Cамураи стали яппи

Современный робот-самурай... Фото Reuters

Должно пройти много лет, случиться много разочарований, родители должны тысячу раз повторить «Пора взрослеть» – прежде чем детские мечты навсегда уйдут в прошлое. «Мой брат, – говорит Майкрофт Холмс Ватсону в британском сериале «Шерлок», – сыщик. А до этого он мечтал быть пиратом». Я тоже когда-то, поддавшись романтизации флибустьерского образа жизни в «Одиссее капитана Блада», мечтал быть пиратом. Убежден, что и нынешние детишки, в кумирах у которых ходит Джек Воробей (вернее, капитан Джек Воробей), грезят о морских просторах, фрегатах, штормах и сокровищах.

Однако мое пиратство ушло в прошлое, когда старший брат принес домой толстую книгу в твердой белой обложке. На ней красовался самурай с всклокоченными волосами и двумя мечами. Над его агрессивной физиономией было написано название романа – «Честь самурая». И имя автора: Эйдзи Есикава. Так мне удалось несколько раньше многих своих сверстников приобщиться (ну, я так считал) к тому, что называется японской культурой.

Начало бума «всего японского» в России пришлось на конец 90-х годов. К середине нулевых суши-бары, манга, аниме, Такеши Китано и Харуки Мураками были уже обычным делом. Сейчас мы спорим о том, правильно ли произносится слово «суши», называем еду в этих самых суши-барах «неаутентичной», говорим вместо «харакири» – «сэппуку», читаем об осколках империи (недавно умер Хироо Онода, партизанивший почти 30 лет после окончания Второй мировой войны) и ходим на отвратительные голливудские фильмы, рассказывающие о доблестных американцах, защищавших идеалы бусидо («Последний самурай»), и доблестных же американцах с восточной внешностью, по неизвестной причине вклинившихся в известные японские легенды («47 ронинов»). Мы все еще верим во что-то такое, что объяснить сложно.

И правда – те же пираты, по сути, были похлеще любой нашей братвы: Морган вырубал людей сотнями, если не тысячами, про Эдварда Тича, известного также как Черная Борода, и говорить не приходится. Однако образ всегда сильнее, вероятно, дети будут и дальше мечтать грабить галеоны.

Разочарование от пиратов приходит с возрастом, когда понимаешь, что это обыкновенные убийцы. Со средневековой Японией – особенно с самураями – иной случай. Здесь скорее стоит говорить о трех вещах: самообман, банальное незнание истории и культуры (которое, впрочем, я сам не скрываю) и, самое плачевное, разница между тем, что было – и что есть сейчас.

...и самурай прошлого. Тацуя Накадай в фильме «Харакири» 1962 года

Образ средневековой Японии – это тихая спокойная горная страна, где какие-то самураи периодически режут себе живот, после чего им рубят головы. Это дзэн и синто. Чай. Монахи. Для меня – это период Сэнгоку. Период тотальной войны, расцвет самураев, когда дайме (князья) воевали друг с другом за право быть сегуном. По этому периоду много кто скучает. И делают это не только те, кто никогда не бывал в Японии, – о самурайских временах вспоминают и сами японцы. Всемирно известный (это действительно так) писатель Юкио Мисима, как и подобает любому самураю, всю жизнь думал о смерти. О ней он и писал свои романы. А умер так, как и подобает воину, – в попытке произвести военный переворот. Он совершил сэппуку, то есть взрезал себе живот. 

Хотя, если быть честным, судя по биографии Мисимы, смерть его таким уж пафосом не отличалась: военные, услышав призыв писателя устроить переворот, подняли его на смех. Да и голову ему товарищ отрубил не с первого раза. С другой стороны – красивая история. 

Или вот другой забавный миф – миролюбивость японских монахов (эти два слова звучат как профессия). Когда-то давно дайме по имени Ода Нобунага поголовно уничтожил монахов секты Икко-Икки. И не сказать, что у него не было на то права – эти ребята настолько активно вмешивались в политическую жизнь средневековой страны, что их боялся даже будущий сегун и народный герой Токугава Иэясу. 

Вопрос в другом. Культура, которая нам достается, это адаптация. Многие, скажем, видели фильмы Акиры Куросавы или Хироси Агаки, но идеальными самураями для нынешнего поколения служат Кэн Ватанабэ или Хироюки Санада – их имена мало кому что-то говорят, но лица известны. Времена Тосиро Мифунэ прошли (хотя некоторые его вспомнят по роли «главного японца» в сериале «Сегун», крутившемся в 1990-х и нулевых по нашему телевидению). Понять и принять культуру Японии могут лишь те, кто дойдет до самого конца. А на это мало кто способен. (Тот же Джеймс Клавелл, автор книги, по которой был снят сериал «Сегун», был, как может показаться по его романам, не слишком высокого мнения о стране, хоть и знал ее культуру. Все-таки во время войны сидел в японском лагере.) Вот люди и потребляют, как сказал бы Жан Бодрийяр, симулякр – нечто, чего нет в реальности.

Как-то мне самому очень захотелось заниматься Японией чуть ли не на профессиональном уровне. И я даже поступил на факультет международных отношений со специализацией по Стране восходящего солнца. И изучал язык. Через полгода меня наполнял такой ужас, что я не выдержал и ушел. Та Япония, образ которой я сохранил (нет, я не был наивен настолько, что думал, будто они до сих пор с мечами ходят), исчезла. Вместо самураев пришли яппи. Высокие технологии вытесняют традиции.

Было лишь два светлых пятна. Во-первых – некоторое сходство японцев и русских. Внутренние ограничения и неприветливость. И то, как проходят пятницы, когда можно как следует выпить, – снятие внутренних ограничений и радушие ко всем подряд под действием алкоголя роднит наши народы. Во-вторых – литература: Ясунари Кавабата, Агутагава Рюноске, Кобо Абэ, Кендзабуро Оэ, те же Эйдзи Есикава (книга которого, кстати, на самом деле называлась «Тайко» – да кто ж поймет), Юкио Мисима и Харуки Мураками. Японских писателей сложно назвать самобытными (между Кобо Абэ и Гоголем можно провести параллель, как и между Харуки Мураками и всей западной литературой вообще), но их вклад в мировую литературу общепризнан.

Но всего остального я не понимал. Манга, аниме, караоке, роботы, Годзилла, всевозможные девайсы, высотные дома – это был совершенно другой мир, не имевший ничего общего с тем, образ которого бередил мое воображение. С тех пор мне было сложно видеть что-либо связанное с Японией, потому что во всем я видел подвох. Когда тебе что-то нравится и ты хочешь сохранить эту симпатию, лучше не копать слишком глубоко. Может, это было запоздалое взросление, прощание с мечтами детства. 

Ведь в конце концов большинство бывших «пиратов», «самураев», «космонавтов» во взрослой жизни становятся клерками, банкирами, менеджерами. Или журналистами.