Самая азартная игра в мире

С виду неспешные партии скрывают азарт и умственное напряжение. Фото Гарри Найта

В списке азартных игр, вызывающих зависимость, почетное первое место я бы отдал шахматам. Даже странно, что Госдума их еще не запретила и не ужесточила за них наказание. В свое время я и сам был чемпионом Москвы и России среди юношей в командном составе. К тому же люблю опровергать мифы. С этого и начнем.

Многие считают, что шахматисты – это такие сухие, скучные тугодумы. В действительности трудно найти более адреналиновое занятие, чем шахматы, особенно быстрые. Куча эмоций, обломов, эйфории, когда за секунду человек может из выигрышной позиции сделать безнадежную – и наоборот. Отсюда, кстати, и возникла шахматная пословица: «Самое трудное – это выиграть «выигранную» позицию». Эту мудрость легко спроецировать и на жизнь вообще.

Надо видеть, как эти люди зверски стучат фигурами по доске во время цейтнота, на висящем флажке (то есть когда время вот-вот закончится – а это поражение). К этому прибавляется и почти законное жульничество: игроки с той же яростью стучат руками по шахматным часам, чтобы флажок соперника упал раньше времени. Не очень похоже на «правильных зануд»…

Почувствовать глубокую внутреннюю напряженность классических шахмат стороннему человеку трудно. Казалось бы, склонились двое над деревянной доской с какими-то фигурками-игрушками и с каменными лицами часами над ней молчат. Медитируют? Уснули? Зачем им столько времени?

А времени этого им часто не хватает. Каждую минуту, каждую секунду идет интенсивный, лихорадочный расчет вариантов. Просто вариантов этих на каждом ходу столько, что и часов не хватит, чтобы все пересчитать. Математик Яков Перельман, автор «Занимательной арифметики», вычислил: чтобы сыграть все партии, какие только возможны в шахматах, если каждая партия будет длиться ходов 30–40, все жители планеты должны будут круглые сутки сидеть над досками много-много тысяч лет. Вот поэтому шахматистам и не хватает двух-трех часов на партию.

Шахматы называют интеллектуальным боксом, и это вполне справедливо. Безумный чемпион мира по шахматам Роберт Фишер назвал игру еще жестче: тотальная война. Он проецировал противостояние за доской на реальную жизнь. Фишер заявлял, что, играя в шахматы, хочет «унизить и растоптать» соперников, что ему «нравится смотреть, как они корчатся». Страдают, проигрывая ему партию.

История шахмат знает подобные случаи: эпическая скандальная битва Карпова с Корчным, Каспарова с Карповым, Крамника с Топаловым. Последние двое до сих пор не пожимают друг другу руки не только при встрече, но даже перед партией, что нарушает турнирный протокол. Впрочем, куда чаще шахматы остаются в пределах интеллектуального бокса и не переходят в тотальную войну.

Правда ли, что все великие шахматисты, как и все великие творческие люди, малость не от мира сего? Что касается деятелей культуры, то большинство великих писателей и композиторов действительно были людьми, скажем так, необычными. Депрессии и самоубийства, во всяком случае, происходили не единожды.

У великих мастеров шахмат все не так плохо. Художественная литература (к примеру, «Защита Лужина» Владимира Набокова, «Шахматная новелла» Стефана Цвейга) рисует шахматистов гениальными аутистами и безумцами. Такое бывает, но это не правило.

Самоубийц, например, среди чемпионов мира не было вообще. Люди с приветом – были. Вильгельм Стейниц, например, первый официальный чемпион мира по шахматам, искренне считал, что может обыграть в шахматы самого Бога. И это не была шутка или фигура речи. У него действительно была мания величия. Александр Алехин впадал в запои, почему и потерял ненадолго звание чемпиона мира. (Потом, правда, собрался с силами, вернул звание и ушел непобежденным.)

Чемпион мира Михаил Таль, кумир советской интеллигенции, тоже много пил, вследствие чего и умер в 55 лет. Веселый, искрометный, доброжелательный человек, он тем не менее применял за доской элементы психологического давления. Во время игры Таль подолгу задерживал пристальный взгляд на лице соперников. Те чувствовали себя неуютно. Ходили слухи, что он использует гипнотизм. Американский гроссмейстер Пал Бенко даже надел темные очки для партии с Талем. А вот неофициальный чемпион мира, знаменитый американский гроссмейстер XIX века Пол Морфи часто давал сеансы одновременной игры вслепую на многих досках, причем почти все выигрывал. В конце концов он сошел с ума, почему и закончил свою блестящую карьеру.

Как бы то ни было, в целом шахматисты гораздо вменяемее и благополучнее, чем, скажем, поэты и художники. Шахматистам нужны логика, трезвость ума, здравый смысл – а это не позволяет совсем уж сдвинуться по фазе. Если шахматист и сдвинется, то от чрезмерной логичности, от жизни в постоянной борьбе, умственном перенапряжении.

Не убили шахматы и мощные компьютерные программы, обыгрывающие даже чемпионов мира. Это как велоспорт, не потерявший с появлением мотоциклов, или скачки и бег, не лишенные зрелищности и теперь. Если шахматисты играют друг с другом, то никому нет никакого дела до этих программ. Программы и Интернет повысили эрудицию шахматистов, их знание всевозможных дебютов и новинок.

Если что и убили программы, так это доигрывание – прерывание затянувшейся партии, чтобы продолжить ее на следующий день. Раньше в таких случаях к анализу присоединялись тренеры и помощники чемпиона и претендента, что считалось даже интересным. Мол, вот к дуэли подключаются секунданты... Теперь весь анализ сделает программа, доигрывание превратится в битву компьютеров, а это уже неромантично – почему и отменено.

В ответственных турнирах за доской разыгрываются драмы почище, чем в казино. Люди с бордовыми лицами трясутся за шахматным столиком, поскольку ноги их лихорадочно болтаются из стороны в сторону, причем игроки искренне этого не замечают. Порой шахматы можно сравнить с русской рулеткой. Мастером такой отчаянно рискованной, опасной игры был и Михаил Таль. Большинство его мушкетерских комбинаций-авантюр опровергалось путем тщательного, скрупулезного анализа. Но только потом, после партии, – и целым коллективом. Его же соперники в одиночку, за доской, в нервной обстановке с ограниченным временем часто терялись. И с треском проигрывали.

Самообладание Будды очень помогает шахматисту. Если, сделав ход и вдруг поняв, что совершил оплошность, он даст волю чувствам и начнет гримасничать, сокрушенно закрывать лицо руками, грустно вздыхать, обреченно смотреть в пол, то его соперник легко поймет, что сделана ошибка и надо ее найти. Если же шахматист останется непроницаем, будет сидеть и смотреть на доску как ни в чем не бывало, то он по крайней мере не подскажет сопернику, что ошибся.

Шахматисты бывают самоуверенны. «Тот не шахматист, кто, проиграв, не скажет, что у него была выигрышная позиция», – подметили в свое время еще Ильф и Петров. «Ну ты же понимаешь, что у тебя была полная труба и что выиграл ты случайно, только на зевке?» – подобные фразы любой профессиональный шахматист слышал и говорил много раз.

Шахматная партия – это битва, это даже целая жизнь с кучей внезапных поворотов сюжета, с неожиданными провалами в пропасть и, напротив, чудесными спасениями. Шахматы – это смесь игры в бисер Германа Гессе и рулетки Достоевского.