Технарь в гуманитариях

Мы часто недооцениваем тягу школьников к обсуждению философских вопросов. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Так получилось, что с сентября 1992 года и по июнь 2000-го я по совместительству с основной работой побывал школьным учителем. Тогда в королёвской средней школе № 5 были организованы гуманитарные классы – 10 «Б» и 11 «Б». Меня пригласил в школу давний коллега по обществу «Знание» заслуженный учитель России Анатолий Акимович Коняев, учитель русской словесности, ученик Алексея Федоровича Лосева. В школе я был занят две пары (четыре академических часа) в неделю – вел предметы «Основы истории философии и религии» и «Риторика», для чего пришлось подготовить свои авторские программы.

В ходе первых же уроков я увидел, что по уровню восприятия материала мои ученики – почти студенты, и предложил им работать по вузовской системе «Лекции и семинары»: «Согласны быть студентами?» Все были «за». Договорились, что мне можно задавать любые вопросы – если знаю, отвечу. «А как вы будете к нам обращаться? Кто мы для вас – ребята, дети, мальчики и девочки?» Предложенный мной вариант: «Добры молодцы и красны девицы» – был принят единогласно.

Интерес к философии проявился у ребят уже в первой четверти. На одном из занятий я предложил написать рефераты на тему: «К кому из античных философов я бы пошел в ученики». Сочинения были очень серьезными: школьники-студенты подробно описывали учения избранных ими авторов, отмечали положения, с которыми не согласны, и даже что-то додумывали за них.

Неожиданно каждый четвертый выбрал Диогена Синопского, основателя школы киников. Оказалось, что добрых молодцев (и красных девиц) привлекали его независимость, честность, бескомпромиссность и афористичность высказываний. Не меньший интерес проявили юные гуманитарии к философии Средних веков и более поздних времен. Некоторые мои «студенты» самостоятельно читали книги о Фоме Аквинском, Спинозе, Канте, Гегеле, Н.Ф. Федорове, о космической философии К.Э. Циолковского…

Что касается истории религии, ребята в общих чертах имели представление о различных культах, однако многое из моих лекций оказалось для них совершенно новым. Особенно неожиданным для ребят было узнать, что христианство и коммунизм имеют общие корни, и услышать приведенные мной слова Энгельса о том, что Иисус Христос был первым коммунистом.

Некоторых старшеклассников интересовали различия между православием и католичеством, и они были очень удивлены, узнав, что Русская православная церковь не имела инквизиции и соответственно в стране не было охоты на ведьм. На Руси никогда не было и крестовых походов. В России никогда не запрещались ни учение Коперника, ни теория Дарвина, преподавание которой в некоторых штатах протестантско-католических США официально преследовалось даже в ХХ веке (так называемый «Обезьяний процесс» учителя Джона Скоупса, 1925–1926). Я посоветовал любопытным найти и прочитать стихотворение графа А.К. Толстого (1872), обращенное к председателю комитета по печати М.Н. Лонгинову, который запрещал публикацию теории Дарвина и после опубликования опуса снял свой запрет.

Правда ль это, что я слышу?/ Молвят овамо и семо:/ Огорчает очень Мишу/ Будто Дарвина система?

Полно, Миша! Ты не сетуй!/ Без хвоста твоя ведь ж.../ Так тебе обиды нету/ В том, что было до потопа.

Способ, как творил Создатель,/ Что считал он боле кстати,/ Знать не может председатель/ Комитета по печати…

Один добрый молодец выучил это произведение наизусть и в классе прочитал его, деликатно заменив «ж» на «п»…

Диоген оказался одним из любимых героев старшеклассников. Жан-Леон Жером. Диоген, 1860. Художественный музей Уолтерса, Балтимор (США)

С риторикой дело обстояло сложнее. Учебников не было, и я даже начал было писать свой, но потом решил, что здесь главное – практика. Для начала я давал задание пересказать содержание одной из прочитанных книг. И класс услышал пересказ таких вещей, как «Камо грядеши» Г. Сенкевича, «Братья Карамазовы» Ф.М. Достоевского, «Путешествие на Лапуту» Дж. Свифта, «Час Быка» И.А. Ефремова и «Алмазный мой венец» В.П. Катаева... Такая начитанность – явно результат работы Анатолия Акимовича.

