большим и маленьким удовольствиям жизни. Мы уже с ним обсудили, что зря, конечно, – это сетования Харриса, не мои, – с работающих греков сняли надбавки за своевременный приход на работу или за гарантированную чистоту рук при работе в общепитовском заведении.
– Но денег все равно хватает, – после некоторого раздумья он доверчиво мне сообщает. Я не удержалась и спросила: а правда ли, что в Греции один из самых высоких уровней пенсионного обеспечения?
Мой визави энергично закивал головой: «Моим родителям сразу после переезда назначили хорошую пенсию – 700 евро на двоих. Но это что… Коренные греки (те, кто не уехал из страны, несмотря ни на какую хунту) получают очень хорошие деньги по старости».
Я было усомнилась, разве 700 евро на двоих достаточно для хорошей жизни? Но Харрис тут же произвел простые арифметические подсчеты: килограмм баранины – 2,3 евро от силы, фрукты растут в собственном саду, тратиться на зимнюю одежду не надо, дети, и он в том числе, помогают, что еще надо старикам?!
И в тот самый момент, когда я вверглась в невеселые сравнения по стоимости жизни стариков здесь, в Греции, или в любой российской глубинке – пенсия, дай бог, в 150 евро, то есть примерно в 7–8 тысяч рублей, фрукты практически и зимой и летом по одной и той же цене, инфляция, никогда пенсионную прибавку не догоняющая, и пр. и пр., – тут меня Харрис квартирным вопросом и огорошил.
– Сложно так, с ходу сказать, – говорю осторожно. – Смотря где, смотря в каком состоянии. Иногда комната в коммуналке может стоить четыре–пять миллионов рублей.
Попросив перевести эти суммы в евро и услышав, что за «двушку» обыкновенную, то есть не в центре и не огромного метража, можно вполне получить эдак за тысяч 200 евро, Харрис так обрадовался, словно выиграл партию в нарды. У них в Греции, кстати, в эту игру играют по-своему, не так, как у нас, где-нибудь в тихом московском парке старички на скамеечке. Здесь в нарды, и даже на курортах, играют и стар и млад, последние даже с большим азартом, по крайней мере стука больше.
– Так что вы там забыли, в своей Москве? – говорит мой греческий отпускной друг весьма снисходительно. – Здесь, на побережье, двухкомнатная квартира стоит 60, ну от силы 70 тысяч евро.
 | |
| Вряд ли этому жизнерадостному африканцу есть
дело до приморских красот. Фото автора |
И только я открыла рот, чтобы уточнить, а что я тут буду делать без знания языка, а значит, без работы, без друзей и близких, как все уже было предусмотрено.
– Продаешь одну квартиру там и на эти деньги покупаешь три, ну, ладно, две хорошие квартиры здесь. В одной живешь, другую сдаешь на весь курортный сезон и потом на эти деньги живешь все остальное время.
Тут Харриса понесло в его фантазиях, каким москвичам будет жить хорошо на греческих курортах:
– А если надумаешь вложить деньги в ресторанчик прямо здесь, на берегу моря, то вообще забот знать не будешь!
И, увидев сомнение в моих глазах, буквально закидал меня цифрами:
– Если купила ресторан или магазинчик тут, на набережной, то значит, вся земля до моря уже твоя. Один мой друг поставил на пляже перед магазином 100 шезлонгов, – тут в голосе Харриса явно проскользнула зависть, у самого у него было от силы 40 пластмассовых лежаков под зонтиками, под одним из которых, мною с утра оплаченных пятью евро, мы с ним и прятались от щедрого солнца Греции. Теперь, ничего не делая, он имеет в сезон ежемесячные 15 тысяч евро.
Какая-то финансовая правда в словах моего предприимчивого знакомца присутствовала. В самом деле, по всему пространству пляжного побережья в тот момент не было ни одного незанятого шезлонгового места. И это при том, что август в Греции – самый жаркий месяц и в это время, по словам Харриса, не так чтобы охотно едут туристы. Русских в то время, когда мы там были, наблюдалось не так чтобы много. Несмотря на то что каждое себя уважающее ресторанное заведение обязательно имеет вариант меню на русском языке, и неважно, что некоторые блюда русскими буквами обозваны так, что пропадает всякая охота это попробовать. На Кассандре – одном из трех «пальцев» полуостровного юга Греции, очень много отдыхающих сербов, которые приезжают сюда на машинах большими семьями – с детьми, родителями, тетями, дедушками, самих греков, македонцев, молдаван и прочих иностранцев. Разность языков и цвета кожи не мешает пляжным обитателям общаться между собой, иногда просто на языке жестов. Хотя при сербах откровенничать двум русскоязычным следует осторожно. Как объяснил один них, ну очень похожий на какого-нибудь туляка или липетчанина: «Я вас разумем, али говорити о русском не могу» «Я вас понимаю, но говорить на русском не могу», ударение в последнем слове на букву «о»).
Но пока мой новоявленный друг Харрис – хотя дружба дружбой, но никаких скидок в таверне, где мы почти ежедневно ужинали, потому что там было по-настоящему, точнее, по-грузински вкусно, он не делал – подсчитывал мои потенциальные выгоды, в случае если я надумаю переехать, а узнав, что я хорошо готовлю и делаю это с удовольствием, просто утроил завлекательные аргументы: «А какие тут продукты, просто песня, а не помидоры или сыр!» – мимо нас прошел очень грустный чернокожий продавец всякой всячины. Нет, он, конечно, улыбался во всю ширь белоснежных зубов, предлагая по-барски разлегшимся на шезлонгах отдыхающим всякие безделицы вроде электрической мухобойки за те же 5 евро. Но когда температура воздуха подбирается где-то к 42 градусам по Цельсию, а ты должен, словно верблюд, вышагивать в бесконечных лабиринтах прибрежных кресел с загорелыми телами, вряд ли такое пребывание на чудесном взморье Халкидиков можно назвать замечательным.
И такая гордость как россиянку меня в этот момент обуяла, так мне вдруг захотелось в свою московскую жару, которая в этом августе была ничуть не хуже тамошней, греческой, что, наверное, резко прервала я Харриса, совсем уж разошедшегося в своих заботах о моем обустройстве в Греции. «Не нужен нам берег турецкий, и Греция нам не нужна», – ответила я совсем уж нелицеприятным патриотическом слогом.
Когда мы прощались, он все-таки умудрился сунуть мне свою визитку со словами: «Если нужна будет помощь, звони». И вот сижу я теперь в своей любимой Москве и думаю: а может, он заодно к своим кулинарным обязанностям еще и риелтор по совместительству?
