Развратник-утопист

У теории Зигмунда Фрейда нашлось множество последователей... Фото Reuters

Я познакомился с Сашей на семинаре известного антиглобалиста Александра Бузгалина. Я был там как журналист. Он – как адепт. Было ему лет 28. Он летал по залу с какой-то книжкой, как миссионер-протестант – с Библией.

– Бузгалин – социалист, а я вот – индивидуалист-анархист, – изрек он, живописно извиваясь. – Вот, смотри!

Он протянул мне свою книженцию. Это был немецкий философ  XIX века Макс Штирнер, «Единственный и его собственность».

– А, понимаешь, я вот живу… по Штирнеру, чисто по Штирнеру, – сказал он, странно подергивая рукой и нервически подмигивая. – Я последовательный эгоист. На том стою!

Через месяц я встретился с Сашей в Клубе имени Джерри Рубина – цитадели московских чудиков-леваков. Я не левый, просто люблю иногда посмотреть на необычных людей. Он пришел туда в январе по сугробам в сандалетах на босу ногу. Теперь он заговорил по-другому:

– Я всем пресыщен, я видел в жизни все, и я хочу умереть. Ты читал «Бесы» Достоевского? Мой любимый персонаж – Кириллов. Ну, помнишь? Который совершил философское самоубийство. Вот настоящий человек!.. Вот бы все как он!.. Да, да! – Он дрожал и как-то даже пританцовывал. – Его выстрел прогремел на всю Вселенную, он разрушил мироздание, он даже Бога в себе убил!.. Вот это система, это мысль!..

– И что же, ты теперь тоже хочешь застрелиться? – спросил я.

– Нет. Повеситься! – воскликнул он убежденно. – Петля, только петля! Я за мир, я против кровопролития. Сегодня же куплю детское мыло. Или нет, лучше хвойное.

– Дегтярное, дегтярное бери, – заботливо посоветовал я. – Оно полезное.

– Но напоследок я оставлю завещание для человечества. Я запрусь в сортире и надиктую его на диктофон. Мой голос услышит весь мир, голос истины! Только мы с Кирилловым знаем, что смысл жизни – это смерть.

Когда я в очередной раз позвонил Саше, он долго не подходил к телефону, и я решил, что он повесился. Но не тут-то было.

– Я теперь живу по Райху, чисто по Райху! – кричал он в трубку в фееричном экстазе. – Все люди – порнобратья! Весь мир должен превратиться в гигантскую секс-коммуну!

Начал он с собственной квартиры. Через его вертеп прошло множество интереснейших людей. Как-то: 40-летняя горбунья; девушка, бежавшая из израильской армии; романтичная Дюймовочка; и, конечно же, интеллигентная пенсионерка-экскурсоводша.

– Пусть дом мой домом траха наречется! – гордо заявил он, взобравшись на табурет.

На оргиях горбунья была ненасытна, дезертирка – опять норовила откосить, Дюймовочка краснела, но рычала, а экскурсоводша читала лекции о Музеях Кремля и историческом величии России.

– Я уеду из этой ужасной России, здесь нету свободы секса! – кричал он верхом на экскурсоводше, протягивая руки к горбунье.

– Вильгельм Райх – великий философ! А я – фрейдомарксист! Люди должны жить сообща и лихорадочно, беспорядочно заниматься любовью с редкими перерывами на обед! – учил он своих адептов на теоретических занятиях.

– А по нужде? – робко спросила нежная Дюймовочка.

...Кто мог подумать, что Вильгельм Райх разовьет фрейдизм до радикальной идеи  о всеобщем сексуальном просвещении.  Фото 1900 года

– Можно, – строго ответил он. – Но – нечасто и недолго. Нельзя отвлекаться от призвания!

Он хотел, чтобы все приезжали к нему на сношения по первому требованию, по малейшему намеку на зов. Чтобы все – все! – ощущали себя членами секс-коммуны.

– Вы должны быть интеллигентными людьми, а не каким-то рабочим быдлом, – поучал их он.