Разумеется, я продиктовал своим «риторам» список слов, которые часто произносятся с неправильным ударением, и объяснил им, что речь современных телеведущих не может служить критерием правильного произношения. Давал им задания написать короткий рассказ, в котором все слова начинались бы на одну и ту же букву, и рассказ, составленный только из односложных слов. Ученикам такие занятия нравились – они справедливо воспринимали их как игры.

А что касается первой дискуссии, к ее проведению меня подтолкнул, не ведая о том, Владимир Познер, который вел тогда на телевидении программу «Мы». Это было накануне 50-летия Победы. В ходе этой программы тележурналисты из команды Познера провели опрос молодежи 16–18 лет на улицах Москвы. Вопрос был один: «Что было бы в случае победы Германии?» Ответы оказались на удивление однообразными: «Наступила бы хорошая жизнь… Россия стала бы цивилизованной страной… Мы пили бы хорошее пиво…» Но по лицам респондентов, не выражающим ничего, кроме элементарных биологических рефлексов, было видно: телевизионщики хорошо знали, кого спрашивать. И я решил провести аналогичный опрос в классе.

Отвечать было предложено в письменном виде, без подписи, можно измененным почерком или печатными буквами. Что же вышло? Все работы были подписаны, да не просто, а демонстративно отчетливо. Из 20 человек ответили все независимо от достатка или политических взглядов в семье. Один ответ был «Не знаю». В 19 ответах – категорическое неприятие другого исхода войны. Двое отметили лукавство познеровских журналистов: в вопросе Германия не названа фашистской – значит, постановка вопроса некорректна. Более того, «вопрос такого рода со стороны журналиста – чистая провокация, ставка на нездоровый ответ».

После этого эксперимента стало ясно, что в классах народ серьезный, и мы начали проводить дискуссии на разные темы – от школьной формы (нужна она или нет) до войны в Чечне и проблем освоения космоса.

Очень любили старшеклассники суды над литературными героями. Состоялись процессы по делам об убийствах – судили Онегина, Гамлета и Ивана Северьяновича («Очарованный странник» Н.С. Лескова). Вердикт выносили присяжные заседатели. Иногда возникали неожиданные повороты. Когда все шло к тому, чтобы оправдать Онегина («Дуэль – в обычаях того времени!»), выступил судебно-медицинский эксперт. Оказывается, от бала до поединка прошло мало времени, и Онегин все еще был в состоянии алкогольного опьянения. «А это – отягчающее обстоятельство!» И «Онегина» чуть не посадили… Выручил его адвокат, заметивший, что Онегина судить надо по законам Российской империи.

Тот же самый эксперт серьезно повлиял на процесс по «делу Гамлета». Он спросил адвоката, на чем основано обвинение Клавдия в убийстве короля. Ответ: «На показаниях тени отца Гамлета!» – «Но это – галлюцинация. А глюки не могут служить доказательствами!» И – обвинительный вердикт… Но зато искренне раскаявшийся герой «Очарованного странника» Иван Северьянович был признан хотя и виновным, но заслуживающим снисхождения.

Встречая иногда своих бывших учеников, я вижу, что многие из них – интересные люди, по-прежнему творческие личности. Слава богу, когда они были школьниками, еще не было министра образования и науки Андрея Фурсенко, который призвал работников средней и высшей школ отказаться от советского наследия и впредь воспитывать «не творцов, а грамотных потребителей продукта, созданного другими». Надеюсь, что педагогическое сообщество не восприняло этот призыв как директиву…