При этом сам был из семьи махровых пролетариев – мать-маляр и отец-сантехник. Да и сам работал на колбасном заводе. Это не мешало ему расхаживать в квадратной шапочке химика-академика. Уж не сдернул ли он ее с Менделеева, зажав его в темном уголке?

– Я такой фрейдист, что даже с мамой родной наедине теперь остаться боюсь, – признавался он мне по секрету.

– Эдипов комплекс? – поднял бровь я.

– Он, родимый… Совсем заел.

Как-то раз я привел к нему домой свою знакомую из Клуба имени Джерри Рубина.

– Ты куришь? – с порога спросил ее он.

– Да, – недоуменно ответила она.

– Ты перестанешь курить! – выпалил он.

Она выпучила глаза.

– Ты обретешь новый смысл жизни! – продолжал Саша.

– И какой же?

– А вот какой! – И он изложил ей свои идейки, что все должны спать со всеми.

Она терпеливо слушала, а потом не выдержала:

– А к чему все это? А зачем? А если человек мне не нравится? А если мне не хочется?

– Не может не нравиться! Не может не хотеться! Ты не понимаешь сути! Ты не свободна! – проповедовал он.

– Но ведь можно и без всяких теорий сексом заниматься, – пожала плечами она. – Неужели никогда в голову такое не приходило?

– Она – сексуальная контрреволюционерка! – возопил он. – Увози ее отсюда на свалку истории!..

Как-то раз он говорил со мной по телефону. Через какое-то время он заявил:

– Ну, ладно, я получил удовольствие от общения. Я пресыщен. Пока!

В прошлом он был талантливым футболистом. Как-то раз он вышел с вратарем один на один, но кто-то сбил его с ног и, думая, что бьет по мячу, врезал ему бутсой по челюсти. В итоге мяч улетел в аут, зато зубы – прямо в девятку. Вратарь плакал, публика была в восторге. Кто-то закричал:

– Шайбу!

И вот теперь, обаятельно улыбаясь остатками зубов, он смело призывает человечество к разнузданным оргиям, но боится сходить к зубному.

– У меня дома построен коммунизм, – хвастается он. – Я встаю в два часа дня. Ем конфету, роняю фантик и не подбираю его, потому что я – свободный человек.

Однажды Сашин друг решил «сделать его человеком» и пристроил в какую-то контору менеджером. В первый же день он прочел своему начальнику лекцию об эксплуатации человека человеком и загнивании капитализма. Его выперли под зад в тот же день.

– Идиот в ку-бе, в КУ-БЕ! – бушевал его друг.

Он жрет рисовую кашу, фанатично черпая ее прямо из общей кастрюли миниатюрным половничком, какие бывают только у нянечек в детском саду, ибо желудок ребенка меньше наперстка. Но жрет смачно, с аппетитом. Если китайские крестьяне под мудрым руководством Компартии жили на плошку риса в день, то он как последователь Райха – на кастрюлю.

Сначала с ним жила жутковатая пенсионерка, но потом нашла себе жутковатого пенсионера и ушла к нему. Потом он делил кров с израильской дезертиркой. Но потом к ней приехал дезертир, и она, как всегда, слиняла, чтобы жить с ним отдельно. Он был в бешенстве:

– Ну как вы не понимаете? Ведь Райх же писал! Вы что, в школе не учились? Вы должны быть выше этих мещанских условностей!

Но экскурсоводша нашла себе экскурсовода, горбунья – горбуна, а Дюймовочка – Дюйма. Природа взяла свое. Природа никогда не читала ни Райха, ни Коллонтай – «Дорогу крылатому Эросу!», ни всех остальных.

Он пытается поймать реальность сачком своих теорий. Но жизнь, эта лимонница-шоколадница, неизменно выпархивает на свободу. Он злится, а она лишь смеется.

– Прекрати ловить жизнь, не стремись ее пришпилить, – говорю ему я. – Просто играй с ней, и она – полюбит тебя.